Ртуть
Шрифт:
— Укуси меня, Фишер.
Мысль была ошеломляющей.
— Я не могу…
— Укуси меня. Сделай это. Я хочу этого!
— Я не могу!
— УКУСИ МЕНЯ!
Яркое, острое прикосновение его клыков, вонзившихся в мою кожу, заставило меня громко зашипеть. Мои глаза распахнулись, от шока сердцебиение на мгновение сбилось, но затем…
Ни с чем не сравнимое блаженство захлестнуло мои чувства — словно молния пронеслась
Больше не перекрывая мне доступ воздуха, он переместил свободную руку обратно к моей груди и начал медленно водить пальцами по соскам, слегка, осторожно обводя ареолы. Мои нервные окончания трепетали, эйфория охватила все мое тело, пока я не начала испытывать чертовски сильный кайф. И только когда у меня в голове все начало путаться, он медленно отвел бедра назад, а затем вогнал свой член в меня до упора. В то же мгновение я почувствовала первое покалывание на шее — его первый небольшой глоток моей крови.
— БЛЯДЬ! — я громко закричала, закатив глаза. Крещендо наслаждения обрушилось на меня, как лавина. Я была раздавлена им. Оно ломало меня и заставляло мою душу петь. Это было лучше, чем любой наркотик, который я когда-либо пробовала раньше.
— Легче. Тише. Не… черт, не двигайся.
Слова были отрывистыми. Отчаянными. Они звучали в моей голове, и я… я не надеялась исполнить его просьбу. В тот момент, когда Фишер снова скользнул в меня, проникая чуть глубже, я потеряла всякое чувство гордости и потянулась назад, схватила его голову и прижала к своей шее так сильно, как только могла.
— Разрушь меня.
Только этих слов ему и не хватало. Руки Фишера сжались вокруг моего тела, как тиски, и он трахал меня с силой кувалды, разбивающейся о замерзшую поверхность Дарна. Я сломалась гораздо быстрее, чем река. Я превратилась в обломки самой себя, и Фишер был единственным, что удерживало меня вместе. С каждым пьянящим движением его губ я чувствовала, как наполняюсь светом, пока не засияла ослепительно, как солнце.
— Не останавливайся. Не останавливайся…
Я чувствовала, как внутри него бурлит желание. Он тоже тонул в этом. Он трахал меня все сильнее, впиваясь глубже, его руки обхватывали меня, как стальные оковы.
А потом мир рухнул.
Все сущее растворилось в пустоте.
Звезды посыпались с небес, и ад поднялся им навстречу.
Все и ничто, здесь и нигде.
Это был каждый восторженный момент, который я когда-либо испытывала, сконцентрированный и увеличенный в миллион раз. Мое тело превратилось в пылающий факел, и рядом со мной горел Фишер.
Он бездумно вонзался в меня, хрипел, а потом оторвал свой рот от моей кожи и зарычал, словно умирал.
Нет. Не умирал.
Он словно перерождался.
Мир понемногу возвращался в нашу реальность, как снежинки, падающие с потолка. Потребовалось немало времени, чтобы мое тело перестало дрожать. Как и в прошлый раз, когда я пришла в себя, Фишер
лежал за моей спиной абсолютно неподвижно, как мертвый, не дыша. Только на этот раз он держал меня изо всех сил. Он не отпускал меня.
Свежий, горячий хлеб. С маслом. Вкусный.
В животе заурчало, веки дрогнули и открылись. Я обнаружила, что прижимаюсь к храпящему лису. Оникс лениво приоткрыл глаза, и, клянусь богами, мне показалось, что он улыбнулся мне.
— Ты воняешь, — сказала я, погладив его по голове. — Тебе нужна ванна. И больше не спать в кровати.
Он оскалил зубы, прижал уши и спрыгнул с кровати, исчезнув в открытом дверном проеме спальни. Похоже, ему не понравилось мое предложение принять ванну.
Вздохнув и ощутив приятную боль, я откинулась на смятые простыни и уставилась в потолок, наблюдая, как пылинки кружатся в золотистом утреннем воздухе. Где, черт возьми, был Фишер? Я задала этот вопрос с долей смирения. Если я его знала, он уже вернулся в Иннир, взбешенный и злой. А я брошена здесь на три дня из-за его неспособности управлять своими гребаными чувствами. Я повернула голову, и мое сердце замерло при виде крошечной капельки засохшей крови, испачкавшей простыни рядом со мной.
Моя кровь.
Фишер укусил меня.
В голове стало пусто. Я позволила этой мысли всплыть в моей голове. Я не пыталась ее обработать. Я достигла предела своих возможностей, пытаясь проанализировать все, что произошло после Зеркального зала. Это был лишь еще один пункт очень длинного и запутанного списка, с которым мне когда-нибудь придется разобраться. Пока же все, что я знала, — это то, что я сама хотела этого. Я попросила об этом, и, кстати, мы с Фишером теперь могли говорить друг с другом мысленно.
Снова появился запах свежей выпечки и сливочного масла, но на этот раз к нему добавился тончайший привкус сахара. И кофе. Именно мысль о кофе заставила меня в конце концов подняться с постели. Пошатываясь и испытывая легкое головокружение, я завернулась в простыню и отправилась на поиски источника запаха.
В гостиную квартиры лился свет. С мебели и картин были сняты пыльные простыни, открывая уютное пространство, полное мелких сокровищ, книг и безделушек, которые придавали этому месту ощущение домашнего уюта. На полке над камином стояло множество стеклянных банок, наполненных огрызками древесного угля и кистей.
Фишер сидел за круглым столом у окна, вытянув перед собой длинные ноги. Солнечный свет золотил одну сторону его лица, смягчая резкие очертания челюсти и гордую линию носа. Он смотрел в окно, наблюдая, как ветви дерева по другую сторону стекла мягко покачиваются на ветру. Он казался погруженным в свои мысли. Даже расслабленным. Какая-то часть меня не хотела сообщать о моем присутствии. После того, каким напряженным он был в последнее время, мне нравилось, что он наслаждался моментом покоя. А я, как оказалось, была гребаной трусихой. Нужно было еще многое обсудить, а я боялась этого разговора. Он мог закончиться только плохо, и…