Рубедо
Шрифт:
Марго закрыла газету. Сердце колотилось почти у горла, мысли бродили шальные и жгучие.
Не задумываясь раньше, сколько правды или лжи скрывает легенда о Спасителе, теперь Марго своими глазами видела, насколько опасна его сила. Так, может, правы те, кто приставил к кронпринцу шпиков? Огонь — неконтролируемая стихия. Можно наивно верить, будто приручил его, накрыл стеклянным колпаком, отгородил печными заслонками и заставил служить во благо человека. Но огонь своенравен и свободолюбив. Однажды прорвавшись, из доброго друга становится опаснейшим врагом, обращая имущество в пепел, а чужие жизни — в прах.
Надо держаться от его высочества подальше.
Надо вызволить Родиона и
Может, за океан…
«Забудьте обо мне!» — хотела написать Марго, уже окуная перо в чернила и дрожа от нервного напряжения. Но в жуткой игре теней увидела саркастично перекошенное лицо фон Штейгера, его презрительный взгляд, опущенный угол рта и глаз, наполовину прикрытый веком.
«Тебе не удастся уйти, маленькая чертовка, — язвительно сказал барон. — Помнишь, что говорил Дьюла? Ты должна оплатить долги, иначе „Рубедо“ найдет тебя, куда бы ни спряталась. А знаешь, на что они способны? Знаешь… знаешь?»
— Замолчи! — Марго зажала ладонями уши. Чернильная капля по-осьминожьи расплылась на бумаге.
«Они сожгли его, Маргарита. А потом взяли его прах и…»
— Это только сказки!
«Ты видела сама, насколько они правдивы. К тому же, с Родиона еще не снято обвинение».
— Но оно будет!
Конечно, его высочество обещал. Он ведь тоже побывал в ее шкуре и, защищая отца-императора, поступил не как Спаситель, как сын…
… и понял, насколько это страшно — терять своих близких.
Он защитит и ее.
Марго сцепила зубы и, стараясь унять дрожь, опустила перо на бумагу.
Слова нашлись на удивление легко.
«Я Вас простила, — написала она. — И выполнила обещание. Ваш благородный поступок позволил мне увидеть в Вас не только будущего Спасителя империи, но и защитника тех, кто близок и дорог Вам. А потому я принимаю Ваше предложение и выражаю свое согласие, а также надежду на скорую встречу. Маргарита».
— Фрида! — позвала она, срывая голос. — Скажи, ты уверена, что больше никто меня не спрашивал?
— Совершенно, фрау, — испуганно пуча глаза, ответила служанка. — А кто-то должен был?
— Да, — криво усмехнулась Марго. — Мальчики из церковного хора… Впрочем, неважно! Отнеси к воротам Ротбурга, — она вручила Фриде конверт. — Вели передать его высочеству лично. А через кого? — она махнула рукой. — Да все равно! Я никогда не верила в судьбу, но только на нее теперь и полагаюсь. Как глупо, да? — И, не дожидаясь ответа, добавила: — В отчаянии мы совершаем нелепые поступки. Но поспеши!
Фриду как ветром сдуло. Какое-то время Марго сидела недвижно, прислушиваясь к поспешным шагам служанки. Дождалась, когда хлопнет дверь, вздохнула и снова окунула в чернила перо. Рука не дрогнула, бросая на бумагу решительные слова:
«Ваше преосвященство! Пишу Вам срочное донесение! Дело в том, что…»
Она не запнулась ни разу, скрепила бумагу печатью фон Штейгеров и стала поспешно собираться.
Собор Святого Петера, Петерсплатц.
Кафедральный собор святого Петера виден практически из любой части Авьена. Над сферой с Холь-птицей, венчающей шпиль южной башни, пылало августовское солнце. Молчал гигантский Пуммерин: его звон ежегодно разносился над Авьеном в канун Рождества, и раз в столетие глубокий и звучный голос колокола вещал о свершении великого ритуала рубедо. Марго хотелось надеяться, что никогда не услышит его.
Она успела к Sursum corda [10] и, пряча лицо под
шляпкой, присела на крайний ряд.10
Sursum corda (лат.) «Вознесем сердца» — часть в католической литургии.
— Dominus vobiscum! — зычный голос епископа дрожал и перекатывался под сводами, и прихожане вторили:
— Et cum spiritu tuo.
— Sursum corda!
— Habemus ad Dominum.
— Gratias agamus Domino Deo nostro!
— Dignum et iustum est! [11]
Вознесем сердца и возблагодарим Господа достойно и справедливо…
11
— Господь с вами.
— И со духом твоим.
— Вознесем сердца!
— Возносим ко Господу.
— Возблагодарим Господа Бога нашего!
— Достойно это и праведно!
А у Марго сердце едва не выпрыгивало из груди, сквозь корсетную броню и письмо, зажатое в ладони. Было темно и душно. Над головами сгущался пропитанный ладаном туман. И силуэт епископа — темный, стремящийся вверх, точно свечной дым, — казался принадлежащим какому-то иному, нечеловеческому миру. От этого вся решимость Марго таяла и растворялась в песнопении Sanctus.
«Решила, что дразнить тигра в его же клетке — хорошая идея?» — не преминул подколоть фон Штейгер.
Марго вздрогнула и коснулась кончиком языка пересохших губ: на какой-то миг показалось, она еще чувствует пряность вина и его — Спасителя, — дыхание. Сглотнула, прогоняя наваждение.
Во всем виноват ладан.
Грохочущее «Gloria in excelsis Deo!» [12]
Рельефные изображения святых, скульптуры Богоматери и фрески с изображением самого Спасителя — Генриха Первого, добровольно взошедшего на костер и принимающего благословение из рук сидящего на облаке Иисуса.
Преемственность Божественной воли.
Страшная легенда, ставшая явью.
— Примите и вкусите от него все: ибо это есть тело мое, которое за вас будет предано!
12
Слава в Вышних Богу.
Обряд перешел в евхаристию [13] .
Марго оставалась на месте, из-под полуприкрытых век наблюдая за вереницей прихожан. Она не видела лиц, не различала знакомых и незнакомцев — темные туалеты, вуали и шляпки, сюртуки и трости сливались в сплошное аморфное пятно.
Фигурки из механической шкатулки.
— Это есть чаша крови моей, которая за вас и за многих прольется во отпущение грехов…
Какие жуткие слова!
Скоро они обретут буквальный смысл, и тот, кто еще недавно приветливо махал своему народу со ступеней собора, будет перемолот в прах. И тело его, и кровь обратятся в напиток. Кто его вкусит — обретет бессмертие.
13
Причащение.