Рубежи
Шрифт:
Анжелика тем временем вскочила с дивана и, начертив наспех руну телепортации, исчезла. Разозленный появлением незваного гостя Густаф выругался и принялся спешно стирать следы чужой магии. Успел, и запоздало брошенный в ту сторону скан не сумел вытащить координаты конечной точки телепорта.
— Да что ты себе позволяешь! — развернувшись к Дэну и направив на него дрожащий от гнева и страха указательный палец, заорал Густаф. — Как ты вообще посмел здесь объявиться?!
Дэн, не обращая на него внимания, прошел ближе к дивану и попробовал еще раз просканировать пространство. Поиски вновь ничего не дали — следов не
— Я с тобой разговариваю! — Густаф, словно сам до конца не верил, что стер все следы Анжелики, дернул Дэна за плечо, развернув к себе, и отшатнулся, столкнувшись взглядом с полными холодной ярости карими глазами.
— Куда она ушла?
Маркони успел сделать несколько шагов назад, потом до него дошло, что убивать его нельзя — иначе последнее место Силы будет уничтожено, а богиня Воды выпущена из ловушки здешних потоков магической энергии. И все-таки он колебался, прежде чем ответить в присущей ему пренебрежительной манере:
— Куда-то… Да и какая тебе разница? Ты все равно выгорел! Посмотри на свои руки — черные, пусть еще без разломов… Что ты собрался делать с такими руками? Ничего ведь не сможешь! А так бы мог закрыть Врата вместо Ланы, да только стал ни на что не годен! — Густаф остановился и, скрестив собственные дрожащие руки на груди, раздосадовано покачал головой. — Уходи, Давыдов. Ты теперь никто. Уходи. Убирайся из моего дома!
От бешенства в глазах потемнело. Если бы холодная рука Шанкьяхти не легла ему на плечо, Дэн спалил бы здесь все к чертовой матери. Вот только уничтожив поместье и Густафа, он разрушил бы и место Силы, и богиня Воды освободилась бы… Он обернулся и едва заметно кивнул Шане. Она разочарованно покачала головой и сказала:
— Ты ведь и впрямь ничем не можешь помочь, только испортить. Уходи, непутевый ученик Лин Вея. Возвращайся к своему лишенному магии народу и живи столько, насколько тебя хватит.
Шанкьяхти убрала руку, активировав тем самым разлом. Мгновение, и Дэн оказался в кабинете своей квартиры. Тяжелые антикварные часы над камином громко отсчитывали секунды, а он все никак не мог понять, который час они показывают. Плюнул, полез в карман за телефоном и обнаружил плоскую фляжку, раскрашенную синими векшскими узорами. Открыл и принюхался — так и есть, кровь. Шана дала ему свою кровь, зная, что его та непременно убьет.
— Но сначала наполнит меня чужой магией и разожжет мой огонь…
«Возвращайся к своему народу…»
Он предал свой народ еще тогда, когда пошел у них на поводу и обменял сердце на предавшую теперь силу. А потом они сожрали его тело и получили магию огня, став творцами. Это тоже было предательством с его стороны — лишившись сердца, он перестал их любить, не желал больше заботиться, не желал оберегать, не желал призывать ради них Изначальный Огонь в Храм Агни, чтобы спасти Ти Нагарам от вернувшихся в третий раз войск векш…
— Она сказала: «Возвращайся к своему лишенному магии народу…» К лишенному магии…
Дэн снова посмотрел на фляжку с кровью Шаны. В очередной раз пожертвовать собой ради своего народа? Нет, он больше не Калки, да и сердца у него нет! Они же сами и украли у него его сердце — Лану. Но Густаф прав — с такими руками Дэн действительно ничего не может сделать. Разве что… освободить тех, у кого с выгоранием проблем нет, поручив охрану
Системы Рубежей Огню Изначальному. Придется, конечно, напрячься, чтобы вспомнить, как провести ритуал, но это лучше, чем гоняться за призраком Дерека. Пусть за ним Хит Саммерс гоняется, может статься, что и вовсе поймает.Глава 14. Бабочка в янтаре
Мила застыла в одном положении и боялась пошевелиться. Ветер беспощадно трепал шелковую ткань нежно-розовой пижамы, волосы струились по плечам, реагируя на его порывы и словно подыгрывая. Слегка склоненная на бок шея начала затекать, раскинутые наподобие крыльев руки — тоже. Но шевелиться все равно не хотелось.
Босые стопы не касались никакой поверхности, и это доставляло особое удовольствие.
Невесомость. Независимость. Непривязанность ни к чему и ни к кому.
Внизу раскинулось роскошное поместье Густафа Маркони, мягко поблескивая теплым оконным светом. В ночной тишине парить над ним было сплошным удовольствием.
Впервые за долгое время ей снился не кошмар, а спокойный умиротворенный сон. Она осознавала, что может делать в нем все, что пожелает, но единственное, чего ей хотелось — это застыть. Как бабочка в янтаре. Изящная углокрыльница, которая не может вспорхнуть и вырваться из своей янтарной тюрьмы.
А если вырваться нельзя, значит, можно замереть и раствориться в моменте. Насладиться тем, что есть. Даже если по сути — ничего этого нет.
Хотя с другой стороны…
Мила лениво потянулась руками к небу, расправляя лопатки и легонько выгибая спину. Расставив тонкие пальцы, представляя их перьями крыльев, она сделала плавный рывок и, как и ожидалось, почти не сдвинулась с места. Теперь она ощущала себя мухой в меду, а не прекрасной застывшей бабочкой.
Даже во сне она не могла выйти за пределы оплетенной рунами территории. Даже во сне…
Но разве так бывает? Мила тряхнула головой, сбрасывая с лица волосы, и взглянула вниз еще раз. Там, внизу, под ее стопами находилось поместье, к которому она была прикована. Но в отличие от нее самой, почти уже мертвой внутри, поместье жило. В комнатах гас и загорался свет, мелькали силуэты, доносились звуки.
Может, это никакой и не сон?
Может, богиня Воды как-то изменила ее своим присутствием?
Может, Мила сейчас действительно парит над поместьем, пока тело ее лежит в кровати, а дух — наблюдает за происходящим?
И именно поэтому она не может прорваться через защиту и проведать дорогих сердцу людей. Поместье — одно из мест силы Земли, оно напитано магией реки, которая защищает и оберегает людей. И особенно — творцов. И раз защита так крепка, значит, у этого места могущественный владелец.
При этой мысли Мила рассмеялась.
«Густаф — могущественный владелец!»
В кругах творцов он никогда не был выдающимся, или даже — крепким середнячком. В свое время он смог пройти лишь один уровень Лабиринта, и Мила всегда считала, что к большему Густаф Маркони и сам не стремился.
Она как-то слышала его игру на скрипке, и даже ей, не очень сведущей в музыке, было понятно, что играет он слишком «механично», пусть и довольно неплохо. Густаф освоил техническую сторону вопроса, но ему не хватало какой-то искорки. Не хватало азарта. Мила помнила себя в периоды творческого запала, и поэтому видела, что Густафу это чуждо.