Рубин из короны Витовта
Шрифт:
Когда же впереди показался величественный костёл Девы Марии, комтур, помня полученные наставления, свернул в узковатый проулок, и вскоре его рыцари через приметную браму [65] с резным распятием, помещённым в ключе [66] , и проделанную как раз посередине длинного двухэтажного дома, немного наклоняясь, чтобы не зацепить богатыми плюмажами кирпичный край, по очереди въехали на так называемый Немецкий двор.
Удивительно, но при городской тесноте этот двор был весьма обширным. Напротив брамы располагались всякие службы с длинной коновязью возле конюшни. С левой стороны высился жилой дом, а справа тянулось
65
Сквозной проезд.
66
Завершение арки.
Углядев новоприбывших, многочисленная дворовая челядь сбежалась посмотреть на благородных рыцарей и всё время, пока те спешивались, с большим почтением следила за всем. Даже управляющий не удержался и, выйдя во двор, самолично пригласил комтура Отто фон Кирхгейма пройти в покои, отведённые для важных гостей.
Оказавшись в чистой, выбеленной известью комнате, комтур кинул железно-чешуйчатые рукавицы на стол и, пока оруженосец расстёгивал ремни, помогая рыцарю снять латы, Отто фон Кирхгейм сам стянул тяжёлые поручи [67] . Было немалое наслаждение в том, чтобы, освобождаясь от стальных доспехов, одновременно ощущать покой и безопасность.
67
Защитная броня на руках.
Приказав всё пересмотреть и почистить, комтур, оставшись один, собрался было передохнуть с дороги, однако двери раскрылись и дворовой слуга доложил:
– Вашу милость желает видеть пилигрим [68] .
Какое-то время комтур колебался, стоит ли тратить время на монаха, однако, подумав, вздохнул:
– Ладно, пусть заходит…
Почти сразу порог переступил пожилой человек в простом монашеском одеянии из грубой шерсти, подпоясанный обычной верёвкой. Капюшон его рясы был откинут, и из широкого воротника торчала староватая лысая голова, где только возле ушей ещё курчавились седые волосы.
68
Паломник.
Какое-то время оба изучающе смотрели друг на друга, а потом пилигрим тихо произнёс:
– Приветствую тебя, брат рыцарь.
– И я приветствую тебя, брат пилигрим, – отозвался комтур и сразу спросил: – Куда путь держишь, брат?
– В Ченстохов, благочестивый брат… – пилигрим выдержал паузу и, подтверждая свою посвящённость, сказал: – Divide et impera…
– Я догадался… – комтур кивнул и сразу, приглашая монаха сесть, сообщил: – Мне приказано побыть какое-то время у князя Витовта, но миновать Краков при данных обстоятельствах нельзя.
– Мне известно задание брата рыцаря, – в голосе пилигрима неожиданно прозвучали жёсткие нотки. – Надеюсь, об опасности турецкого нашествия напоминать не стоит?
– Мне говорил об этом сам магистр, – с довольно прозрачным намёком ответил Отто фон Кирхгейм.
– Я знаю брата рыцаря, как славного воина, – голос монаха снова стал вкрадчивым. – Однако должен кое-что подсказать…
– Я внимательно слушаю, благочестивый брат, – комтур подчёркнуто послушно наклонил голову.
– Очень хорошо, что брат рыцарь в самом начале своего странствия заехал в Краков, – похвалил комтура пилигрим. – Мне стало известно, что тут готовится небольшой праздник с проведением турнира. Было бы неплохо, если бы пан рыцарь и его люди приняли в нём участие. Пусть у всех складывается впечатление, что это и есть их главная цель.
– А по мнению благочестивого
брата, она должна быть какая? – осторожно поинтересовался комтур.– Какая? – пилигрим сделал многозначительную паузу и дальше заговорил тихо и рассудительно. – Мы на какое-то время прекращаем вражду. А когда угроза со стороны турок минует, нам следует приложить старания, чтобы усилить князя Витовта. Это даст возможность с двух сторон зажать Польшу и восстановить былую мощь.
Отто фон Кирхгейм понял, что пилигрим имеет в виду Грюнвальд, и, стремясь показать, что ему тоже всё ясно, осторожно возразил:
– Благочестивый брат, я убеждён, что для борьбы с турками нам следует объединить усилия, но если последовательно действовать в этом направлении, то слишком усилив Витовта, мы в результате очутимся перед той же проблемой, и, вполне возможно, тогда Ордену снова придётся бороться с Польшей, а вдобавок ещё и с усилившейся Литвой.
– Так, – пилигрим поднял голову, и комтур вдруг заметил, что глаза монаха сверкнули. – Я вижу, Великий магистр не ошибся, возложив именно на тебя, брат рыцарь, это важное задание. И вот, чтобы придать тебе уверенности, я скажу. Тебе, брат рыцарь, вероятно, известна история мятежника, руського князя Свидригайла?
– Ну и что, что известна? – искренне удивился комтур. – В своё время Свидригайло враждовал с Витовтом, даже скрывался от него именно у нас, сейчас же он ведёт себя смирно и про него ничего не слыхать.
– Это до поры, брат рыцарь, до поры… – пилигрим загадочно усмехнулся. – Уверяю тебя: придёт час, и князь Свидригайло встанет во главе князей руських, чтобы самому взять власть над ними…
– Так вот в чём дело! – наконец-то сообразил комтур. – Сначала мы усиливаем Витовта, а потом с помощью Свидригайла снова ослабляем его…
– А разве благочестивый брат забыл, с чего начался наш разговор?
Пилигрим хитро глянул на комтура, и у того словно пелена спала с глаз.
– Я помню, благочестивый брат! «Разделяй и властвуй»…
– Ну вот, поскольку теперь вроде бы всё уточнено, я сообщаю тебе, благочестивый брат комтур, главное, – и, глядя прямо в глаза рыцаря, пилигрим тихо произнёс: – Любимый шут князя Витовта, Гинне, – наш человек.
Теперь, когда пилигрим подчёркнуто назвал Отто фон Кирхгейма комтуром, тот чётко уяснил себе, что там, при дворе великого князя Литовского, у них есть надёжный соглядатай, с которым ему надлежит установить тесную связь…
Новенькая чёрная форма преобразила Гашке. Теперь, вместо книжного червя в несуразно больших очках с сутуловато-невзрачной фигурой, по улице рядом с штурмбаннфюрером уверенно шагал молодой стройный офицер в заломленной фуражке и золотом пенсне, которое придавало Теодору Гашке вид студента или начинающего учёного.
Откровенно говоря, Гашке даже не ожидал такой разительной смены в собственном самоощущении. И, скорее всего, так случилось потому, что в мыслях, с завистью глядя на спортивного вида гитлерюгендов, он и себя представлял таким же, однако на попытку преодолеть собственную неуверенность Гашке натолкнул только мундир эсесовца.
Несколько раз Теодор даже ловил на себе заинтересованные взгляды девушек и, всё больше чувствуя уверенность, спросил шедшего рядом Минхеля:
– Вернер, а куда мы всё-таки идём?
– Сейчас увидишь… – Минхель загадочно усмехнулся и свернул с головной улицы в какой-то тихий проулок, где даже не было видно автомобилей.
Идти и правда пришлось недолго. Вернер остановился возле дверей неприметного дома, словно зажатого со всех сторон другими строениями, проверяя себя, посмотрел на номер и только после этого зашёл в парадное. Гашке, который сегодня был настроен на что-нибудь необыкновенное, разочарованно пожал плечами и поплёлся следом.