Рубин из короны Витовта

Впрочем, и другим гостям, которые сплошной цепочкой с малыми разрывами между кортежами ехали улицами, перепадало немало одобрительных выкриков, приветствий и общего восхищения. Ещё ж как! Ведь в Луческ съехались и европейские властители, и князья руськи, и татарские ханы, вдобавок были ещё послы византийского императора и самого папы римского, который прислал своего легата Андрея Доминиканина.

Что же касалось городской толпы, то тут были те, кто сумел пройти за стены и найти себе уголок недалеко от главного проезда. Конечно, лучшие места заняли уважаемые мещане, купцы и панство, которое специально съехалось сюда со всей округи. Однако и всякого другого люда здесь тоже хватало.

В этой же толпе, притиснутый к самой стенке двухэтажной каменицы, вытягивая шею, чтоб увидать что-нибудь поверх голов, стоял бывший матрос Пьетро Мариано. В Луческ он попал точно так же, как и в первый раз. Тогда его патрону очень понравился смышлёный пройдоха, и он, выезжая в Литву уже в ранге посла, взял Пьетро с собой.

Однако, несмотря на такую перемену, задание Мариано осталось прежним, и ему пришлось, как и тогда, шататься по улицам, прислушиваясь к разговорам. Правда, на этот раз такое шатание было несколько затруднено, поскольку все, кто мог, выбрались из домов, а что до разговоров, то их было больше чем надо, вот только все на один манер.

Понимая, что ничего интересного он сегодня так и не услышит, Пьетро дождался, пока продефилирует последний рыцарь, и стал выбираться из толчеи. И тут, сворачивая на Велику [131] , Мариано, к своему удивлению, нос к носу столкнулся со Скочелясом. Как и тогда, на пристани, бобровник был выпившим, и, едва углядев Пьетро, гаркнул:

– Ты посмотри!.. Опять ты?

– Ну, я… – осторожно ответил Пьетро, остерегаясь, что нежеланный знакомец по своему обыкновению снова полезет в драку.

131

Главная улица Луческа.

Впрочем, на этот раз Скочеляс был весел, казалось, что он даже рад встрече с давним противником. По крайней мере, он дружески похлопал Пьетро по плечу и неожиданно предложил:

– Это надо отметить… Пошли выпьем!

Какой-то момент Мариано колебался, но для него, бывшего матроса, такое предложение было слишком заманчивым, и он махнул рукой:

– А… Пошли!

– Вот и добре! – искренне обрадовался Скочеляс и, вероятно вспомнив их первую встречу, поинтересовался: – Ты что, опять со своим Макропулосом?

– Так, – приноравливаясь к широкому шагу Скочеляса, ответил Пьетро и, поддерживая разговор, спросил: – А ты что, тоже со своим немцем?

– Бери выше! – сразу начал хвалиться Скочеляс. – Мы с паном Вильком теперь в почте [132] у самого рыцаря Шомоши. Может, ты его видел?

– Где? – удивился Пьетро, который, ясное дело, никакого рыцаря Шомоши и знать не знал.

– Ну как же? – чуть не обиделся Скочеляс. – Он же сразу за самим паном крулем ехал сегодня!

132

Почт – свита.

– Ого… – удивился Пьетро и было замолчал, запоминая услышанное, однако Скочеляс продолжал хвалиться:

– Ты знаешь, мой пан Вильк встретил того Шомоши и начал требовать, чтоб тот признал пани Беату самой красивой женщиной!

Само собой разумеется, что про какую-то там пани Беату Пьетро тоже слыхом не слыхивал, а потому безразлично пожал плечами.

– И что из этого?

– А то! – было заметно, что Скочелясу так не терпится выложить всё до конца, что бобровник даже подтолкнул Пьетро локтем. – Ты только подумай! Оказалось, что та пани Беата – дама сердца рыцаря Шомоши!

– А причём тут эта пани Банта? – Пьетро никак не мог взять в толк, что тут к чему и отчего Скочеляс так горячится.

– Ну, вот тебе и на! – взмахнул руками Скочеляс. – Так через ту пани беату мой пан Вильк сразу понравился рыцарю Шомоши.

– А-а-а, – наконец-то догадался Пьетро. – Вот так твой пан Вильк и ты вместе с ним попали в почт к рыцарю Шомоши?

– Так, а я про что! – радостно воскликнул Скочеляс и потянул Пьетро к трактиру…

* * *

Углубившись в раздумья, Витовт, великий князь Литовський, сидел неподвижно. В зале дворца, где только что проходило важное собрание, ради которого и готовился съезд, было тепло. Огонь сразу в двух каминах догорал, и на длинном, покрытом дорогой скатертью столе в канделябрах оплывали свечи. За окнами, там, в городе, освещённом многчисленными факелами стражи, царила зимняя ночь, а тут, в зале, великий князь Литовский, оставшись один, вспомнал, вспоминал, вспоминал…

Что ж, больше сорока лет прошло с тех времён, когда он, молодой и преследуемый, оставшись без отца, искал приюта и защиты у крестоносцев. Потом виновный во всём этом его двоюродный брат Ягайло, став кололём Польши, пообещал вернуть ему княжество, но своего обещания не сдержал, и тогда Витовту снова пришлось возвращаться к тевтонам. И всё равно, Ягайло был вынужден признать его, Витовта, великим князем Литовским, и он сразу же доказал, что так оно и есть. По крайней мере, когда королева Ядвига, почему-то решившая, что Литва подарена именно ей, возжелала получить вено [133] , отказ был решительным. Он, Витовт, зачитал её письмо старшинам, и они подтвердили: «Никогда никому Великое княжество не платило дани!» А потом была тайная встреча на острове Салини, где впервые князья и бояре русские вкупе с литовскими отменили Кревскую унию… [134]

133

Плата.

134

Кревская уния – соглашение, объединявшее Литву и Польшу, по которому литовский князь Ягайло, женившись на польской королеве Ядвиге, становился польским королём.

Ожидалось коронование, и вот тогда он, Витовт, допустил непоправимую ошибку, вмешавшись в татарские дела. В частности, во время борьбы ханов Золотой Орды поддержал Тохтамыша в его борьбе против Эдигея. Но в упорной битве под Ворсклою Эдигей победил литовско-русское рыцарство, и про коронацию уже не могло быть и речи… Однако и после поражения он, Витовт, ничего не платил хану, больше того, несмотря на Ворсклу, Золотая Орда продолжала показывать ему свою склонность. И вот тогда он, Витовт, твёрдо поддержал основателя Крымского ханства Хаджи-Гирея, за что благодарные татары отказались от «исторических прав» на руськи земли и даже выдали на то грамоту. Это развязало ему руки, и он приказал построить в степи несколько крепостей, завладев таким образом всем Черноморьем…

А вот дальше… Даже сейчас, наедине с самим собою, Витовт, вспоминая то время, мимо воли хмурился. Тогда, воспользовавшись его ослаблением, поляки на съезде в Вильно предприняли попытку свести его, Литовского князя, до положения наместника Ягайла, и только собрание на острове Салини дало возможность избавиться от наглых претензий…

Внезапно мысли Витовта, занесшие его в те времена, остановились на Грюнвальде – и морщины на княжеском лице слегка разгладились. Да, то было знаменательное событие… Князю вспомнился тот день, звук боевых труб, конский топот, лязг оружия, крики… Грюнвальдская битва… И главным её результатом касательно самого Витовта было то, что от той поры Великое княжество Литовское снова заняло целиком независимую позицию относительно Польши…

Непререкамым подтверждением нового статуса великого князя были и уступки со стороны Ордена, и возвращение тевтонами Жмуди Литве, и стремление цесаря Сигизмунда предложить ему, Витовту, королевскую корону, чтобы окончательно поссорить князя литовского с Ягайлом… Тогда это было преждевременно, но вот теперь…

Да, всё это было. Витовт поднял руку, осторожно снял с головы княжескую корону и положил её перед собой на стол. Потом провёл пальцами по лбу, где за целый день от тесноватого серебряного обруча осталась весьма чувствительная полоса, и усмехнулся. Наконец-то цель почти достигнута, и вскоре у него должна быть новая, уже королевская корона…