Рубин из короны Витовта
Шрифт:
И то, к чему он, великий князь Литовский, стремился ещё со времен памятного совещания на острове Салини, было решено именно сегодня в этом зале. Витовт прикрыл глаза, и перед его внутренним взором снова возникли те важные фигуры, что сидели за этим столом, и одновременно чётко нарисовалась картина всего того, что происходило тут…
Вот здесь в кресле, напротив него, несколько боком к столу, сидел одетый в жёлтую сутану архиепископ Збигнев Олесницкий, который так и рыскал глазами, тайком следя за всеми, кто был в зале. Рядом с ним, тоже боком, только уже в красной сутане, умостился папский легат Андрей Доминиканин. Впрочем, в отличие от поляка, посол папы римского не зыркал по сторонам, а соотвественно сану держал себя солидно.
Крестоносцы, командор Бали и магистр Ордена Зигфрид Лансдорф фон Спанхейм заняли места справа от легата и, опершись
А вот разговор был долгим. Начали с волошского [135] вопроса. Сигизмунд предложил поделить этот край между Польшей и Венгрией за невыполнение Молдавией соглашения о борьбе с турками, однако, не придя к соглашению, собрание принялось обсуждать возможность широкой коалиции против султана с участием в ней как Польши, так и Литвы. На это (конечно, после рассмотрения такого важного вопроса на королевском совете) поляки ответили, что у них приемлемые отношения с Турцией, но если христианские державы создадут антитурецкую коалицию, то они её тоже поддержат, хотя зря рисковать не собираются.
135
Молдавского.
Потом была попытка введения унии двух ветвей христианской церкви – католической и православной, но она, не найдя поддержки со стороны духовества обеих сторон, оказалась напрасной, а вместо этого сразу началось оживлённое обсуждение экономических вопросов – торговли, налогов и стычек Дании с городами немецкой Ганзы.
А главное началось в самом конце… Император Сигизмунд, который фактически руководил съездом, в очередной раз поднялся и торжественно объявил:
– Уважаемое панство! Нам всем известны достоинства князя Витовта, который заслужил своими делами всеобщее уважение, а потому считаю, что пришло время дать князю Литовскому королевский титул!
Услыхав это, папский легат первым согласно наклонил голову, а за ним также утвердительно кивнули два крестоносца. Король Эрик, оставаясь спокойным, тоже не возражал, и тогда Витовт, красноречиво посмотрев на своих маршалов Гатшольда и Румпольда, сидевших возле него, многозначительно обратился к брату:
– Пан круль, ваше слово…
Теперь общее внимание сосредоточилось на Владиславе Ягайло, и он, скорее всего захваченный врасплох неожиданным заявлением Сигизмунда, растерянно посмотрел сначала на Витовта, потом на непоколебимого в своей уверенности немецкого цесаря и, вероятно, не имея ещё своего собственного убеждения, вслед за остальными негромко сказал:
– Так… Конечно…
Витовт заметил, как при этих словах дёрнулся Олесницкий, слышал, как заволновалась шляхетная свита Владислава, но всё это уже не имело значения. Великое дело было сделано…
Запряжённая четверней цугом [136] и с учётом зимнего времени поставленная на подсанки, богато украшенная карета довольно быстро ехала накатанной колеёй, по обе стороны которой теснились заснеженные стволы. Временами деревья отступали, и королевский поезд выезжал на открытое место, а там, где путь шёл по замёрзшей пойме, то и дело встречались полои [137] , из-за чего карету резко заносило то в одну, то в другую сторону.
136
Две пары коней, запряжённых друг за другом.
137
Наледь.
Тогда король Владислав Ягайло, с головой закутанный в меха, забивался в угол и, прижимаясь плечом к оббитой бархатом стенке кареты, искоса поглядвал в окошечко, где через не совсем ровные, но достаточно прозрачные стёклышки можно было рассмотреть окрестность. Но ничего, кроме сугробов, там не было, и король снова погружался в свои невесёлые мысли.
Снаружи долетал мягкий топот копыт, и Владислав Ягайло, даже никуда не выглядывая, легко представлял себе и всадников, скакавших перед каретой, и старающиеся не отставать свитские повозки,
и длинную валку огромного обоза, тянувшуюся следом. И поскольку конский бег был безостановочен, королевский поезд всё дальше и дальше отъезжал от Луческа…Кругом царило полное безлюдье и, казалось, беспокоиться было нечего, однако, несмотря на успокаивающую езду, королевские мысли всё время возвращались к Луцкому гроду [138] и тому дворцовому залу, где немецкий цесарь так недвусмысленно высказался за немедленное предоставление великому князю Литовскому, Витовту, королевской короны…
Именно после этого заявления, когда Владислав Ягайло был просто вынужден согласиться на такое предложение, ещё ночью, после того как все владетели разошлись по своим покоям, в панском доме усадьбы, отведённом польской свите и куда поспешно прибыл Владислав Ягайло, срочно собралась королевская рада [139] .
138
Часть города, защищённая стенами.
139
Совет.
Кроме короля в небольшом, хорошо натопленном зальце сошлись и архиепископ Збигнев Олесницкий, и сенатор Войцех Ястрембец, и воевода краковский Ян Тарнавский. Было приглашено и вельможное панство: Михайловский, Самотульский и Остророг. Именно они, посматривая на взволнованного короля, сейчас полушёпотом обсуждали только что услышанную новость.
Первым, сурово оглядев уважаемое собрание, заговорил Олесницкий:
– Шановне товариство [140] , мы оказались в весьма неудобном положении. Напоминаю панству, что Кревская уния ликвидировала Литовско-Руське княжество и сделало его частью Польши. Однако должны признать, это вызвало сильное сопротивление, и с самого начала возглавил этот протест не кто иной, как сам князь Витовт, который только что сумел добиться королевской короны.
140
Уважаемое собрание.
– Да чего вспоминать такую давнину! Есть же Городельская уния, где точно сказано: «Инкоропорации переходят в собственность», – и никакой речи про какую-то там корону не может быть! – не выдержав, оборвал епископа сенатор Войцех Ястрембец, а потом, высказывая окончательное утверждение, добавил: – Король польский – владетель-сюзерен Литвы! Значит, княжество Литовское должно выбирать себе великого князя по договорённости с королём польским и магнатами!
Услыхав такое категорческое утверждение, все одобрительно загудели:
– Никакой короны!
– Жодных коронувань! [141]
– Не пажвалям! [142]
Останавливая общий шум, мешавший обсуждению, воевода краковский Ян Тарнавский поднял руку:
– Спокойно, панове, спокойно… Нам надо всё хорошо обсудить…
– Да чего там ещё обсуждать? Сколько можно? – снова горячо вмешался Ястрембец. – Есть же Городельская уния!
– Ах, пан сенатор, пан сенатор… – воевода укоризненно посмотрел на Войцеха. Уния, в конце концов, это только слова, а они должны опираться на силу. А какие, я перепрошую силы вокруг нас? Крестоносцы? Да оба Ордена спят и видят наше ослабление! Или, может быть, пан сенатор считает, что в сохранении унии заитересован цесарь Сигизмунд?
141
Никакого коронования!
142
Не позволим!
Откровенная насмешка сбила Ястрембца с толку, и он растерянно пробормотал:
– Но есть же ещё и Дания…
– Оставьте! – воевода пренебрежительно махнул рукой. – Король Эрик обеспокоен только своими отношениями с Ганзой…
Сказанное воеводой заставило сенатора задуматься, и только после короткой паузы он заметил:
– Между прочим, Витовт не выполнил своего обещания, касавшегося обращения своих литвинов в католичество…
– Пан имеет в виду князей руських? – встрепенулся епископ.