Rucciя

Если бы в перелеске притаился наблюдатель – например, заблудившийся маньяк или озверевший грибник – он бы наверняка признал в Евсютине родственную душу, отягощенную свихнутым разумом. Больно уж чудным делом занимался хмурый водитель «десятки»: вытаскивал из стоявшего на пассажирском сиденье дипломата мобильную трубку, снимал с нее батарею и вставлял в мобилу пластинку величиной с ноготь большого пальца, затем некоторое время вглядывался в экранчик телефона, сосредоточенно набирал номер, говорил в трубку несколько фраз – и тут же выключал и разбирал телефон, выковыривал и бросал на коврик под ногами пластиночку, а затем вытаскивал точно такую же из нагрудного кармана и повторял аналогичную процедуру с тем же, а то и с другим телефоном, вынутым из дипломата. Опытный глаз легко опознал бы в беспощадно расходуемых пластинках сим-карты, а опытный ум сделал бы вывод, что молодой водитель меняет номера и аппараты, с которых звонит, опасаясь, что его вычислят с помощью прослушки телефонов и пеленгации GSM– передатчика в режиме GPS. Правда, большую часть этих усилий сводила на нет стационарность абонента – хитроумному водителю «десятки» следовало бы перемещаться после каждого звонка хотя бы на километр-полтора, и каждый раз в новую сторону. Впрочем, опытного маньяка в этот час в лысоватом лесу не случилось. Так что терзаться этим вопросами было некому. Володя тем более по этому поводу не терзался. Завершив разгон своих людей, он отколупнул очередную симку от очередного телефона, смахнул этот мусор под ноги и достал из дипломата предпоследний телефон. С виду такой же, как остальные – с пухлым серебристым корпусом и без внешней антенны. Ну кто, в самом деле, обратит внимание на то, что мобила чуть толще, а дисплей у нее чуть уже, чем это принято у современных моделей, при этом на корпусе никак не обозначена фирма, выпустившая телефон. И уж совсем невозможно было догадаться, что из множества кнопок рабочими у этого аппарата является только одна – с изображением зеленой трубочки, да и та срабатывает лишь после того, как аппарат признает единственного хозяина, прижавшего большой палец правой руки к экранчику. Эта тонкость неделю назад позволила Володе минут пять доставать Фимыча расспросами о том, что будет, если он, Евсютин, в рамках откоса от неизбежного призыва в партизаны оттяпает себе большой палец или просто порежет его безопасной бритвой. Фимыч похохатывал и отмахивался. Теперь черед отмахиваться пришел для Евсютина. Ему было не до хохотков. Впрочем, плакать он тоже не собирался. Капитан тронул экранчик и нажал вспыхнувшую зеленым кнопочку вызова предпоследнего на сегодня абонента.

7

Вот идет мой поезд, рельсами звеня.

Спасибо всем, кто выбрал время проводить меня.

Михаил Науменко

Казань.

10 июня.

Овчинников ворвался в кабинет Гильфанова через две секунды после того, как тот взял трубку. Алексей прекрасно знал, что обожаемый начальник подобен Юлию Цезарю во многом, но не в способности сочетать разговор по телефону и общение с окружающей действительностью. Поэтому Овчинников принялся настойчиво сигналить руками и лицом, а потом нетерпение его порвало чуть ли не пополам, и он заговорил в полный голос, но сразу осекся – не столько из-за страшной гримасы руководителя, сколько из-за того, что понял, с кем Гильфанов говорит.

Евсютин, возможно, загордился бы, узнав, что отправил знаменитого нордическим хладнокровием Гильфанова почти что в грогги: Ильдар просто растерялся, когда снял трубку и услышал голос безнадежно потерянного Евсютина-Куликова. Впрочем, Евсютину было не до гордости, а Гильфанову не до рефлексий. Поэтому разговор получился почти простым и почти откровенным.

– Слушай, Гильфанов. Это Евсютин. Ты не перебивай, слушай. Я быстро. Значит, вещь такая. Меня втемную использовали, как лоха, а мне это не надо. На себя плевать, мне семью жалко и народ, которых припутал. Ты их не трогай, а я тебе пригожусь.

– Кого не трогать, Володя?

– Никого из местных не трогай, пожалуйста. Дай им уйти.

– Блин, Володя, что за дела? Я сижу, никого не трогаю, примус, понимаешь, все такое, ты звонишь, чего-то просишь… Ты где вообще? Подъезжай в контору, или давай, я к тебе подъеду?

– Ильдар-абый, родной, айда без дурки. Ты знаешь, я знаю. Все же понятно. Будем говорить?

– Есть о чем если говорить, давай говорить. Без соплей и свиста. Ты ведь сказать чего-то хотел? Говори.

– А я и говорю. Не трогай местных, пожалуйста.

– С чего бы это?

– Они никто не в курсе, я был только в курсе, и то, оказывается… Ладно. В общем, сегодня спецгруппа работала, не знаю откуда, но явно из центрального аппарата.

– Ну, это и ежу, – сказал Гильфанов.

– Я молю, не перебивай. Я их не знаю никого, только одного – парень, который с быком магдиевским схлестнулся. Он, короче, из Самары, прикомандированный, хрен знает зачем, загубили мужика ни за хрен. Витя Семенцов, капитан, кажется. Из конторы.

– И что?

– Да ничего, блин. Ильдар-абый, я в дороге уже, с семьей. И еще ребята, которых я втянул, тоже в дороге. Я тебе обещаю, я тебе все, что знаю и могу узнать, солью, ты только сейчас ничего в наш адрес не делай.

– Да чего я сделать могу-то?

– Все ты можешь. И я тебе клянусь, что если хоть что-то сделаешь, ничего от меня не получишь. Я сдохну просто, и все. Я клянусь, слышишь?

– Слышу, не ори. Шахид, блин.

– Я не шахид, я кретин. Но если все будэ чотко, я тебе через три дня все солью. Сам, без всяких.

– А если не сольешь?

– Ильдар, я клянусь. И потом, тебе сейчас Семенцова мало, что ли?

– Это типа жест доброй воли, что ли?

– Это откуп мой. Мы договорились?

– Я подумаю, Володя. Может, подъедешь?

– Потом, ладно, Ильдар-абый? Пока.

Гильфанов медленно оторвал трубку от стола, поднял глаза на Овчинникова и сказал:

– А-фи-геть. Ты знаешь, кто это звонил?

Леша, который, насколько мог уследить занятый разговором полковник, успел куда-то убежать и вернуться с распечатками в руке, ответил в тон:

– А знаете, кому он звонил до вас?

И хлопнул распечатки на стол.

Гильфанов перечеркнул лист взглядом, вскочил, отодвинул лист на вытянутой руке и прочитал еще раз, уже внимательнее и спросил:

– Он что, по обычной линии трепался?

– Не, по «Грозе-2».

– А, – сказал Гильфанов. Сигнал системы мобильной связи «Гроза-2», которая обслуживала только элиту главуправлений ФСО и ФСБ, считался принципиально не поддающимся декодированию и расшифровке. КГБ Татарстана не собирался оспаривать это утверждение – но и не педалировал то обстоятельство, что замруководителя ГоссвязьНИИ Вадим Елевич, курировавший создание системы, был выходцем из казанского НПО «Волга» и до сих пор поддерживал кое-какие связи со старыми друзьями.

– Ну силен Вован, – сказал Гильфанов, пробегая текст глазами еще раз. – Ему не оперативником, а спикером быть. В совете старейшин. Слушай, Леш. Он мне тут наобещал разного – и если вот это вот, – Гильфанов потряс листом, – не функельшпиль, то мы можем ждать… Много разного. Раз такая пьянка, давай-ка отменяем в поезде все, пока не поздно.

– Поздно, Ильдар Саматович, – сказал Леша с нервной усмешкой. – Поезд, натурально, ушел, так… две минуты назад, и команда пошла.

– Ну так отзови, – нетерпеливо сказал Гильфанов. – Кто там тараном?

– Белялов, – сказал Овчинников.

– Ё, – сказал Гильфанов, застыл, соображая, а потом вскочил, сдирая пиджак со спинки кресла. – Машину, зеленую улицу, поезд тормознуть до Юдина.

И бросился вон из кабинета.

Кошмар кончился так же быстро и нелепо, как возник. Лена, казалось, полжизни – потом выяснилось, что полминуты, – просидела, впившись ослабевшими руками и глазами в наброшенную на стол голубую скатерку. Поднять глаза на страшного Сергея Ризаевича и Вальку она собиралась только тогда, когда будет уверена, что ее взгляд не напугает дочку до полусмерти. Но успокоиться не получилось – сердце очумевшим дятлом билось в горле, мешая дышать, а ниже ничего не чувствовалось – даже плотно прижавшейся Светки (она-то поняла, что происходит). Был только подловатый сладкий холод, который не исчезал, а полз выше, к плечам и голове. Челюсть уже начала неметь, все стало прозрачным, медленным и ненастоящим – кажется, даже поезд замедлил ход и остановился. Сейчас только этого не хватало, с замороженной досадой подумала Лена и попыталась вспомнить, где лежит валидол – в сумочке или кармане пиджака, повешенного на крючок. Эту мысль – первую отчетливую за последнее, казалось, десятилетие, – сбил странный стук в дверь.

Сергей Ризаевич, державший ладонь у Валькиной пушистой головы, замер, потом как-то сразу оказался у двери, причем Валька сидела у него на сгибе левой руки. Правой рукой он коснулся откинутого стопора, который не позволил бы двери отъехать больше, чем на 10 сантиметров, повернул собачку замка и мягко устроил щель во внешний мир. Увиденное там, похоже, его поразило. Сергей Ризаевич издал непонятное восклицание, отщелкнул стопор, толкнул дверь влево, и тут же повалился на колени – кажется, перед этим раздался звонкий шлепок, словно скалкой с размаху ударили по толстому кому сыроватого теста.