Руки кукловода

– Ах ты, мой умница, – умилилась я и погладила Никитушку по руке.

За этим и застала нас официантка Аллочка.

– Еще кофе будете? – угрюмо спросила она.

– Будем! – весело ответила я. – Да я бы, пожалуй, и коньячку выпила для настроения…

– Я тоже, – согласился Никита.

– Ты – тоже? – изумилась Алла.

– Неси, – строго приказал он, – и не обсуждай.

У них произошел активный обмен взглядами, после чего Алла удалилась, позабыв при ходьбе повилять бедрами.

От коньяка мне стало тепло и спокойно. Мы сидели в уголке, отгороженные от остального зала, играла тихая музыка, Никита смотрел на меня в полумраке блестящими глазами – в общем, «Спрут-четыре»? Или – пять? Ситуация очень напоминала сцену из итальянского сериала. Мне бы только скромное вечернее платьице с вырезом и блестками. Комиссар Каттани и его очередная дама, пока еще живая – насколько я помню, всех его любимых женщин постепенно угрохали.

Посидев так некоторое время, Никита поднялся с места. Вместо Аллы появилась другая официантка, которая принесла счет.

На улице до меня дошло, что Никита вроде бы за рулем.

– Как же мы поедем, ведь ты пил коньяк? – пролепетала я.

А мы никуда не поедем, – ответил он. – Мы пойдем ко мне. Я живу вон там, в соседнем доме, а машину можно оставить здесь, у кафе, никто не тронет.

Как интересно, отстраненно подумала я, ну к нему – так к нему, мне, в общем-то, все равно, лишь бы не домой.

Квартирка была маленькая и ужасно запущенная. Беспорядок там был примерно месячной давности.

– Сестра иногда приходит, – пояснил Никита смущенно, – но сейчас племянник болеет.

А самому ему порядок наводить некогда, небось и в воскресенье на своем комбинате пропадает. Никита, видно, посмотрел на окружающее нас безобразие моими глазами и расстроился. Я видела, что он смущен, растерян и уже жалеет о том, что привел меня к себе. Я видела его насквозь, я все про него знала.

Я сбросила осточертевшие за долгий день ботинки и забралась с ногами на диван. Поскольку больше сесть было некуда, Никита робко пристроился рядом.

– Хочешь, я расскажу, как была в девятом классе в тебя влюблена? – спросила я.

– Не может быть! Правда? – обрадовался Никита. – Ну-ка, ну-ка, расскажи.

И я рассказала, как из-за него попала в общество Леонардо да Винчи, как с замиранием сердца ждала еженедельных общих собраний, и его вежливо-равнодушного «Здравствуй, Саша!» при нечастых встречах. Как в раздевалке старалась повесить свое пальто рядом с его курткой. Как, обмирая от счастья, рисовала плакаты к его докладу.

– Плакаты были очень хорошие, – тихо сказал Никита, – просто замечательные…

– Я три раза их переделывала, – призналась я.

Я добилась, чего хотела, Никита наконец забыл про свой комбинат и про неудачную жизнь с женой, про то, что впереди у него куча неприятностей, вплоть до увольнения с работы.

Под диваном валялась расческа. Я причесала Никиту так, чтобы он стал еще больше похож на комиссара Каттани. Он мягко отнял у меня расческу, взял за плечи и привлек к себе.

Не знаю, как там целуется настоящий комиссар Каттани, наверное, он все делает отлично, но мой поддельный целоваться совершенно не умел.

А дальше я ничего не буду рассказывать, можете считать, что цензура вырезала из очередной серии «Спрута» все постельные сцены.

Я проснулась поздним утром и долго соображала, не открывая глаз, где же я, собственно, нахожусь. Потом села на диване и огляделась. В квартире никого не было, даже духом человеческим не пахло. На столе белела записка:

«Саша, будешь уходить, просто захлопни дверь. Н.»

Вот так: просто захлопни дверь. И все. Правда, в самом углу было еще нацарапано слово «Позвони», но не стоило обращать на него внимание, Никита написал его просто так, из вежливости.

«А чего же ты ожидала? – спросила я себя. Да ничего особенного», – тут же ответила самой себе. Все, как и должно быть. Ну и ладно, откровенно говоря, мне сейчас не до запоздалых сожалений. Тем более что я ни о чем не жалею.

Я вспомнила все, что я узнала вчера про Петра Ильича, про комбинат и про то, что меня использовали, как последнюю дуру, и окончательно расстроилась. Однако нужно было уходить из этой квартиры и просто захлопнуть дверь.

Так я и сделала. Дома никого не было – хоть тут-то повезло. Я приняла душ, заглянула в холодильник, но один вид еды навел на меня еще большую тоску. Тогда я завернулась в плед и включила телевизор в гостиной.

Передачи по утреннему времени были неинтересные. Маленькие девочки танцевали на сцене, размахивая огромными искусственными цветами. Я тупо пялилась на экран. В голове было пусто, как в кошельке после отпуска. Делать было совершенно нечего, да я и не смогла бы ничего сделать. Ведь у меня нет никаких доказательств того, что Петр Ильич причастен ко всем убийствам. Да если я только начну рассказывать Ираидиному подполковнику такую историю, он просто вызовет санитаров из психушки!

А как на это отреагирует Главный? Я посчитала, что точно так же. К тому же совершенно не хотелось вмешивать в дело мамулю.

Кажется, я впала в легкую дрему от безысходности. Разбудил меня телефонный звонок. Я взяла трубку и только потом сообразила, что лучше бы этого не делать – не хочу разговаривать с мамулей.

– Сашка, это ты? – раздался в трубке голос запыхавшегося Никиты. – Ты почему не позвонила?

– А разве ты просил меня это сделать? – хрипло осведомилась я.

– Конечно, просил! Ты что, записки моей не читала?

– Читала…

– А я с трудом твой телефон нашел! Маме звонил, она в старой записной книжке откопала, еще школьной!

Никита страшно орал, потому что в трубке слышны были гулкие удары кувалды о железо, очевидно, Сидоров снова принялся за свое.

– Понимаешь, я утром очень торопился, потому что проспал! Ты только не пропадай, а? – Несмотря на крик, в голосе его я услышала просительные нотки. – Давай встретимся вечером, я хочу многое тебе сказать…

Милый ты мой, а сколько я хочу тебе сказать! И к истории влюбленной девятиклассницы мой рассказ не будет иметь никакого отношения.

– Хорошо, – медленно сказала я, – встречаемся в четыре часа в кафе у Аллы. Не опаздывай, потому что разговор будет долгий и серьезный.