Рукопашная с купидоном

Люба вздрогнула, а Лайма серьезно кивнула, соглашаясь. Ей и в голову не могло прийти, что назавтра жизнь ее изменится самым радикальным образом, что она уже вся напружилась и готовится сделать кувырок через голову.

* * *

Прежде чем отправиться на работу, Лайма взглянула на термометр за окном. Опять — двадцать восемь градусов. Еще пару часов, и дышать станет решительно нечем. За несколько недель город пропитался жарой, словно пирог густым сиропом. Лайма надела легкое платье с вырезом на спине и вышла на улицу. Небо было ярко-голубым и казалось плотным, как парусина. От новенького тугого солнца отскакивали блики и прыгали по пыльным капотам. Сиденье в машине как будто намазали медом — оно противно липло к голой спине, а духота в салоне стояла убийственная. Лайма включила кондиционер и посмотрелась в зеркальце. Не-ет, недосыпать нельзя — все сразу отражается на физиономии. Это тебе не двадцать лет!

Вчера она сказала Болотову, что смертельно устала, и он уехал ночевать к себе. Вообще когда что-то случалось, Лайма предпочитала оставаться одна. «Ты как кошка, — негодовал будущий муж. — Забиваешься в угол и зализываешь раны. Ни погладить тебя, ни приласкать». Однако жизненный опыт показывал, что, если сделать мужчину плечом, оно немедленно попытается из-под тебя выскользнуть. Пусть лучше Болотову кажется, что Лайма не слишком ласковая, зато потом он не упрекнет ее в том, что она висит у него на шее.

К утру от Сони по-прежнему не было никаких известий. Зато проявилась милиция, и Лайма, волнуясь, выложила представителям правоохранительных органов все, что знала. Свои предположения тоже выложила. Однако успокоение не пришло. «Ничего, — думала она. — Сейчас переделаю главные дела на работе и все как следует обмозгую». Она понятия не имела, что у судьбы на нее другие виды.

Именно в этот день судьба приняла облик невысокого плотного человека с жидкими волосами, которые покорно лежали на голове, зачесанные слева направо. У него было круглое лицо с маленьким заостренным носом, твердый рот и блестящие, по-звериному проворные глаза. Человек стоял возле директорского кабинета, облокотившись о подоконник рукой, и смотрел, как Лайма дефилирует по коридору, стараясь не стучать каблуками.

— Здравствуйте, — приветливо поздоровалась она, подойдя поближе. — Ждете Николая Ефимовича?

Человек отрицательно покачал головой и без намека на доброжелательность ответил:

— Вас.

— Э-э-э… — пробормотала Лайма. — Хорошо. Тогда пройдемте в мой кабинет. И представьтесь, пожалуйста.

— Меня зовут Борис Борисович, — сообщил мужчина, наблюдая за тем, как она вставляет в замок толстый блестящий ключ и отпирает дверь.

Борис Борисович вошел вслед за ней в кабинет и буквально по пятам проследовал к столу.

— Я сяду, — сказал он и, не дожидаясь разрешения, устроился в кресле для гостей. Положил руки на подлокотники и замер.

Лайма невольно отметила, что у него дешевый костюм, но галстук и ботинки — высший класс. Интересно, кто он такой — член очередной комиссии?

— Чаю? — спросила Лайма. — Минералки со льдом?

— Спасибо, мне не хочется, — ответил Дубняк, потому что это был именно он.

Живая Лайма оказалась гораздо симпатичнее, чем на фотографиях. Раньше, когда она преподавала английский в захудалом вузе, у нее было совсем другое выражение лица — более смиренное, что ли. Сейчас она твердо стоит на ногах и смотрит немного свысока, но ему это только на руку. Ее командирские замашки помогут осуществлению его замечательного плана.

— Итак, я вас слушаю, — заявила потенциальная жертва, заняв рабочее место и сложив перед собой руки: бесцветный лак на ногтях, на запястье — узкие часы на темном ремешке и всего одно колечко на пальце.

Дубняк обежал взглядом кабинет. Все предметы на столе простые и изящные. Мебель светлая, с закругленными краями. Акварели на стене, пронизанные солнцем, рождают в груди щемящее ощущение счастья. Он бы никогда не смог сосредоточиться в такой комнате. Значительные дела должны вершиться в полумраке.

— Я вас слушаю, — еще раз повторила Лайма и, взяв ручку, нацелила ее на белый лист, словно незваный гость собирался ей что-то диктовать.

— Ваш центр временно закрывается, Лайма Айваровна, — сказал Дубняк и положил ногу на ногу. Лайма вскинула на него обеспокоенный взгляд. — И в связи с этим я хочу предложить вам работу. Очень ответственную работу, — добавил он.

— Почему же центр закрывается? — спросила хозяйка кабинета, и Дубняк поразился ее внешнему хладнокровию. Только глаза у нее потемнели, из дымчато-серых в считанные секунды превратившись в графитовые.

— Здание находится в аварийном состоянии.

— Вы имеете в виду протекший кран в мужском туалете? — холодно поинтересовалась она.

— Не в моей компетенции обсуждать такие вопросы, — парировал Дубняк.

— А что же тогда в вашей компетенции?

— Вы.

— Не понимаю.

Лайма была озадачена. Опыт работы с людьми многому ее научил, ее трудно было поставить в тупик. Но этот странный маленький человек сразу произвел на нее гнетущее впечатление. Взгляд у него был какой-то нехороший, словно он замыслил подлое дело и прикидывал, как ловчее с ним справиться.

— Объяснитесь, пожалуйста, — попросила она. Даже не попросила, а потребовала.

Дубняк достал удостоверение и подержал его у Лаймы перед носом, ни на секунду не выпуская из рук. Документом он дорожил. Не только потому, что отвечал за него головой, нет. Он давал Дубняку ощущение свободы. И почти безграничных возможностей в мире обычных людей. Всякая дверь открывалась с помощью этого документа. Всякий рот развязывался. И на эту девицу удостоверение тоже произвело впечатление.

— Ах, вон оно что, — пробормотала она и взглянула на своего визави более внимательно.

— Однажды вы уже участвовали в нашей операции, — Дубняк приосанился и торжественно заключил:

— Пришло время еще раз помочь своей стране.

— Ерунда! — неожиданно заявила Лайма. — Если бы я хотела стать разведчицей, то стала бы ею. У меня гуманитарное образование и ярко выраженное стремление выйти замуж. Вы не можете меня заставить.

— Конечно, нет! — замахал руками Дубняк. — Боже упаси! Мы никогда никого не заставляем.

Лайма насторожилась. Последние слова ей совсем не понравились. И интонации Бориса Борисовича тоже не понравились. Он уверен в том, что победит, на все сто. Неужели в службе государственной безопасности на нее есть какой-нибудь компромат? Чем она могла провиниться? Забыла заплатить за булочку в магазине? Задолжала за телефон? Задавила кошку депутата Государственной думы? У непрошеного гостя тем временем лицо сделалось таким умильным, словно ему только что вернули крупную сумму денег.

— А что я должна делать? — спросила Лайма, принимаясь барабанить пальцами по столу.

— Об этом мы поговорим, когда вы дадите свое принципиальное согласие.

— Не дам.

— Ну… Вообще-то… Конечно. В ближайшее время вы будете очень заняты…

— Чем это? — мрачно спросила Лайма.

Ей хотелось избавиться от этого человека как можно скорее. Он был, словно кусочек метеорита — не опасный сам по себе, но напоминающий о той страшной и неведомой силе, частью которой являлся,