Рукопись из тайной комнаты. Книга вторая

Арман, не получив подтверждения, решил, что должен объясниться подробнее.

– Ты не такая, как все. Я на тебя смотрю, ты – совсем другая. Внешне-то, понятно, в мать пошла, но вот внутри… У тебя как будто есть что-то своё, что ты далеко от всех прячешь. Густа приподнялась на локте, стараясь разглядеть в темноте лицо мужчины, не просто залечивавшего в их доме телесные раны, но и изучавшего её семью, а главное – пытавшегося заглянуть в её душу. Внутренне Густа содрогнулась – к исследованию этих глубин она и сама готова пока не была. И пусть привычка к Ordnungу позволила не выдать волнения, но вопрос повис в воздухе, и над ним требовалось как следует подумать.

Она попыталась встать, но мужчина удержал её:

– Ты не думай, это я не для красного словца говорю. Погоди, ты ещё увидишь, какой я. Вот дай Бог, война закончится, заживём тогда.

– Спать пора…

Густа осторожно освободилась от объятий и выскользнула из узкой постели, чтобы тихонько заползти на своё привычное место рядом с самозабвенно сопящей во сне Эмилией. Девочка, среагировав на движение, повернулась и, не просыпаясь, прижалась к ней всей горячей детской спинкой. Сердце Густы зашлось от любви к дочке. Она долго лежала без сна, размышляя о прошлом, настоящем и будущем. Тем более что прошлая жизнь, по всей видимости, ушла невозвратно. То, что щедрой рукой дала ей судьба – любовь, титул, двое детей от любимого мужчины, возможность учиться самой и растить детей, как подобает наследникам рода фон Дистелроев, – всё это стало не более досягаемым, чем полет на Луну, чей свет проникал сейчас в её комнату.

Прошлое закончилось, оставив после себя незаживающие душевные раны, нереализованные возможности и эту, доверчиво подкатившуюся ей под бок, сладко спящую девочку. А также – свидетельство о браке, выданное местным пастором, и ларец, который она так и не удосужилась пока открыть.

О прошлом больше думать было нечего.

Настоящее радости не сулило. Война, тяжёлый крестьянский труд, а теперь – дополнительная опасность, принесённая в дом этими партизанами, один из которых лежит сейчас в её комнате на узкой кровати. Что она знает об этом человеке? Месяц прожили они под одной крышей, и Густа тщетно пыталась делать вид, что его здесь нет, словно это каким-то образом спасало от суровой реальности. Как оказалось, план был провальным – этот человек наблюдал за ней, а она – она не знала о нём ничего кроме имени. Кроме имени и того, что сегодня ночью он вдруг стал её любовником. «Боже мой! – Густа вдруг почувствовала, как в полной темноте краска стыда заливает её лицо, спускаясь горячей волной на грудь. – Я не знаю, в чьей постели я была этой ночью». Арман Розе, партизан со сломанной, а ныне почти зажившей ногой – вот всё, что знала она о мужчине, разделившем с ней постель. Этого было явно недостаточно, чтобы даже на мгновение подумать о том предложении, которое прозвучало в темноте. Но с другой стороны, с ним ей впервые за очень долгое время было хорошо. Она потянулась и почувствовала, что её тело до сих пор хранит следы этой ласки, сделавшей его счастливым. Телу было хорошо. А вот хорошо ли ей самой, ей – Густе-Брунгильде, этого она пока не знала. «Поживём – увидим», – с этой мыслью она провалилась в глубокий сон.

8

Арман провёл под их крышей ещё два дня. А ночью за ним пришёл толстячок Вилнис, раны которого уже тоже зажили. Они ушли тихо, стараясь не потревожить спящий дом.

Выйдя во двор, Густа смотрела на остатки снега, который носил по двору неутомимый ветер, не оставляя ни малейшего следа от тех, кто покинул хутор всего несколько часов назад. Всех ушедших поглощал лес.

За эти два дня они с Арманом говорили о многом. Кое-что он рассказал и о себе. На двенадцать лет старше Густы, он тоже успел пережить многое. Родился в Талси в семье железнодорожника, выучился в Риге на инженера и даже успел поработать «на железке» по специальности до войны. Почему пошёл в партизаны, Арман не делился, просто сказал, что иначе – не мог.

Да Густа и не расспрашивала. Ей вполне хватало своих переживаний. Она то корила себя, что так быстро забыла Георга, то напоминала, что весточки от него не было уже три года. Внешне по-прежнему спокойная, она едва справлялась с душевным смятением, которое поселил в ней этот мужчина. В ней боролись совершенно противоположные силы: желание спокойствия, стабильности и безопасности, – и вновь возродившееся со страшной силой желание познания и самосовершенствования. Стабильность означала продолжение привычной жизни на хуторе – те же коровы, тот же быт на всю жизнь. О том ли она мечтала в детстве?

Но и связаться с этим Арманом, практически незнакомцем, означало невероятную опасность не только для себя, но и для всей семьи, включая малышку Эмилию. К счастью, решения от неё сейчас и не требовалось.

– Я тебя не тороплю, понимаю, что ты ничего обо мне не знаешь. Да и жениться смогу только после войны, не в партизаны же тебя тащить. Ты просто знай, что я есть, а я уж найду способ наведаться.

Так он и ушёл, чуть прихрамывая и опираясь на плечо «малыша» Вилниса.

А следы запорошило снегом….

9

В попытках хоть как-то обрести душевный покой Густа решила пересмотреть свои богатства. Может быть, что-то колыхнётся в душе и наступит долгожданная ясность. Но при полном доме народа позволить себе эту роскошь она не могла. Приходилось ждать.

На Пасху, уже в апреле, в церковь она не пошла, сославшись на нездоровье. Густа так редко болела, что мама не на шутку встревожилась. Но папа, пытливо взглянув на дочь, понял её правильно:

– Эмилия, возьми бабушку за руку, пойдём-ка. Пусть Густа полежит, поспит, помечтает, глядишь, к вечеру и полегчает. Мы свечку за тебя поставим, дочка.

С тем и ушли.

Густа уж и не помнила, когда она оставалась в доме совсем одна. Наверное, никогда, во всяком случае, вспомнить этого она не могла.

Чуть помедлив на случай, вдруг кто-то из родных что-то забыл и решил вернуться, она отважилась. Тихо-тихо, словно кто-то мог услышать её в абсолютно пустом доме, отодвинула она вторую, уж совсем потайную перегородку, сделанную папой едва ли не четыре года назад. Из темноты выступил потемневший резной шкаф, на полке которого стояла, выделяясь светлым лакированным деревом небольшая – размером с сумку – шкатулка. Густа не знала, как правильно назвать этот предмет, но в сущности это было не важно. Куда важнее было то, что у неё есть ключик от тайны рода фон Дистелроев и достаточно решимости, чтобы узнать эту тайну. Ещё раз оглядевшись, она вставила в замочек ключ. Он повернулся легко и почти бесшумно, с едва слышным щелчком и крышка, освободившись от запора, слегка приподнялась. Как видно, шкатулка была полна.

Густа осторожно открыла деревянную крышку и взгляду её предстали… бумаги. Это было странно – вес шкатулки недвусмысленно говорил совсем о другом, и потому она ощутила лёгкое разочарование, тут же сменившееся раскаянием: наследство было доверено на хранение, и рассуждать, что там уместно, а что нет – точно не следовало. Для начала требовалось хотя бы ознакомиться с содержимым.

Приглядевшись повнимательнее, она почти сразу заметила существенное отличие этих бумаг от всего, когда-либо виденного ею раньше – из шкатулки на неё смотрела история. Она так и подумала – «история», имея в виду древность артефактов. Бережно, стараясь не повредить находку, Густа развернула верхний документ…

Исследования продолжались, захватив ее целиком.

Изумление от найденного было столь велико, что опомнилась она только, когда солнце, изрядно переместившись по небу, вдруг осветило комнату ярким жёлто-салатовым апрельским светом. «Ой, да что же я сижу!», – Густа спохватилась и принялась поспешно складывать найденное обратно в шкатулку, торопясь изо всех сил, пока не вернулись из церкви домашние.

Она едва успела оглядеться в поисках чего-то забытого и закрыть-задвинуть потайную стенку, как во дворе послышался звонкий голос Эмилии, что-то старательно обсуждавшей с бабушкой.

«Успела», – это была первая мысль, сразу за которой возникла вторая: «Нельзя это в доме держать! Кто бы ни нашёл, опасно слишком». Густа растерялась окончательно. Оказывается, сама того не ведая, она три, да куда три, почти четыре года хранила бесценное сокровище, даже не подозревая об этом! А теперь что делать-то? Не приведи господь, шкатулку найдут немцы, это же сразу – расстрел. А если партизаны? Им она, Густа, тоже покажется куда как лишней. «Что делать, что делать?», – мысль билась в висках с такой силой, что девушка присела на кровать, в изнеможении обхватив руками голову. Так её и застала вошедшая в комнату Вия.