Рукопись из Тибета

Когда же череда праздников закончилась, я решил обучить вождя рукопашному бою.

Для того имелись две причины: встреча с американским спецназом на Ориноко, едва не закончившаяся для меня плачевно, а еще то место, куда мы стремились. В Тибете боевые искусства почитались не меньше религии и даже в чем-то с ней сопрягались.

Занимаясь четыре года боевым самбо в Высшей школе КГБ в прошлой жизни и пять лет каратэ в этой, я, как многие ее выпускники, был помимо прочего и инструкторам по этим двум видам спорта. На что имелось соответствующее удостоверение.

Все, что требовалось, помнил, поскольку в Москве регулярно навещал спортзал общества «Динамо» [202] , а в Марселе тренировался в частном, дабы не потерять форму.

На мое предложение обучить его этим наукам, друг сначала рассмеялся.

— Во, видишь, молоток? — сжал здоровенный кулак. — Один удар в лоб и вся наука.

— Сомневаюсь, — сказал я. — Давай проверим на практике. Ты будешь нападать, а я защищаться.

— Можно, — ухмыльнулся Кайман. — Только если зашибу, ты того, не обижайся.

202

«Динамо» — спортивное общество в СССР. Представленное спецслужбами.

В тот день мы вернулись из города и решили провести эксперимент на лужайке за домом, покрытой ковром опавших листьев.

Там, размявшись, я стал в боевую стойку (приятель напротив, согнув руки в локтях), затем крикнул «давай!» и в голову мне полетел кулак. Но не достиг цели.

Я перехватил запястье ударной руки, дернув ее вверх чуть подсел, и швырнул нападавшего через себя.

— Гуп! — брякнулся он спиною на листья.

— Не понял, — сказал, мотая головой и поднимаясь на ноги. — Давай еще, раз такое дело.

— Можно.

— Хэк! — прыгнув вперед вождь, целя в солнечное сплетение. На этот раз кулак попал в защитный блок, за которым последовали захват руки и доворот — приятель покатился на землю.

Далее последовала еще попытка, завершившаяся его подсечкой.

— Что это было? — встав на карачки, прохрипел Кайман.

— Несколько приемов самбо.

— Теперь понял, — морщась, поднялся он на ноги. — Черт с тобою, решено. Буду учиться.

Спустя пару недель вождь неплохо освоил приемы самбо, и мы с ним перешли к каратэ. Там было несколько сложнее.

Вставая с первыми лучами солнца, мы учиняли пробежки по долине, затем разминались на лужайке и пару часов отплясывали там. Отрабатывая броски, подсечки и всевозможные удары.

Еще я прилежно вел дневник, и мы медитировали на террасе; пели вечерами под гитару и коньяк (его прислали, как обещали), а по субботам навещали Ракшми с Амитой. Те шли на поправку.

За это время я еще раз встречался с королем в неформальной обстановке, где была достигнута договоренность о нашем сотрудничестве после убытия в Тибет, а лама Кайман дважды принял участие в ученом Совете.

В начале марта его Величество вызвал нас с приятелем к себе, где мы узнали, что русская экспедиция увенчалась успехом.

При этом присутствовал министр финансов, который сообщил, что королевство получило причитающееся вознаграждение, и часть его наша.

— Я предлагаю открыть для Вас счет в национальном банке Бутана, — уважительно предложил он. — Под самые выгодные проценты.

— Мы с Кайманом переглянулись, Уваата сделал отрешенный вид, а после изрек: — пусть будет так. — Эти средства пойдут в пользу бедных.

На следующий день мы заехали в банк, где управляющий ознакомил нас со счетом. Там имелось двадцать пять миллионов фунтов стерлингов.

— Да, не поскупился король, — изрек на языке пираха вождь. — Космическая сумма. Кого будем первыми благодетельствовать?

— Тех, на чьем языке ты сказал, — ответил я. — Через сеньора Мигеля.

Далее мы пожелали перевести половину на наш депозит в банке Матурина, а заодно оформили доверенность на распоряжение им сеньором Мигелем.

Тому же с почты отправили заказное письмо, в котором просили позаботиться о племени.

В середине апреля, когда долины Бутана покрылись молодой зеленью, а в Тхимпху сиренево зацвели джакаранды [203] , мы с Кайманом отправились в путь. К заветной цели.

На прощание король подарил нам двух крепких пони с богатыми седлами и красавца-яка, выделив сопровождение до границы, а иерарх снабдил рекомендательным письмом к Пачен-ламе. Отправлявшему религиозную власть в Тибете.

Добравшись до городка Лингши с одноименным монастырем, на северо-востоке страны, мы отдохнули там сутки, а на закате пересекли границу. Кстати, европейцы в то время в Тибет не допускались, монахи же посещали его без проблем. Сказывались вековыесвязи.

203

Джакаранда — сорт сирени.

На китайской стороне, в небольшом селении, наняли проводника-уйгура и погонщика. Которые нам не особо понравились. Уйгур был средних лет, с бегающими глазами, а второй, скорее всего его приятель — хмурый верзила с одним ухом. Однако выбирать не приходилось. Селение было почти пустым, в полях, шли весенние работы.

На следующее утро, помолившись, мы отправились в путь. По Тибетскому нагорью.

Впереди, на тощем облезлом муле, неспешно следовал проводник, затем мы с Кайманом на своих лошадках, а в арьергарде, на меланхолично жующем жвачку вьючном яке, восседал погонщик.

Спустя час, полого ведущая вверх каменистая дорога сузилась, став широкой тропой, а потом скукужилась до едва заметной.

После цветущего и достаточно цивилизованного Бутана, горная страна, в которую мы вступили, выглядела дико и пустынно. Во всяком случае, та его часть, по которой мы двигались.

Уходящее к небу нагорье, кое-где покрытое зеленью, занимало площадь в два миллиона квадратных километров со средней высотой около пяти тысяч метров, ограничивалось с севера хребтом Куньлунь, за которой лежала Средняя Азия и пустыня Гоби, а с юга окаймлялось волнистыми равнинами.

Где-то в этих местах были истоки Инда, Брахмапутры и Меконга, а также других великих рек, порожденных снегами и ледниками Гималаев.

Воздух становился все более разреженным и прохладным, в бледном высоком небе парил орел. Зорко высматривая добычу.

К полудню мы устроили привал в небольшой, поросшей густым кустарником и полынью седловине, с прыгающим по замшелым камням ручьем. Звонким и прозрачным.

Погонщик снял с яка вьюки и прихваченную вязанку дров, мы расседлали пони, пустив их щипать скудную растительность, а проводник занялся костром. На котором вскоре забулькал котелок с чаем.