Румянцев-Задунайский

Закончив речь, король предложил послу кресло против себя. Беседа продолжалась. Но теперь разговор пошел уже совсем о другом. Оставив в покое русские мирные условия, барон сказал, что его правительство желало бы получить от его величества разъяснения по польскому вопросу в свете сделанных им предложений.

— Мне трудно что-либо сказать, поскольку еще ничего не решено, — промолвил король. — Однако, — добавил он, покосившись на стол, где лежал проект договора между Пруссией и Россией, — решение может состояться в самое ближайшее время.

— Если положение обстоит именно таким образом, — сказал посол, — не могли бы вы, ваше величество, дать мне, по крайней мере, письменное удостоверение, что Австрии будет обеспечено в этом деле полное равенство с Пруссией и Россией?

Фридрих пожал плечами, заметив, что это зависит не столько от него, сколько от России. Вызвать его на откровенность было не так-то просто. Король был осторожен и вел себя так, что посол постоянно чувствовал огромную дистанцию, разделявшую их.

— Мне поручено сделать вашему величеству предложение, — после некоторой паузы заговорил барон, не желая более тянуть время. — Уступите Австрии княжество Галацкое за право на ту часть Польши, которая при разделе этой страны будет назначена нам.

Король с усмешкой покачал головой:

— У меня подагра только в ногах, а такое предложение было бы в пору тогда, когда и голова была бы подвержена той же болезни. — Сделавшись серьезным, он продолжал: — Дело идет только о Польше, а не о моих владениях. Кроме того, я придерживаюсь. Мирных трактатов и в связи с этим будет не лишним напомнить вашему превосходительству о данных мне вашим императором уверениях не думать более о Силезии.

Довод короля, неотразимый своей логичностью, на некоторое время смутил барона. Однако у него был в запасе еще один план, и он сказал:

— Есть еще одно средство сделать раздел для нас более выгодным — это отделить от Турции в пользу Австрии Белград и Сербию.

Фридрих с трудом удержался, чтобы не расхохотаться. В последнее время Кауниц уже не делал секрета из своего союза с Портой. Он даже бряцал оружием, желая воодушевить ее на продолжение войны с Россией. И вот теперь Кауниц устами своего посланника выражал готовность предать интересы своего союзника, отнять у Порты богатые владения на Балканах. Разве не смешно?

Барон Ван-Свитен повторил свое предложение. Король с иронией отвечал, что очень рад тому, что Австрия еще не совсем отуречена, как считают в Европе, и ему приятно, что она хочет поживиться за счет своих добрых друзей — турок.

Посол сделал вид, что не понял насмешки, и снова спросил: что же он, король, все-таки думает по поводу предложения его правительства?

— Я думаю, что это не невозможно, — ответил король.

3

6 февраля 1772 года между Россией и Пруссией был подписан окончательный договор относительно раздела Польши. Когда Кауниц узнал об этом, он испугался, что останется без доли, и тотчас составил акт о желании Австрии принять участие в намеченном предприятии. Спустя несколько дней барон Ван-Свитен попросил у прусского короля новой аудиенции.

— Мое правительство, — сказал он, — при зрелом обсуждении современного положения приняло решение отказаться от приобретения Белграда и Сербии, однако для поддержания равновесия на севере оно желает приобрести часть Польши наравне с Россией и Пруссией.

С этими словами он вручил королю акт, присланный ему Кауницем. Король внимательно прочитал бумагу и положил ее на стол.

— Мне приятно, что Австрия присоединяется к нашему договору, — сказал он. — Но в акте я не нашел ваших конкретных территориальных претензий.

— Они будут представлены князем Кауницем позднее.

Встреча с австрийским посланником состоялась в феврале. Фридрих надеялся получить ответ от Кауница еще до начала марта. Но март наступил, а в Вене словно забыли о своем акте, о том, что обещали определить территориальные претензии к Польше в самое ближайшее время. В ожидании прошло больше месяца. Наконец Кауниц пригласил к себе посланников России и Пруссии и объявил, что Австрия желает иметь новую границу с Польшей по черте от Вялы вниз по Висле до Сандомира, оттуда до Паркова, затем вниз по Днестру, между Волынью и Красной Русью до Трансильвании.

Когда Фридриху сообщили об этом, он ахнул от удивления: Австрия требовала для себя больше, чем Пруссия и Россия вместе взятые. Фридрих запротестовал. Еще бы! Начертанные Кауницем границы подходили почти к Варшаве, Австрия брала себе лучшие польские провинции. С одних только соляных копей в Величке и Бохнии она могла бы получать больше доходов, чем Пруссия со всех присоединяемых к себе провинций. «Несправедливо!» — бушевал король. Однако для устранения сей несправедливости он не придумал ничего лучшего, как предложить Петербургу, чтобы Россия и Пруссия увеличили свои части в Польше для «сохранения справедливой соразмерности». В Петербурге к его предложению отнеслись без энтузиазма. Здесь понимали: если встать на путь соперничества в том, кто больше отхватит, от Польши могут остаться только рожки да ножки… Панин не терял надежды, что Кауниц прислушается к здравым советам и умерит свой аппетит.

Между тем Австрия, не дожидаясь согласия на свои требования, двинула войска в глубь Польши, спеша занять границы, начертанные Кауницем, Увидев это, Фридрих двинул вперед свою армию. Великие европейские державы спешили. Хотя тройственного соглашения еще не было, они уже рвали Польшу на части, словно это была не страна, заселенная людьми, которым, кстати, было далеко не все равно, в чьем подданстве находиться, а большой пирог, от которого надо было успеть отрезать самые лакомые куски, пока это не сделали другие.

Министр иностранных дел Франции герцог Эгильон, так много усилий затративший на разжигание войны конфедератов против русских и увидевший теперь, что усилия и средства Франции, вложенные в это дело, пошли прахом, готов был зареветь с досады. Будь Франция поближе к Польше, она могла бы тоже вцепиться в соблазнительный пирог. Но она была далеко от польских границ. На ее месте оставалось только шуметь, протестовать. Раз Франция ничего не имеет, пусть другие державы тоже ничего не получат. Обладая пылкой фантазией в размерах гораздо больших, чем допустимо человеку в его положении, Эгильон начал шумную возню, чтобы расстроить складывавшееся согласие трех держав. Он направил России и Австрии пространные ноты, уговаривая эти державы соединиться с Францией против Фридриха, чтобы заставать его отказаться от претензий на польские земли, а когда с этим не вышло, стал предлагать план тройственного союза между Россией, Швецией и Францией, потом вдруг стал натравливать Австрию на Россию. Кончилось тем, что Эгильон обратил взор на Порту, призывая ее к продолжению войны с Россией и обещая ей необходимую помощь. Эгильон собирался усилить турецкий флот новейшими кораблями, чтобы он мог выгнать русские эскадры из Средиземного моря. У французского министра были и другие планы, эффективные по замыслу, но для их осуществления Франции недоставало самой малости — политической изворотливости, твердости и… денег.

Пока в министерских кабинетах сочинялись ноты, а в салонах произносились пылкие речи, события развивались своим чередом. Все еще не давая ответа на требования умерить претензии на чужие земли, Австрия к концу мая заняла почти все польские провинции, которые предназначила себе. Сгорая от нетерпения, Фридрих снова предложил России увеличить намеченные для нее и Пруссии доли раздела. Панин и на этот раз ответил отказом и предпринял новую попытку к пробуждению совести у Венского двора. Его очередная нота на имя Кауница возымела действие. Кауниц наконец остановился. Он известил Петербург и Берлин об отказе Австрии от Люблинского и Хельмского палатинов, но заявил, что город Львов и соляные копи Австрии совершенно необходимы. Россия и Пруссия махнули на это рукой, и вскоре три державы оформили раздел Польши.