Руна смерти

Она – как с Луны, такая же… инопланетянка. Внешне уверена в себе, а на самом деле – вовсе нет. Всегда старается поступать «как должно», даже если это совсем невыгодно. И страх у нее есть, что когда-нибудь она «сломается». Считает почему-то себя очень слабой. Трусливой даже. Смешная…

Зато других Лена принимает такими, какие они есть. Со всеми их слабостями. Не осуждая. Ту же Лильку или Серегу Орлова. Она – единственная – никогда на них не злится. И морали им не читает. Говорит – без них мир стал бы скучнее.

Мы как-то пару раз всерьез с ней поболтали. Правда, я тогда струсил, говорил как бы не от себя – мол, читал где-то, послушай… А Лена, она напрямую. Она – честно.

Я непроизвольно поморщился: никогда, наверное, не вести мне себя «как должно» – сколько раз уже пытался! Правильно Ленка сказала – главная война – с собой, остальное – мелочи.

Почему-то вспомнилось: когда компас пропал, Лилька с Казанцевым в истерику впали. Серега злился, простить не мог Вовану, что тот его компас забрал. Кузнецов в ступоре был, считая себя виноватым. Я тоже испугался, чего врать-то, только вот сорваться себе не позволил. На Лену посмотрел – и сдержался. Уж очень спокойным ее лицо мне показалось, каким-то чрезмерно спокойным. Лишь губы чуть заметно дрожали и тонкие смуглые пальцы. И я понял – сейчас «должно» сохранить спокойствие. Любой ценой.

Интересные глаза у Лены, ни у кого я таких не видел: веки слегка припухшие, ресницы густые и короткие – щеточками. Если Лена щурится, глаз почти не видно. А когда она не прижмуривает их – они яркие, блестящие, темные-темные, как спелые вишни…

* * *

Вован спустился вниз только через полчаса. Упал рядом с нами в траву и потрясенно выдохнул:

– В жизни такого не видел!

Лилька насмешливо поинтересовалась:

– Такого – это чего?

Светло-серые глаза Кузнецова приобрели необычное для них выражение мечтательной задумчивости. Вован пожевал губами и неопределенно пробормотал:

– Понимаешь, лес, он сверху… ну, как бы это половчее-то… Э-э… ну… – Вован провел в воздухе волнообразную линию. – Как море. Только зеленое. И совсем-совсем живое! Дышит-дышит-дышит, аж не по себе делается…

– Да ты поэт, – насмешливо констатировал Серега.

Кузнецов шумно вздохнул и с сожалением покачал головой:

– Не. Был бы, разве так болтал бы? Мой язык, как булыжник, едва ворочается. Балда я, Серега прав! Вот Лена, она бы сказала…

Я торопливо спросил:

– Болото видел?

Мой вопрос вернул Вована на грешную землю. Он вскочил и живо сказал:

– Ага. Углядел огромную желто-зеленую заплату, как вы и говорили. Вон там! – И махнул рукой куда-то на юг.

Лена осторожно поинтересовалась:

– Далеко?

– Не. Ежли это то самое болото, то мы вдоль него сейчас шли. Оно километрах в двух, не больше. За березовой рощей ельник, не очень широкой полосой, затем – пустырь. То ли вырубка старая, то ли тоже болото, не знаю…

– Направление хорошо запомнил? – Я тронул его за локоть.

– Спрашиваешь, – обиделся Вован. – Видишь, три березы из одного ствола растут?

Я кивнул.

– Так вот, отсюда нужно прямо на них двигать. По прямой. Как раз… э-э… к болоту выйдем. – Он немного подумал и деловито заключил: – Короче, как пройдем березняк, упремся в ельник. Продираемся сквозь него – вот и болото. Не запутаться. – Кузнецов посмотрел на меня и хмыкнул: – Сказал же – ельник полосой тянется. Мы его минут за двадцать пробежим!

– А если не пробежим? – дрожащим голосом спросила Лилька. – Если опять заблудимся?

– Не заблудимся, – отрезал Вован. Но Лилька смотрела на него недоверчиво, и он сердито сказал: – Ежли что, снова на дерево полезу!

Витек, крепко прижимая одной рукой к груди гитару, другой неопределенно ткнул в сторону леса.

– А другие болота какие-нибудь ты видел?

– Не, – буркнул Вован. – Разве только небольшие совсем. Как поляны, сверху смотрелись.

Мы невольно вспомнили огромное, дурно пахнувшее болотище, в которое уткнулись вчера вечером, и дружно решили, что маленькие поляны его напоминают мало.

Вовану наше единодушие польстило. Он тут же вспомнил о своей почетной и трудной роли предводителя. Бросил быстрый взгляд на часы, гордо расправил плечи и трубно скомандовал:

– Тогда рюкзаки на плечи – и вперед! Почти восемь уже!

Серега с Лилькой жалобно застонали, но спорить не решились. Серега лишь зло проворчал себе под нос:

– Чтоб они пропали, те рюкзаки! Я все плечи стер!

Лена удивленно воскликнула:

– А где ж они?

– Кто? – спросила Лилька.

– Да рюкзаки!

Над поляной повисла напряженная тишина. Казалось, даже ветер стих, и птицы смолкли. Мы потрясенно шарили взглядами по абсолютно пустой лужайке.

Вован побагровел и довольно-таки грубо оттолкнул меня в сторону. Сузившимися глазами осмотрел примятую траву – недавно он оставил тут свой рюкзак – и обернулся к Орлову.

Вид у него был такой свирепый, что Серега невольно попятился. Вован разъяренно прорычал:

– Опять твои шуточки?!

– С ума сошел? – растерянно пробормотал Орлов. – Это не я!

– А кто?!

– Не знаю…

Мы дружно развернулись к Лильке. Она побледнела и пролепетала:

– Я ни при чем, честное слово!

Лена прошептала:

– Если не ты… – И побледнела тоже.

Мы переглянулись и, расталкивая друг друга, бросились к кустарнику. Оставалась слабая надежда, что кто-то просто подшутил над нами. Вот только кто? Если верить карте, тут на сотни километров вокруг – одни леса, а ближайшее лесничество находилось рядом с хутором Лилькиной бабушки.

Мы тщательнейшим образом обыскали примыкавшие к поляне заросли и ничего не нашли. Рюкзаки как в воздухе растворились!

Когда мы опять собрались под той же березой, Вован с явным отвращением осмотрел нас с ног до головы и презрительно выдохнул:

– Растяпы! Из-под носа у вас рюкзаки уволокли! И ладно б – один чей-то! А то – все шесть! Это ж, получается, целая банда орудовала!

Мы убито молчали. Кузнецов привычно запустил руку в волосы, звучно поскреб в затылке и недоуменно пробормотал: