Русь (Часть 1)

Но Валентин сказал, что не нужно.

Баронесса Нина была бы совсем счастлива, если бы не приходившие иногда мысли о том, что в конце концов приедет профессор и нужно серьезно подумать об этом. Поверенным всех ее довольно сложных и запутанных душевных и сердечных дел была Ольга Петровна, и она ей часто говорила:

– Самый ужас - это думать. А я постоянно думаю о приезде профессора, как о кошмаре.
– А потом, вздохнув, прибавляла: - Хоть бы он поскорее приезжал, я в хозяйстве ничего не понимаю, а Валентин говорит, что оно и не нужно.

Баронесса действительно довольно часто думала о приезде профессора и даже несколько беспокоилась о том, как будет обстоять дело, когда он приедет. Она беспокоилась потому, что искренне любила профессора, и ей было жаль его при мысли, что эта новость (она не помнила хорошо, которая по счету) может произвести на него дурное впечатление, быть может, заставит его страдать. При мысли об этом у баронессы Нины даже навертывалась на глаза непослушная слеза. Она сама потерялась и не могла разобрать, кто, собственно, теперь ее муж - профессор или Валентин? Или оба вместе? Она беспокоилась в данном случае не о себе, а о них.

А потом наконец пришло письмо от профессора, извещавшего ее о своем скором приезде... Это письмо поселило такую путаницу в голове Нины, что она совершенно не знала, что ей делать и говорить и чьей женой ей придется быть.

Она с испуганным лицом принесла первым делом показать это письмо Валентину и ждала от него такого же испуга. Но Валентин отнесся к этому совершенно спокойно и равнодушно. И даже как бы с сожалением сказал:

– Мне его повидать не придется, так как, наверное, он приедет после моего отъезда.

– А вдруг ты не соберешься к этому времени, Валли?
– сказала баронесса с выражением беспокойства и озабоченности.

– Отчего же не собраться?.. соберусь, - сказал Валентин.

XXII

Когда Митенька Воейков пришел к Валентину и, пройдя мимо молочной с выбитыми окна-ми, вошел на террасу, ему навстречу вышла нарядная горничная, одетая как барышня, с черны-ми игривыми глазами, и, узнав, что ему нужно Валентина Ивановича, как-то преувеличенно повернув плечами, пошла во внутренние комнаты.

Митенька вошел в кабинет, куда его попросила та же горничная, открыв дверь уже с другим, скромным выражением. Там было маленькое общество: Валентин в домашней куртке, летнем галстуке и желтых ботинках сидел в кресле, бросив нога на ногу, баронесса Нина полулежала на кушетке в тончайшем шелковом капоте, и Федюков, который стоял спиной к ним у книжного шкафа и с мрачным видом рассматривал книги.

Несмотря на то что баронесса была предупреждена горничной о приходе гостя, она при входе Митеньки сделала наивно-испуганное движение что-то закрыть у себя, как бы находя свой костюм неприличным в присутствии малознакомого мужчины.

– А, это ты, хорошо, что приехал, - сказал Валентин, одну руку держа на колене закину-той ноги, другую приветственно протягивая навстречу гостю.

Митенька совершенно не помнил, когда он мог перейти с Валентином на "ты". Но тот сказал это так уютно-просто, что это показалось естественным.

– Что ты смотришь? Беспорядок? Так это перед отъездом, - сказал Валентин.
– Когда около меня в комнате вот такой ералаш, я чувствую, что, значит, близко отъезд, перемена. И, значит, все хорошо.

– А разве здесь вам плохо, Валентин?
– сказала баронесса Нина, глядя на него и в то же время бросив взгляд на Митеньку.

– Мне нигде не бывает плохо, - сказал Валентин, - когда мне плохо, я уезжаю. Хорошо бы ограничить имущество двумя чемоданами, чтобы быть вольным человеком каждую минуту. Странники - самые вольные люди. Я с удовольствием сделался бы странником.

Валентин держал в руке пустой стакан и смотрел куда-то вдаль перед собой.

– В жизни только и есть две прекрасные вещи: воля и женщины. Но женщину я терплю только до тех пор, пока она не завела порядка и домашнего очага, не говорю уже о беременно-сти, беременная женщина прежде всего безобразна. Вот интересная женщина, - прибавил Валентин, широким жестом указав на слушавшую его с детским наивным вниманием баронессу Нину.
– Она ничего не умеет делать, проста душой, и у нее красивое тело.

– Валентин, ради бога!
– воскликнула баронесса Нина, делая вид, что не может слушать таких вещей и сейчас зажимает уши.

– А простота души у женщины заменяет то, чего, быть может, ей не дано, - продолжал Валентин, не обратив внимания на испуг баронессы Нины.

– Ну смотрите, какой он!
– сказала, как бы по-детски жалуясь, Нина, обращаясь к Митеньке, точно прося его защиты.

– Но он очень славный, - тихо и просто сказал Митенька, сев около баронессы Нины с той стороны, куда она лежала головой.

– О, он дивный!
– сказала также тихо баронесса, повернув к Митеньке голову и глядя на него более продолжительно, чем этого требовала сказанная ею фраза.

Митенька смотрел ей в глаза и не мог удержаться, чтобы не смотреть на ее обтянутое тонким шелком пышное ленивое тело.

– Если хочешь, сойдись с ней, - сказал Валентин.

– Ну что ты говоришь?.. Бог знает что!..
– сказал, растерявшись и покраснев, Митенька, быстро взглянув на баронессу, потом на Валентина.

– Неудобного вообще ничего нет, а здесь и подавно.

– Он несносен!
– сказала баронесса Нина, как бы оскорбленная. Она встала и пошла из комнаты.
– Вы меня выжили сегодня, Валентин, - сказала она в дверях.

Валентин не обратил никакого внимания на слова баронессы.

– Да... странник - самый вольный человек на земле, - повторил он. Вот Авенир тоже свободный человек, я тебя сегодня по дороге в город завезу к нему, тебе необходимо с ним познакомиться, а мне необходимо пригласить его на заседание Общества по поручению Павла Ивановича.

– Зачем в город?
– спросил озадаченно Митенька.

Валентин несколько удивленно поднял складки на лбу и, пригнув голову, посмотрел на Митеньку.

– Ведь ты же сам мне сказал, что тебе нужно подать жалобу на мужиков.

– Это ты сказал, что мне ее нужно подать, и мне просто тогда было как-то неловко разубе-ждать тебя.

– Нет, тебе надо съездить, - сказал Валентин, внимательно выслушав его.

– Но меня дома ждут. Я велел позвать людей.

– Каких людей?