Русь (Часть 1)

За столом говорил почти один Авенир. Да и никто не мог кроме него говорить, так как он все время звенел, как колокольчик.

– Нет, брат, что ни говори, а страны лучше нашей нигде не найти, говорил он, держа в одной руке рюмку, а другой широко размахивая.

– Оттого что вы другой никакой не видели, - сказал хмуро Федюков, поливая блины маслом.

– И видеть не желаю. Все равно нет. У меня, брат, чутье. Изумительное, необыкновенное чутье!
– сказал он, обращаясь только к Валентину.
– Нигде не был, по Парижам не ездил, а чувствую ясно, что там везде чепуха. Европа-то, говорят, уж разваливается. Труп гниющий! Это они культуры да красоты наглотались, - прибавил он, протягивая к Валентину руку с направ-ленным в него указательным пальцем, как будто Валентин в этом был виноват.

– А народ возь-ми! Где ты другой такой народ найдешь? Нигде! Ко мне приходи кто хочешь, я всякому рад, и таким обедом угощу, что ай-ай. И от доброго сердца. Мне ничего не надо. А у них все церемо-нии. Вот и довертелись!

– Я только не понимаю, чем вам красота помешала?
– сказал, как всегда, недовольно Федюков.

– Не могу, с души воротит.
– Авенир с отвращением махнул рукой, даже не оглянувшись на Федюкова, и продолжал, обращаясь к Валентину: - И я тебе скажу: нам предстоит великая миссия.
– Он торжественно поднял вверх руку с вилкой.
– Это даже иностранцы признают. Мы, брат, сфинксы. Об этом даже пишут, ты почитай. И подожди - пробьет великий час, мы себя покажем, логику-то ихнюю перетряхнем. Бери, бери, пока горячие, бери, не церемонься. Ах, хороши, посмотри-ка на свет, посмотри.
– Он поднял блин на вилку и показал его на свет.
– Весь в дырочках. Ну, как жалко, что Владимира нет.

– Вы вот распелись и не подозреваете, что вы не что иное, как самый злостный национа-лист, патриот и обожатель своей народности, - сказал Федюков, недоброжелательно посмотрев на Авенира из-за бутылок.

Авенир подскочил как ужаленный.

– Я националист?..

И сейчас же, повернувшись к Валентину и Митеньке, прибавил, торжественно указывая на Федюкова пальцем:

– Вот подходящий собеседник для профессора. Тоже логики нанюхался (Авенир даже поднялся и говорил стоя). Но около нас вы с логикой ошибетесь. Да, я благоговею перед русс-ким народом, перед его душой, потому что такой души ни у кого нет!
– сказал Авенир, ударив себя кулаком в грудь.
– И эта душа у всех одна, даже у того серого мужика, что идет по двору. В нем мудрость без всякой вашей культуры.
– И вдруг, повернувшись в сторону мужика, крикнул:

– Иван Филиппыч, стой! Пойди сюда!

Мужик подошел к окну и, сняв шапку, положил локти на подоконник, оглядывая сидевших за столом незнакомых господ, как бы соображая, не имеет ли их присутствие отношения к тому, что его позвали.

– Ну-ка, скажи, брат, что-нибудь, - обратился к нему Авенир, сделав гостям знак, чтобы они слушали.

– Да ведь что ж сказать-то... язык не мельница, без толку не вертится.

– Довольно!
– крикнул Авенир.
– Уже сказано! Ну, пошел, больше ничего не надо. Видал?
– спросил он живо Валентина, когда мужик, нерешительно надевая одной рукой свою овчинную шапку, пошел от окна.
– В его душе вечная мудрость и тишина, а в нашей вечное беспокойство, потому что мы передовые разведчики о дальней земле. Там прилизались, украси-ли свои очаги, - кричал он, показывая рукой по направлению к печке, - а нас ничем не успо-коишь. Никогда! Потому что для нас материальные блага - чушь! Культура - чушь! Красота - чушь! Все - чушь! Слышите? Я вам с профессором говорю.

– Что вы ко мне пристали с этим профессором, - сказал, обидевшись, Федюков.

– Ага, колется! И я вам скажу: все это хорошо (он указал пальцем на блины) - блины и прочее, так сказать, святыни и заветы старины, как говорит Владимир, - но если придет момент - все полетит к черту, и блины и заветы. От самих себя отречемся, а не то что от национальнос-ти. Вот, брат, как! И вы, Федюков, совершенно правы в своем отрицании национальности и дей-ствительности, - неожиданно закончил Авенир. Он указал при этом на удивленного Федюкова пальцем уже с несколько изнеможенным и усталым видом. Но сейчас же опять вскочил, загоревшись.

– Я вам скажу великую истину: мы велики и сильны тем, что мы...
– он остановился, таинственно подняв руку вверх, - мы велики и сильны тем, что мы - ждем. А там ничего не ждут.

Он опять указал пальцем к печке. Потом стукнул себя пальцем по лбу и, сказавши: "Вот что надо понимать", - встал из-за стола, наскоро утерши носовым платком губы, подошел к Вален-тину и, прижав его в углу, куда тот пошел за пепельницей, сказал, подняв палец:

– И раз мы убеждены в великой миссии, то она придет, потому что это предчувствие того, что уже кроется в нас. Если бы не крылось, не было бы предчувствия, а раз есть предчувствие, значит...

– Кроется...
– подсказал Федюков.

– Да, я и забыл, мы, собственно, к тебе и приехали по делу, - сказал Валентин.

– Именно?..
– спросил Авенир, сразу сделав серьезное, даже тревожное лицо.

– Павел Иванович Тутолмин учреждает Общество для объединения всех слоев населения и хочет привлечь к этому все живые силы.

– Он агент правительства!..
– сказал Авенир таким тоном, каким говорят: он предатель!

– Ну что ж, что агент правительства, - возразил Валентин, - все-таки там поговоришь, выскажешься. А то ведь тебе тут словом перекинуться не с кем.

Авенир задумался.

– Ну ладно, идет! Приеду. Хотят подмазаться...
– прибавил он, подмигнув.
– Ну да не на таких напали.

– Что же мы, в город-то сегодня, я вижу, опоздаем?
– сказал Митенька, подойдя к Вален-тину.

– В какой город? Зачем в город?
– спросил Авенир, живо повернувшись к Митеньке от Валентина.

– Да вот он все спешит, хочет жалобу на своих мужиков подавать, ответил за Митеньку Валентин.

– Вовсе это не я хочу, а ты хочешь. Я, наоборот, совершенно против этого, принципиально против.

– Ну так чего же ты беспокоишься?

– Раз уж дело начато, тянуть его нечего, - сказал Митенька недовольно и немного сконфуженно при мысли, что Авенир может получить о нем не совсем выгодное представление.

– Ну и подавайте после, - крикнул Авенир, - этот подлый народ стоит учить - мерза-вец на мерзавце, - а сейчас и слышать не хочу. Мы еще рыбу вечером все поедем ловить. А сейчас ложитесь спать.

– Пожалуй, это верно, - сказал Валентин, - подашь ли ты на мужиков сегодня или завтра или никогда - разве это имеет значение?

– Верно!
– проговорил Авенир, стоявший рядом и ждавший конца переговоров, и поспешно повел гостей в приготовленную для них прохладную завешенную комнату.

XXV

Весь дом Авенира был похож на походную палатку, где как будто не жили по-настоящему, а только переживали зиму. Во всех низких комнатах с перегородками, оклеенными бумагой, на столах, на окнах, просто на полу валялись рыболовные сети, клубки суровых ниток для вязания и починки неводов, ружейные патроны в ящике с гвоздями. На стене в маленькой проходной комнатке с полутемным окном, выходившим на завешенное крыльцо-террасу, над кроватью висели двухствольные охотничьи ружья, соединенные накрест стволами, с кожаной охотничьей сумкой под ними и с сеткой, на которой виднелись приставшие окровавленные засохшие перья.

Под низким потолком, оклеенным меловой бумагой, носились целые рои мух, для которых на деревянных подоконниках были расставлены грязные засиженные тарелки с ядовитыми серыми бумажками.

А под вечер налетали комары и с своим надоедливым писком кусали за шею и за руки. Поэ-тому спали почти все в сарае на сене или в лодках, когда ездили за рыбой. Обыкновенно уезжали дня на три. Для отдыха причаливали где-нибудь под лесом, разводили костер из валяющихся по берегу палок, нанесенных разливом, и варили уху в котелке, сидя вокруг костра на корточках.