Русь (Часть 2)
Шрифт:
– Нас отстраняют. Нас хотят урезать. Связывают нам руки и требуют с нашей стороны компромисса. А когда мы не идем на это, нас выбрасывают. Но мы не оставим этого. Мы будем протестовать всегда, при всяких условиях. Это наш долг.
Члены президиума тревожно переглядывались. А Щербаков взял колокольчик из рук Павла Ивановича и держал его наготове.
Но Авенир, как потом увидели, кончил совсем не тем, чего ожидали его противники.
– Мы не пойдем ни на какой компромисс. Мы честно выполним священные заветы русс-кой интеллигенции, которую никто не может упрекнуть
– Ближе к делу!..
– Не перебивайте!..
– сейчас же закричали несколько голосов, как будто они только и ждали этого замечания, чтобы вмешаться.
Владимир, решив, что настала минута для поддержки, подмигнул своим молодцам, как мигает регент, давая басам знак для вступления.
И сейчас же послышалось ровное, дружное гуденье, которое, как всегда, отличалось тем, что нельзя было узнать направления, откуда оно доносится.
– Не хулиганичайте. Председатель, остановите!
– Ну что за безобразие, каждый раз...
– Нажимай!
– свирепо оглянувшись, шептал Владимир. И молодцы нажали еще. В резу-льтате получился сплошной гуд, на фоне которого выбивался высокими нотами голос Авенира:
– Мы ставим вам ультиматум!
– вдруг выкрикнул он.
– Если он не будет выполнен, мы оставляем за собой свободу действий. Что вы нам предлагаете?
– Не лезть на стену, а подчиниться ходу истории...
– крикнул кто-то сзади из вражеского лагеря. Авенир повернулся в ту сторону как ужаленный.
– Не лезть на стену и подчиняться ходу истории? Вот ваша идеология. Вместо первой половины можно еще сказать: плетью обуха не перешибешь. Вот истинно мещанская идеология. Поздравляю, договорились. Теперь мы знаем, кто перед нами. Нет, голубчики!.. На стену мы будем лезть всегда, при всяких условиях. Потому что мы - авангард! И ваша стена - действи-тельность всегда останется позади и ниже нашего сознания.
– Браво!
– крикнул Федюков.
– Но мы будем лезть не на стену, а через стену.
В задних рядах консерваторов начиналось возбуждение. Плешивый дворянин все порывал-ся что-то сказать, но не находил времени вставить свои слова между словами Авенира и только каждый раз делал губами такое движение, как будто ловил ими что-то.
И, как бы в противовес им, со стороны Владимира начиналось сдержанное, но уже беспре-рывное гуденье, так что голос Авенира все время сопровождался как бы аккомпанементом.
– Что касается истории, то это вздор и чушь! История - это то, что вы творите своими тупыми головами. Вот что такое ваша история.
– Председатель, остановите его.
– Вон! Долой!..
Владимировы молодцы, очевидно, решили, что настало время действовать по-настоящему. Весь зал вдруг наполнился сплошным гулом и громом, который производился ногами и стуль-ями.
Авенир, приподнявшись на цыпочки, чтобы его голос выделился из всего этого гама, кричал из всех сил:
– До сорока лет сохранил я в себе священный огонь бунта и потомкам своим передам его! Душа наша не удовлетворится ничем временным, относительным,
условным. И всегда выскочит из убогих рамок вашего права, вашей истории. И не только выскочит, а разорвет их!Со стороны консерваторов стоял сплошной крик возмущения. А Владимировы молодцы работали так, что дрожали стекла. Сам же Владимир, зверски выкатив глаза, только оглядывался на них и сучил из-под полы кулаки в ту сторону, где плохо работали, покрикивая:
– Гуще! Гуще!..
– Вы даете нам "свободу" содействовать просвещению народа в наших пределах, а мы требуем свободы без всяких пределов для распространения своих идей, чтобы открыть глаза...
– Все, что полагается по закону, вы получите, - сказал председатель.
– По вашему закону?
– По общему для всех, - сказал, строго нахмурившись, Павел Иванович.
– Нет, нам ваши законы не подходят. Здесь прошли все предложения наших идейных противников и не прошло ни одно из наших, поэтому мы начинаем действовать... Кто хочет бороться с произволом и насилием, прошу встать и подойти ко мне, - сказал Авенир, вынув платок, чтобы утереть пот, но не утер, а размахивал платком как знаменем.
Либералы, единомышленники Авенира, стали выходить среди наступившей вдруг тревож-ной тишины.
Такой оборот дела озадачил противников, и они растерялись.
Авенир почувствовал это и с мрачной торжественностью держал платок в поднятой руке, как знамя объединения оппозиции, и ждал, когда все выйдут на середину.
Старики из дворян, присмирев, испуганно смотрели со своих мест на молчаливо собирав-шуюся около Авенира толпу.
– Остановите их!.. Что они хотят делать? Это бунт!
– Да, это наш бунт против насилия и обскурантизма, - сказал с зловещим спокойствием Авенир.
В зале наступила жуткая тишина. И так как оппозиция была значительная по своему числу и качественно была составлена из крепкого материала, то консерваторы невольно оглядывались, как попавшие в засаду, откуда нет спасения...
Когда все собрались около Авенира, он оглянул собрание, затихшее в ожидании возможно-го погрома, и сказал:
– Я теперь слагаю с себя всякую вину за последствия того, что сейчас произойдет... Я умы-ваю руки. Повторяю: так как наши проекты отвергнуты и прошли предложения наших против-ников, имеющие целью поддержание существенного положения вещей, мы... (он остановился, тишина стала еще более зловещей) мы... устраняемся от всякого участия в делах Общества. Мы уходим!..
И они все стали выходить.
Оставались только озадаченные противники и большинство, которое само активно не действовало и колебалось между двумя крайними течениями.
– Здорово разделали?
– спросил возбужденно Владимир, оглянувшись на Валентина.
– Да, хорошо, - отвечал Валентин. Вдруг Щербаков, первый опомнившись, вскочил из-за стола.
– Покинувшие заседание поступили вопреки воле собрания, поэтому собрание считает их лишенными всех прав. Бунтовщиков мы ставим, так сказать, вне закона и будем продолжать вести заседание. Кто за мое предложение, прошу поднять руки.