Русь меж двух огней – против Батыя и псов-рыцарей
Шрифт:
Все было кончено 5 марта, когда орда пошла на решительный штурм и прорвалась за городской вал. Археологам удалось восстановить трагическую картину гибели города, при раскопках был обнаружен мощнейший слой пожара, от 30 до 50 см толщиной, который бушевал в Торжке в марте 1238 года. В нем были обнаружены человеческие кости, оружие защитников и нападавших — наконечники монгольских стрел, кистень, булава, топоры и даже сабля, а также обугленные остатки икон. Город был разгромлен так основательно, что размеров начала XIII века он достиг лишь примерно к середине века XIV. Деревянные городские укрепления были полностью уничтожены во время нашествия, и новые были сооружены лишь спустя 10 лет после погрома, и то это были не городницы, а обыкновенный частокол. Свидетельством крайнего упадка и запустения города является то, что деревянные мостовые, которые до Батыева разорения заменялись каждые 15 лет, вновь появились в Торжке лишь спустя целое столетие. А тогда, в марте 1238 г., Торжок был буквально залит кровью — пали все руководители обороны, пощады не давалось никому, ни старому, ни малому. «И тако погании взяша град, и исекоша вся от мужьска полу и до женьска, иереискыи чин всь и черноризьскыи, а все изъобнажено и поругано, горкою и бедною смертью предаша душа своя господеви, месяца марта в 5, на память святого мученика Никона, в среду средохрестьную» (Новгородская летопись). Итог этого героического противостояния подвел академик В. Л. Янин: «Распятый и поруганный, так и не дождавшийся новгородской помощи, он сражался насмерть, заслонив Великий Новгород. Героической обороной Торжка был спасен от военного разорения Новгород, а вместе с ним и русская государственность». Только хотелось бы добавить — был спасен также и
Битва на Сити состоялась 4 марта, а Торжок пал 5-го, и скорее всего Батый получил весть о победе через день после взятия города. Понимая, что бояться теперь нечего и главная опасность ликвидирована, хан распустил свои тысячи облавой в северном направлении. «А за прочими людьми гнались безбожные татары Селигерским путем до Игнатьева креста и секли всех людей, как траву, и не дошли до Новгорода всего сто верст» (Тверская летопись). После падения Торжка массы людей с окрестных сел, деревень и погостов снялись с мест и бросились в Новгород, ища спасения от приближающейся монгольской конницы — но, судя по всему, далеко не ушли. Вот этих беженцев и секли монголы «как траву», преследуя все дальше и дальше, пока не дошли до Игнач креста. О том, где находится этот Игнач крест, спорит не одно поколение историков, хотя существует мнение, что это место на реке Полометь, близ современных Яжелбиц — но, на мой взгляд, это частность, а главное заключается в другом. Распуская свое войско в облаву, хан по-прежнему до поры до времени не держал в уме поход конкретно на Новгород, а вот разграбить его волость себе в удовольствии не отказал. Его нукеры грабили и разоряли новгородские села и погосты, выгребали подчистую крестьянские амбары и свозили продовольствие в ханскую ставку, поскольку в пылающем Торжке поживиться удалось немногим. Без сил Бурундая Батый на Новгород не пошел, он на это был просто не способен, да и безумцем хан не был, а в случае чего старый Субудай одернул бы зарвавшегося воспитанника. И тем не менее монголы приближались к городу, идя «Селигерским путем» — вдоль берегов рек Осуги, Таложенки, Цны, Жилинки, Тихвинки и Селижаровки, а затем могли передвигаться и по льду озера. Об этом свидетельствует и В. Н. Татищев, отмечая, что «за ушедшими гнались Селигерскою дорогою». Почему именно этой дорогой? Да потому, что «Селигерский путь» позволял Батыю избежать хоть и более короткого, зато более трудного зимнего перехода через Валдайскую возвышенность по глухим и лесистым местам, где затруднительно было пополнять запасы продовольствия и фуража. Вероятно, потому и сохранились в тех местах селения с характерными названиями — Большие Татары, Малые Татары, Пустынка.
И здесь, по мнению современников, произошло чудо — монголы повернули назад! Каких только мнений не высказывалось по этому поводу, начиная от пресловутой распутицы и вплоть до того, что в Новгороде сидел союзник Батыя Ярослав, и потому грозный хан не стал громить его земли. В. Филиппов высказал точку зрения, что в это время в город прибыл из Киева Ярослав Всеволодович с дружиной, и новгородцы в едином порыве выступили навстречу захватчикам. На мой взгляд, все было гораздо банальнее — Батый наконец получил достоверную информацию о том, во что обошлась Бурундаю победа на Сити, и понял, что шансов на победу над Новгородом — ноль. Недаром отмечено, что на Сити «татары велику язву понесоша, паде бо и их немалое множество»! И пусть летописи ни словом не говорят о том, как готовились новгородцы отразить нашествие, это, конечно, не означает, что, появись под городом монгольская конница, ей бы не оказали сопротивления. Вот поэтому и распорядился завоеватель повернуть коней! Самое интересное, как объяснили это новгородцы: «Новгород же сохранил Бог и святая и великая соборная и апостольская церковь Софии, и святой преподобный Кирилл, и молитвы святых правоверных архиепископов, и благоверных князей, и преподобных монахов иерейского собора» (Тверская летопись). Эта фраза практически дословно приведена и в Новгородской летописи, и в I Софийской, и везде упоминаются молитвы «благоверных князей». Т. е. создается впечатление, что в Новгороде находилось несколько князей, которые вместо того, чтобы заниматься ратными делами, ударились в религию, надеясь только на молитвы. Что это за князья, и так понятно, это Ярослав Всеволодович и его сын Александр, больше там быть просто некому. И здесь возникает закономерный вопрос — а почему летописец упоминает об их молитвах, а не о военной деятельности, явно ведь перед лицом смертельной опасности князья не сидели сложа руки! А ответ прост — фраза о молитвах пошла гулять по Руси из Новгородской летописи, а остальные летописцы ее подхватили и вписали в свои труды. Ведь если бы новгородский летописец указал, что собрали новгородцы полки, а князья вывели дружины, то у современников бы возник резонный вопрос — а какого хрена, господа новгородцы, вы не пошли на Сить или хотя бы на помощь осажденному Торжку? И как бы после этого ни пытались летописцы Господина Великого выкрутиться, у них бы это вряд ли получилось. Потому и валили все авторы Новгородской летописи на князя Георгия, обвиняя его и в трусости, и недомыслии, — благо у самих было рыльце в пушку! Оно так легче, когда свои грехи не выставляешь напоказ и приписываешь другому, когда молчишь про то, что свои шкурные интересы предпочел интересам всей Руси. А так и спросу никакого — молились князья, и все тут, не подкопаешься!
А что касается Батыя, то хан стал разворачивать свои тысячи на юг, вновь распуская их облавой, так же поступил по его приказанию и Бурундай. Начиналось отступление.
Отступление
Ибо тогда злочестивый царь Батый пленил Русскую землю, невинную кровь проливая, как воду, обильно и христиан истязая. И, придя с великою ратью под богоспасаемый город Смоленск, стал тот царь от города в тридцати поприщах, и многие святые церкви пожег, и христиан убил, и решил непременно захватить город этот.
Ключом к пониманию событий, которые произошли после битвы на Сити и взятия Торжка, является фраза о совете у Батыя, на котором присутствовали царевичи — Чингисиды и некоторые полководцы. «Порешив на совете идти туменами облавой и всякий город, область и крепости, которые им встретятся, брать и разрушать» (Рашид ад Дин). С севера на юг орда хлынула несколькими потоками, и ужас обуял те земли, которые лежали у нее на пути. Один из туменов, под командованием самого Батыя, из района Торжка двинулся на юго-запад, в центре, южнее ханского войска, двигался корпус Бурундая, а прикрывал его фланг тот самый отряд, который совершал рейд по Волге и громил Городец Радилов, Ярославль, Галич Мерский. Но и эти отряды разделились на более мелкие подразделения и опутали земли, по которым шли, сетью «Великой облавы» — например, от тумена Батыя отделился отряд и, забрав еще западнее, едва не уперся в Смоленск. Словно гигантским бреднем прочесывали степняки русскую землю, и не было теперь силы, которая могла бы их остановить. Пылали села и погосты, черный дым закрывал небо, а стаи воронья с карканьем носились над черными пепелищами. Тысячи пленников месили ногами талый снег, монгольские обозы ломились от захваченного добра, но чувство безнаказанности и вседозволенности еще больше распаляло алчность степняков. Монгольские войска катились от Волги на юг, словно гребенкой прочесывали разгромленную и поверженную страну, где в результате обезлюдели целые области. Ярчайшую картину того, что принесло с собой нашествие, рисует «Повесть о Меркурии Смоленском». «Настало такое оскудение земли, что и великие князья стали нищими. Города и села стали пустошами. В них поселились дикие звери. Всем же православным христианам тяжкое ярмо поганское опустилось на шеи. Разрушались храмы, и священники в них принимали смерть. Монастыри разорялись без всякой пощады. Честные иноки и инокини посекались без жалости. Но не только взрослых, но и младенцев отрывали от груди матерей и ударяли о землю, иных же оружием прокалывали. Нечестивцы растлевали юных дев, жен разлучали с мужьями и честнейших невест Христовых инокинь оскверняли блудом. Многие тогда от православных сами себя резали, другие в водах топились и смерть принимали, чтоб не оскверниться от поганых. В те годы тысячи христиан были угнаны в плен. Связанные веревками они стадами, как животные, шли на заклан и в рабство. Но более того, что сказано, страшно и вспоминать».
Пока монголы шли через Владимиро-Суздальские земли, все для них складывалось удачно, однако прямо на их пути лежали владения черниговского князя Михаила, еще не тронутые войной, и было неизвестно, какие шаги он предпримет. А на западе стоял Смоленск, тоже не затронутый нашествием, но который, по большому счету, можно было просто проигнорировать и пройти мимо. Однако жадность, как известно, застилает разум, а головокружение от успехов действует на людей не самым лучшим образом. И ярким примером этой переоценки собственных сил стала попытка монголов захватить Смоленск — вот здесь во всей красе и обнаружили себя те негативные явления, которые все чаще проявлялись у степняков к концу похода.
Попытать счастья решил самый западный из отрядов, который несколько отклонился от общего маршрута к югу и подошел к селу Долгомостье, что в 30 км от Смоленска, где и остановился из-за длинной череды болот. На мой взгляд, общая численность отряда не превышала пары тысячи человек, но тем не менее для города это представляло смертельную угрозу, поскольку оказалось, что, как и в Торжке, здесь отсутствует князь с дружиной. Но если в Торжке нашлись люди, которые смогли сами организовать оборону и поднять народ на борьбу, то в Смоленске ситуация складывалась хуже некуда — невольно напрашивается вывод, что из города удрал и архиепископ. Эту версию можно сделать на основании сведений «Повести о Меркурии Смоленском», поскольку этот пастырь душ человеческих появляется лишь в самом конце, когда опасность для города исчезла. В событиях, которые предшествовали битве под Долгомостьем, согласно «Повести», принимает участие пономарь — не самый высокий ранг в церковной иерархии, а вот об архиепископе — ни слова. Наверное, просто всем было очень хорошо известно, как вел себя этот человек в страшный час испытания, а потому даже впоследствии сочли неуместным приписывать ему несуществующие деяния. А так явился в концовке с крестным ходом, помолился, и ладно, вроде как и не обошли вниманием главного церковного иерарха города.
Но больше всего вызывает вопросов фигура главного действующего лица «Повести» — самого Меркурия. До наших дней дошло два вида «Повести о Меркурии Смоленском», которые в принципе между собой не связаны, но восходят к одной легенде и освещают одно и то же событие. И если в первом варианте больше внимания уделяется религиозному аспекту проблемы, то из второго мы гораздо больше узнаем и о самом персонаже, и о боевых действиях под его началом. Вкратце сюжет повести в первом варианте таков — жил-был в Смоленске молодой человек по имени Меркурий, и был он «смирен душой и печален», и вел благочестивый образ жизни. А в это время на Русь пришел хан Батый и подошел к Смоленску — вот тут к пономарю Печерского монастыря и явилась Богородица, велела разыскать Меркурия, а затем привести его в Печерскую церковь. Пономарь выполняет повеление, а Меркурий получает благословение на великий подвиг от самой Богородицы. Она велит ему вооружиться, напасть на стан хана и рубить врагов без милости, а когда побьет Меркурий силу Батыеву, то явится перед ним прекрасный воин, которому молодой человек должен отдать свой меч. Воин этим мечом обезглавит Меркурия, а он, держа свою голову в руке, вернется в Смоленск и будет здесь с почетом погребен в церкви Пресвятой Богородицы. В итоге все так и свершилось.
А вот во втором виде «Повести» присутствуют серьезные изменения и дополнения, хотя сам сюжет повторяется. Здесь четко указывается, что «Был этот Меркурий родом из Рима, греческой веры и происходил из знатного рода. Еще в молодом возрасте он приехал в Смоленск служить князю этого города». Голову Меркурию отсекает не прекрасный воин, а сын вражеского «исполина», которого сразил Меркурий, а главное, прямо указывается, что напал будущий святой на лагерь Батыя на рассвете. Согласно этому виду «Повести», Меркурий после погребения является пономарю и говорит, чтобы его оружие повесили над его гробницей — оно будет охранять Смоленск от врагов. Существенное дополнение мы встречаем в житии святого, где говорится, что «Святой мученик Меркурий Смоленский был славянин, родом, вероятно, из Моравии, потомок княжеского рода». Можно очень много фантазировать на тему, кто же он такой и откуда взялся, выдвигая при этом самые фантастические версии, но, на мой взгляд, это дело абсолютно неблагодарное — хотя имя Меркурий было действительно редкое не только на Руси, но и на Западе. Интересное предположение на эту тему высказал академик В. Л. Янин, который отметил, что первым смоленским князем был сын Ярослава Мудрого — Вячеслав Меркурий. Академик заметил, что «Повесть о Меркурии Смоленском» была создана не в XV веке, а «имеет глубокие корни, возможно, связанные с патронатом первого смоленского князя».
Мы же будем просто исходить из того, что Меркурий не был уроженцем Смоленска, занимая, однако, видное положение в военной иерархии города, и очень хорошо знал ратное дело. Мало того, он, очевидно, пользовался большим уважением у горожан, раз именно ему было доверено возглавить оборону — хотя подобные примеры есть в истории Руси, например, литовский князь Остей оборонял Москву в 1382 году от войск хана Тохтамыша. По местным легендам, несколько небольших отрядов монголов сумели преодолеть болота и появились у Мологинских ворот, но, опираясь на городские укрепления, смоляне, под предводительством Меркурия, разгромили их вдребезги. Очевидно, само это сражение не было масштабным, но его итоги заключались в другом, не менее главном моменте — оно необычайно подняло боевой дух горожан, а во-вторых, привело Меркурия к мысли самому атаковать вражеский стан у Долгомостья. И по количеству воинов, и по качеству вооружения монгольский отряд превосходил смоленских ополченцев, но Меркурий решил использовать свой главный козырь — отличное знание местности. И даже если он сам знал ее недостаточно хорошо, хотя это вряд ли для человека, занимающего важную должность в военной администрации города, тем не менее в Смоленске были люди, которые знали окрестности города как свои пять пальцев. Именно благодаря им у смолян была возможность незаметно подойти к татарскому стану и внезапно атаковать врага. Все, кто мог сражаться, выступили в этот поход, проводники сумели так скрытно подвести смоленскую рать к монгольскому стану, что степнякам и в голову не пришло, что враг рядом. Атака началась ночью, смоляне внезапно ворвались в лагерь кочевников и учинили там страшную резню — многие нукеры так и были перебиты сонные и безоружные. Факт ночной атаки зафиксирован в «Повести о Меркурии Смоленском», где прямо указано: «И обнажив свой меч, среди ночи вошел в лагерь злочестивых варваров». В ночном бою монголы понесли страшные потери, был убит предводитель отряда, что опять-таки нашло отражение в «Повести»: «И, найдя среди воинов крепкого того исполина, убил его, словно испугом и слабостью охваченного. И иных многое множество от полка поганых посек». Разгром был полный, но на рассвете ситуация изменилась: «С утренней зарею восстали остальные полки злых ратников и поганых воинов». Скорее всего, под этим полками автор «Повести» подразумевал те монгольские отряды, которые разъехались по окрестностям с целью грабежа и наутро возвратились в стан, — и вот тут-то и разгорелся самый страшный бой. Сеча завершилась полной победой смолян и разгромом монголов: «В великом дерзновении святой принял бой с множеством наступающих ратников. Меркурий побил их великое число. Другие же оставшиеся в живых в страхе бежали» (Повесть о Меркурии Смоленском). О том же сообщает и Мазуринский летописец: «…Пришел Меркурий, перекрестившись, взял меч и убил исполина и многих посек…» Судя по всему, монгольский военачальник действительно был личностью знаменательной, раз это подчеркивается не только в «Повести» и «Житии», но и в летописном сказании.
Однако победа досталось дорогой ценой, поскольку сам Меркурий погиб — обстоятельства его гибели настолько туманны и так расцвечены поздними религиозными и книжными наслоениями, что нет никакого смысла их разбирать. Но все сходятся в одном — у него была отрублена голова (как мимо этого факта прошли «новооткрыватели», непонятно, они же подсчитали, что голова князя Георгия не укладывается в статистику отрубленных голов в войнах Древней Руси!). И тем не менее воинский подвиг воеводы Меркурия и жителей Смоленска сыграл решающую роль в том, что Батый на этот город не пошел. Монголы так крепко получили по зубам, что хан решил оставить без последствий гибель своего отряда и военачальника, а решил продолжить путь дальше на юг. Завоеватель прекрасно понимал, что древний Смоленск — это не маленький Торжок, около которого он бесславно топтался две недели, и что последствия осады, которую он рискнет предпринять, могут иметь катастрофические последствия и для него лично, и для всей орды. Решимость жителей сражаться до конца он увидел и выводы из этого сделал правильные — монголы покатились дальше на юг, обходя город стороной.