Русь против варягов. «Бич Божий»

Что же происходило в данный момент с Византией? Почему Олег решился атаковать сверхдержаву раннего Средневековья? Давайте проследим хронологию неудач и бедствий, поставивших могущественное государство на грань катастрофы.

В 902 году арабы захватывают последний оплот империи в Сицилии – Тавромений. Византия теряет свои позиции, а взять быстрый реванш не хватает сил.

Незадолго до этого, летом 896-го, случилась другая катастрофа. Болгарский царь Симеон I двинул на юг свои полки и в битве при Булгарофигоне полностью уничтожил ромейские войска, после чего осадил Константинополь. Византии пришлось подписать унизительный для нее мир и уступить Болгарии территории Фракии, выходящие к Черному морю. Мало того, ей приходилось, склонив голову, униженно платить Болгарии ежегодную дань, что происходило исправно вплоть до 913 года. На этом Симеон не остановился: несмотря на мирный договор, он вновь и вновь нападал на Византию, захватывая все новые территории. Болгарин ковал железо, пока оно было горячо.

Другим, не менее опасным врагом Византии на данный момент были сарацины, которые совершали опустошительные морские набеги на ее берега с юга и напирали на византийские сухопутные владения в Малой Азии. К тому же в июле 904 года один из самых дерзких мусульманских пиратов, Лев Триполийский, захватил имперский город Фессалоники. Изначально Лев с помощью подкупленных им греческих предателей замышлял захватить сам Константинополь. Но когда он неожиданно для себя столкнулся с сопротивлением, то, недолго думая, ретировался и напал на Фессалоники. Сарацинский флот состоял из 54 кораблей, на борту каждого из которых было по 200 бойцов. Этого вполне хватило для выполнения задуманного. Фессалоники подверглись разграблению. Захватив 22 000 пленников, корабли неукротимого Льва отбыли без помех на Крит. Что удивительно, византийский флот под командованием друнгария Имерия не смог им помешать, оставаясь практически безучастным свидетелем трагедии. Возможно, византиец выжидал, опасаясь, что в открытом столкновении ему не выстоять. Но на этом унижения для империи не закончились.

В это время в Византии правил император Лев VI Философ. Само прозвание императора явственно говорит о том, что человек он был, мягко говоря, не военный. Больше был известен как церковный оратор и поэт. А это было совсем не то, что сейчас было необходимо империи. Не тот был момент, чтобы перековать мечи на орала. К тому же человеком он был несчастливым и неудачливым. Философ трижды вступал в законный брак, и все три его жены скончались, оставив его вдовцом. Однако тяга Льва к супружеской жизни была настолько велика, что он решил вступить в брак и в четвертый раз, что противоречило церковным законам и накалило его отношения с Церковью. Придворный священник, не осмелившийся перечить базилевсу, против воли патриарха обвенчал императора Льва и Зою Карбонопсину. В ответ патриарх Николай наложил на Льва епитимью. И вместо того чтобы охранять свои границы от внешних врагов, которых имелось в достатке, Философ погряз в церковных дрязгах и спорах. Границы были уязвимы, мало того, уязвим стал сам Константинополь.

В том же неудачном для него 904 году базилевс был вынужден отправить посольство к болгарскому царю Симеону с напоминанием о том, чтобы он соблюдал подписанный им договор так же, как соблюдает его Византия. Чтобы не бесчинствовал, не захватывал новые территории и довольствовался оговоренной данью, которую Византия своевременно выплачивает. Единственным светлым пятном на фоне всех этих безобразий была победа Андроника Дуки в битве при Мараше. Но даже этот эпизод не принес радости императору и закончился для империи плачевно. Буквально через два года, осенью 906 года, был раскрыт заговор против Философа, во главе которого стоял один из лучших полководцев империи – Андроник Дуки. В этом же заговоре был замешан патриарх Николай Мистик, тот самый, что наложил епитимью на Льва VI за самовольный четвертый брак с Зоей Карбонопсиной и отказывался ее снять. От такой жизни у базилевса должен был начаться хронический разлив желчи. Но в этот раз обошлось, поскольку Андроник Дука удрал к арабам, а мятежный патриарх оказался в опале. И все это происходило на фоне яростного арабского натиска на рубежи империи с востока и юга. Ситуация не просто сложная, она почти катастрофическая. А Лев Философ сидел в столице и философствовал на тему личной жизни.

Такой противник был Олегу по зубам. Но он был, как всегда, осторожен и прагматичен. Пока он лишь собирал информацию, анализировал ее и выжидал. А известия радовали, но в то же время заставляли задуматься и поспешить с принятием решения.

Один из столпов отечественной историографии, Н.М. Карамзин, писал: «Олег, наскучив тишиною, опасною для воинственной державы, или завидуя богатству Царьграда и желая доказать, что казна робких принадлежит смелому, решился воевать с Империею».

Карамзин, при всей своей любви к Олегу, явно недооценивает его. В планы Олега входило куда больше, чем просто экспроприировать казну робкого, склочного и незадачливого монарха. В этот раз одной казны было недостаточно.

Вести в те времена расходились не так быстро, как это происходит сейчас, но в конце концов всегда достигали нужных ушей. Особенно тех, кто в этом заинтересован. А у Олега свои «уши» были везде, в том числе и в Константинополе. Русские купцы свозили киевскому князю новости со всего света. Олег видел, что происходит с Византией, а потому просто должен был успеть ухватить свой кусок, пока его не отобрали другие. Желающих было хоть отбавляй, и мешкать было нельзя.

Олег собирает армию и отправляется в поход на Константинополь. Планируя такую дальнюю и архитрудную экспедицию, Олег, в отличие от того же Осколда, мало чем рисковал. Что происходило в империи, вы уже видели. Никакого серьезного отпора Вещий не ждал, но тем не менее подготовился к войне серьезно. Он вообще ничего не оставлял на волю случая. Базилевс Лев прекрасно знал, кто такие русы, еще задолго до прихода Вещего Олега. Недаром в своем военном наставлении, написанном около 905 года (а как вы помните, наставления – это было все, на что Лев был способен), в главе о морских сражениях император сделал довольно интересное наблюдение. Он отметил, что враждебный народ, «так называемые северные скифы» (именование русов в византийской традиции), использует небольшие быстрые корабли, поскольку они не могут иначе выйти из рек в Черное море.

Поход подробно описан в «Повести временных лет». Правда, некоторых историков, вроде Л.Н. Гумилева, смущает, что он не упомянут ни в одном византийском или ином источнике, кроме древнерусских летописей, а раз так, то значит, что никакого похода Олега на Византию не было. Это, конечно, серьезный аргумент, веский, можно сказать, тяжелый, как молоток. Но позволим себе с ним не согласиться. Не только потому, что, в отличие от Гумилева, мы привыкли больше доверять русским источникам, но и потому, что есть и другие, пусть и косвенные, подтверждения этому событию.

В «Истории» Льва Диакона, византийского писателя и историка, принадлежащего к придворным кругам, есть свидетельство реальности пусть и не самого похода, но договора, подписанного Олегом и Львом. Базилевс Иоанн Цимисхий во время переговоров со Святославом упрекает его в том, что его отец, князь Игорь, «презрев клятвенный договор», вероломно напал на византийскую столицу. А.Г. Кузьмин, исследуя текст «Повести временных лет», предположил, что летописец использовал греческие или болгарские источники о походе Олега.

Та же самая «Повесть временных лет» в описании похода Игоря в 944 году передает «слова византийского царя» к князю Игорю: «Не ходи, но возьми дань, какую брал Олег, прибавлю и еще к той дани». Если поискать, то таких нюансов можно найти довольно много. Да и сами подробно изложенные тексты договоров, включенные в «Повесть временных лет», свидетельствуют о том, что поход не был вымыслом. Слишком сложно для летописца было выдумать такой текст, к тому же не один, а целых два, да и еще проследить, чтобы они были в меру похожи. Проще было описать, чего Олег потребовал своими словами, и все. Кстати, так чаще всего летописцы и делали. Трудно было вставить в официальный текст такую грандиозную придумку по объему и фантазии, да еще чтобы все это было гладко и логично. В это трудно поверить. Особенно видя, как до этого летописцы справились с задачей по привязке Рюрика к Игорю или пытаясь смягчить убийство Олегом Оскольда. Как-то у них не сильно удачно вышло, и вдруг такой прорыв. А вот приукрасить действие, создать легенду – это святое дело, без этого что раньше, что сейчас просто никуда. А Олег по прозванию Вещий для этого самый благодатный персонаж, ибо имеет слабость к рисовке и картинным жестам. Поэтому и выдумка часто так похожа на правду.

Кстати, в этом умозаключении нас поддерживает и В.Н. Татищев, а потому не преминем и воспользуемся его ответом, как будто специально данным Гумилеву и иже с ним: «По обстоятельствам же видимо, что он не со слов, но с каких-либо книг и писем из разных мест собрав, в порядок положил, например, войны с греками Кия, Осколда, Олега, Игоря, Святослава и пр., о которых греческие и римские тех времен писатели подтверждают. Договоры с греками до него лет за 150, со слов так порядочно написаны быть не могли, ибо все их включения так несомненны, что за точные списки счесть можно».