Русь против варягов. «Бич Божий»

Святополков воевода – высокий, рослый, в варяжском шлеме с полумаской, махнул свои людям рукой, и те ударами щитов стали сбрасывать в воду муромских дружинников. Когда последний гридень кувыркнулся за борт, подняв тучу брызг, воевода медленно подошел к полулежащему Глебу и встал около больного князя, опираясь на тяжелый меч. За ним, сверкая оружием и доспехами, теснились люди Святополка. Глядя на них, Глеб зажал в руке нательный крестик и стал истово молиться, ожидая смертельного удара.

Но воевода медлил. Будучи воином, Горясер не мог вот так просто взять и убить мечом лежавшего перед ним беспомощного человека. Пусть это будет кто-либо другой, но не он. Однако, вглядевшись в лица своих дружинников, Горясер понял, что и они не будут этого делать. Ибо одно дело убить в бою, пусть даже и из-за угла, но совсем другое дело, учинить расправу над беспомощным и безоружным парнем, к тому же князем. Взгляд воеводы тревожно заметался по ладье, как вдруг зацепился за толстую фигуру, которая старалась затеряться среди гребцов. Поняв, что его заметили, повар Торчин задрожал всем мясистым телом и подобострастно уставился узкими поросячьими глазками в стальную маску варяжского шлема Горясера. Воевода поманил его пальцем.

Глеб не слышал, что говорил Горясер Торчину, ему было только видно, как повар раболепно согнулся перед грозным воином и угодливо кивает, соглашаясь с тем, что ему говорят. А затем резко повернулся и шагнул к князю.

Как во сне видел Глеб волосатую руку Торчина, которая вытащила висевший на поясе большой мясницкий нож. Опустившись на колено около муромского князя, повар схватил его за волосы и, запрокинув голову, полоснул ножом по шее. Кровь ударила из рассеченного горла, забрызгав Торчина и ковер. Горясер отвернулся и тяжело ступая, пошел на ладью, за ним поспешили остальные воины. Несколько дружинников остались в насаде, они велели гребцам подплыть к берегу и, подняв тело Глеба, оттащили его к подальше. Где и бросили между двумя колодами. Было 5 сентября 1015 года…

О том, как происходило само убийство, летописи поведали достаточно подробно. Причем все они отметили недостойное поведение людей муромского князя: «И ту абье послании яша корабль Глебовъ и обнажиша оружье. Отроци Глебови уныша» (Лаврентьевская летопись). Пискаревский летописец об этом рассказывает так: «Яко быша равнопловуще, начата скакати зли они в лодию его, обнажены меча имуще в руках, блещащеся, яко вода. И абие весла всем из рук испадоша, и вси от страха омертвеша». Данная информация подтверждается и известиями В.Н. Татищева: «Окаянные же посланные встретили Глеба на Смядыни, внезапно обступили насад Глебов, и, обнажив оружие, нападали. Служители же Глебовы пришли в страх, едва не все разбежались». Комментировать подобное поведение людей, обязанных защищать своего господина, мы не видим смысла, поскольку это было очевидно и летописцам. Страх – вот главная причина их пассивности.

Имена убийц тоже прописаны четко, и сомневаться в этой информации смысла нет: «Оканьный же посланый Горясеръ повеле вборзе зарезати Глеба. Поваръ же Глебовъ, именемь Торчинъ, вынезъ ножь, зареза Глеба, акы агня непорочно» (Лаврентьевская летопись). Позже его тело найдут и отвезут в тот же Вышгород, где и захоронят рядом с братом у церкви Святого Василия.

Как видим, убийство муромского князя, так же как и убийство его старшего брата, довольно хорошо освещено источниками. И хоть в отличие от смерти Бориса оно не нашло отображения в зарубежных хрониках, тем не менее тоже породило ряд «теорий» и «открытий». К примеру, что главным его вдохновителем был Ярослав Новгородский.

Дурь редкостная.

Да, из всех сыновей Владимира именно Ярослав был самым умным, самым дальновидным и, возможно, самым коварным. Но крови братьев он не лил. Посадить в поруб до конца дней мог, но чтобы убить – нет. Да и в отличие от того же Бориса Глеб не представлял для него никакой опасности. Не его Владимир пророчил себе в преемники. Как сидел молодой князь в своем Муроме, так бы и сидел. По ЗАКОНУ И ПРАВУ после смерти Святополка именно Ярослав становился старшим на Руси, не оспоришь. А остальное уже частности. Да и кто бы за Глебом пошел против заведенного на Руси порядка? Никто. И новгородский князь это прекрасно понимал. Он уже знал, что Святополк замарал себя кровью родичей. И что именно киевский князь его главный враг. Поэтому Ярослав все силы бросил на борьбу именно с ним. На мелочи не разменивался. Вновь Север встал против Юга.

О том, почему смерть Глеба была выгодна именно Святополку, мы уже говорили. Но именно после этого злодеяния киевскому князю пришла в голову идея несколько иного свойства: «Избью всю братью свою, и прииму власть русьскую единъ» (Новгородская I летопись младшего извода). Впрочем, ничего новаторского в этом не было. Святополк просто решил пойти по стопам своего отца Ярополка, правда, в несколько более крупных масштабах. При этом он помнил, какую роковую ошибку совершил его родитель, допустив бегство брата Владимира за море из Новгорода.

Святополк не собирался повторять ошибок отца.

Наибольшую опасность для князя, помимо Ярослава с его варягами, представляли еще два кузена – Мстислав Тмутараканский и Святослав Древлянский. Но и здесь Святополк пошел по стопам родителя, поскольку, заключив союз с печенегами, он не только противопоставил их скандинавским наемникам Ярослава, но и вывел из игры Мстислава. Теперь, чтобы прибыть на помощь Ярославу, тмутараканскому князю нужно было прорываться с боем через степи, где кочевали союзные Святополку печенеги. В лучшем случае потери были бы велики, в худшем – Мстислав так бы и сложил свою голову в сражениях с кочевниками. Как и его дед, который неосмотрительно сунулся в это осиное гнездо.

Оставался Святослав Древлянский. В свое время получив от отца удел, он отправился в город Овруч вместе со своей матерью Мальфрид. О том, что с князем случилось дальше, летописцы сообщают кратко: «Святополкъ же сь оканьный и злый уби Святослава, пославъ ко горе Угорьстей, бежащю ему въ Угры» (Лаврентьевская летопись). Вот, собственно, и все.

Немного больше информации мы находим у В.Н. Татищева: «Святополк, видя двух братьев убитых, не доволен тем был, но положил намерение и других всех изгубить; послал тотчас на Святослава древлянского и велел его убить, поскольку оный имел удел свой ближе всех к Киеву. Святослав же, уведав, бежал к венграм, но посланные, догнав его в горах Венгерских, убили». Факт бегства древлянского князя именно в Венгрию Василий Никитич прокомментировал так: «Равно же и о Святославе, брате его, написано: «Бежал к уграм к отцу своему». Почему видно, что и Святослав женат был на княжне венгерской, хотя того точно нигде не нахожу». Вполне вероятно, что так оно и было.

При этом, размышляя над тем, каким маршрутом Святослав бежал от убийц, Татищев делает интересную оговорку относительно судьбы еще одного сына Крестителя Руси – Всеволода. «Выше в разделении детей Владимировых, написано: Всеволоду определил Владимир, почему Святославу из древлян чрез сей град надлежало ехать; но здесь и после Всеволода не упоминает, из того уже явно, что Всеволод прежде отца умер или вместе со Святославом убит».

Если это так, то получается, что Святополк извел всех своих родичей в ближайших к Киеву регионах. А соответственно все свое внимание он обратил на север, где грозовой тучей нависал Ярослав.

Между тем события в Новгороде приняли неожиданный оборот. Подтвердилась старая истина – если армия долго стоит без дела, в ее рядах начинается разложение. На берегах Волхова эта истина подтвердилась в очередной раз. Наняв варягов для борьбы с отцом, Ярослав так и не пустил их в дело, и теперь скандинавские наемники шарахались по городу, приставая к девкам и задирая прохожих. Чем дольше варяги торчали в Новгороде, тем больше они наглели. Дошло до того, что и замужним женщинам не стало проходу – «и начаша Варязи насилие деяти на мужатых женахъ» (Новгородская I летопись младшего извода). Но господа новгородцы были людьми десятка не робкого, бивали они варягов в хвост и в гриву, а потому и решили вопрос радикально.

Ночью вооруженные до зубов славяне вломились на Поромонин двор и покрошили в капусту квартировавших там наемников.

Новгородский князь в это время находился в селе Ракомо и, когда узнал о случившемся, озверел в буквальном смысле слова. Ярослав в это время однозначно еще не был Мудрым, это похвальное качество придет к нему лишь тогда, когда он набьет себе немало шишек и тумаков, проходя обучение на собственных ошибках. Вот и в этот раз сын Владимира сморозил несусветную глупость – желая отомстить за свое ущемленное самолюбие, а заодно и показать всем в Новгороде, кто здесь хозяин. Громогласно посетовав о загубленных наемниках, князь лицемерно заявил: «Мне уже тех не воскресить» («Повесть временных лет»). И под предлогом, что решил идти с новгородцами на мировую, зазвал к себе не только тех, кто рубил варягов, но множество лучших граждан города – «и собра вои славны тысящу» (Новгородская I летопись младшего извода). Господа новгородцы подвоха не почуяли и всей толпой направились в гости к радушному хозяину. За что и поплатились.