Русалия

– Днем здесь воротня пустая, - с основательностью в голосе пояснил малец. – Это льняной двор. Там, - он указал чумазым пальцем, - конюшенный. Там – скотный. Еще отдельно овечий есть. А огород вон где будет.

Оказывалось, что тем громаднейшим двором хозяйственная территория князя не исчерпывалась. Добрава с трудом могла осознать широту вещественности отданной во владение одному… ну, не одному, так нескольким людям. Этот громадный терем, соединенный крытыми переходами еще с несколькими домами поменьше! А вокруг постройки еще и еще… Ей вспомнилась отцовская изба, которая тоже имела несколько пристенков и прирубков, но крохотных, и этого вроде бы хватало для жизни. А забором у них (не таким, из бревен, а просто колючим тыном) обводили лишь огород и то только от зайцев. И никаких караульных избушек ни у кого, да и двери-то в избы никому бы не взбрело в голову запирать. А здесь (очень это Добраву удивило) засовы из железа… Конечно, дома, когда наступали настоящие морозы, приходилось ютиться в одной клети вместе с коровой, овцами и курами, но так было у всех, и каждый сам справлялся со своим хозяйством. А большие дела всегда проводили вместе: лес под пашню рубили и жгли вместе, сеяли вместе, жали вместе, если кому нужно было избу срубить – тоже всем миром наваливались. Здесь же явно все было не так, а как, пока еще Добрава распознать не могла.

Пока же Добрава пыталась установить, нет ли таких же особенностей, как в жизнеустройстве, и в местных моркови, репе, горохе и капусте, Ольга успела принять людей, прибывших из Хазарского каганата. То были не самые влиятельные торговцы Хазарии (наиболее мощные пополняли свой золотой запас посреднической торговлей и ростовщичеством, не выходя из дома) – Меир, Эзра, Иехуда Писоне, Давид Шуллам и жена его Серах, а с ними - теперь частый гость княжеского терема - Нааман Хапуш. Это, конечно, не было заправдашное посольство, да Ольга и не полномочна была бы его принимать, а тем более решать какие-то вопросы в отсутствие мужа и первых военачальников. Однако многие каверзы, как известно, прекрасно осуществляются без всякой показной мишуры. Беседа не была долгой, поскольку хазары только прибыли в Киев, им необходимо было отдохнуть с дороги и поскорее дать ход своим торговым делам, но к обеду они обещали вернуться.

И вот разодетая в пух и прах братия спускается с высоких ступеней главного крыльца, усаживается в красивую повозку, и в окружении многочисленной конной охраны, частью своей, частью предоставленной гостеприимной хозяйкой, под восхищенные взгляды замершего в отдалении люда отбывает с княжеского двора.

– Что ты, не слышал? – говорит Иехуда Писоне, подрагивая круглыми плечами от дорожной тряски. – Я вновь намекнул ей, что прими Русь нашу веру, - она получила бы в лице Хазарии не просто надежного союзника…

– Но, может быть, она что-то не так поняла, - прерывает его Эзра.

Взгляды Давида и Меира так же устремлены на Иехуду. А Нааман будто и не слушает их, глядя куда-то в сторону, только щурит в улыбке свои масляные глазки.

– Может, она, конечно, и дура, - пошевелив сросшимися бровями, смело вступает в разговор

Серах, - но не до такой же степени. Она даже что-то такое пошутила, что, мол, подаренные нами греческие поволоки пришли к ней из Хазарии...

– Но нет… Что уже об этом говорить! – начинает раздражаться припертый напряженными взглядами Иехуда. – В конце концов не Ольга это решает. Сама она уже давным бы давно…

– О чем вы спорите? – наконец отзывается, все так же улыбаясь одними глазами, Нааман Хапуш. – Прямой путь не всегда самый короткий. Пусть наша воля придет к ним не напрямую, а через мертвого, через секту христианскую. Так дольше? Да. Зато здесь мы уже на середине пути: почти половина княжеской дружины – христиане. И Ольга явно…

– Но тогда их перехватит Куштантиния ¹¹⁰¹, - встрепенулся Давид Шуллам.

– …прилагает к тому усердие. – невозмутимо завершает фразу Нааман. – А Куштантиния, она

только ходит вокруг да около этого куска, не зная как к нему удобнее подобраться…

– Вот нам и следует этим воспользоваться, - вновь ввертывает Шуллам.

– Вот, спасибо, Давид, - насмешливо кланяется ему Хапуш. – Именно это я и хотел сказать. И

покуда сама рыжая ослушница еще толком не знает чего же она, помимо поволок и золота, хочет от Куштантинии, нужно поскорее предложить сосватать ее за греческого царя.

Лица всех находившихся в повозке словно окаменели, и только моргающие веки на застывших глазах напоминали о присутствии в них жизни. Первой нарушившей молчание была жена Давида Шуллама – Серах. Она негромко хрюкнула, и вдруг разразилась таким пронзительным хохотом, что даже лошади шарахнулись, и повозка подскочила на ухабе обочины. И тут же, точно спевшийся хор, ее почин подхватил дружный мужской смех.

Тем не менее ничуть не изменившись в лице, Нааман дождался, когда всеобщая оживленность иссякнет, уступив место любопытству, и тогда продолжил:

– Возможно, вам, прохлаждающимся в раю на Итиле, среди виноградников и цветущих лотосов, уже ничего не надо, может быть, вам достаточно того имущества, каким вы владеете?

– Да будет вовеки благословен наш Итиль, и царь его, и его престол, и да царствует он и его потомки долгие дни среди Израиля, - вдохновенно оттараторила скороговоркой Серах, выставив перед собой руки, пальцы которых не сгибались, - столько было на них перстней.

– Не сердись на молодежь, - вкрадчиво произнес Меир (он, как и Нааман приканчивал пятый десяток лет), примиренчески кладя тому руку на колено. – Имущества никогда не бывает достаточно. Но к чему ты высказал нам такую невероятную штуковину? Я пока не спрашиваю, зачем сватать Ольгу за греческого царя. Я говорю: как? Она ведь замужем.

– А греки? – вновь загорается самый молодой и горячий коротышка Давид. – За кого сватать? Роман женат. Его соправители сыновья – тоже. У Константина – Елена.

В этот момент повозка остановилась, и приблизившийся к ней вершник из охранительной свиты бодро рапортовал:

– Вы говорили, что прежде хотели бы пройти по рынку. Вот рынок.

Раззолоченные особы в нерешительности стали переглядываться, поскольку в возникшей дорогой теме разговора, хоть и производившей на первый взгляд впечатление полнейшей нелепицы, все же прослеживался пусть слабый, но пленительный аромат возможной поживы.

– Нет-нет, - замахал руками Меир, заглядывая в мохнатое лицо Хапуша, - рынок – потом. Мы едем к Нааману. Да?

– Как гости пожелают, - исполненный достоинства проговорил Хапуш, польщенный тем, что ему удалось заинтриговать собеседников.

Повозка тронулась с места, и разговор тотчас же возобновился.

– Мне пришла в голову эта идея… - от минуты к минуте все более наливаясь самоуважением, говорил Нааман Хапуш.

– Так это твоя идея? – настороженно прищурился Иехуда Писоне.

– Да… То есть, вообще-то сначала я получил письмо от мар ¹¹¹²– Саула и мар-Вениамина из страны,

чье название на святом языке звучит – Сефарад ¹¹²³, а на языке исмаилтян, которые там в основном обитают, – ал-Андалус. Они переправили мне письмо через наших людей, живущих в стране Хигдиим ¹¹³⁴.

– Я слышал о мар-Вениамине, - уже без всякой тени насмешки, весьма серьезно произнес Эзра. –

Он живет при дворе тамошнего царя. А доходы того царя только от купцов Сеннаара, Хорасана, Египта и ал-Хинда достигают ста тысяч золотых в год.