Русалочья заводь

Наконец, этот фарс, под названием «семейный ужин» был окончен. Дед положил ложку в пустую тарелку. Я вскочила и засуетилась, убирая грязную посуду и накрывая стол для чая. За чаем говорить дозволялось. Поэтому, налив ему полную кружку горячего, крепкого, ароматного, чая я уселась напротив и уставилась на него преданными глазами. Дед покряхтел немного, посопел, испытывая мое терпение, которого и так уже не осталось. Прокашлялся пару раз. Глянул на меня из-под лохматых бровей. К этому времени, я, чуть ли, не плясала на стуле, как будто, сидела на еже. Под его строгим взглядом я замерла, перестав елозить и стала дышать через раз, боясь пропустить хоть одно слово.

– Это бусина принадлежала твоему отцу. – Сказал он без особых вступлений.

Я, конечно, знала, что с открытым ртом сидеть за столом не принято. Но, услышанное мною, не оставляло мне шансов соблюсти все правила приличия. Я открыла рот и во все глаза уставилась на деда. А он, будто не замечая моего ошарашенного вида, спокойно продолжил.

– Эту бусину, давно, очень давно, перед самым уходом его в армию, подарила ему одна шаманка. Он тайгу любил. Не просто любил. Он ее знал. Уходил с ружьем на несколько дней. У него всегда в кармане были коробок спичек, и другой коробок с солью. Все остальное он сам мог добыть. Травам я его еще в детстве обучил. С такими знаниями в тайге не пропадешь. Однажды, ушел он, видно, особенно далеко. Должен был через три дня вернуться. Прошло уже четыре, а потом и пять дней, а его все не было. Бабка твоя всполошилась. Собиралась уже в леспромхоз бежать, чтобы, значит, людей подымать Мстислава искать. Насилу я ее тогда остановил. Знал я, чуял, живой он. На седьмой день явился. Маленько помятый, ухо порванное, рука перебинтованная. А так, живехонький и здоровехонький. А на шее вот эта бусина висела. Я-то к нему с разговорами цепляться не стал. Не принято у нас выспрашивать было. Если захочет, сам расскажет. Он день ходит – молчит, другой – молчит. Ну, и я, понятное дело, тоже молчу. А потом, видно, невмоготу ему стало, поделиться нужно было. Пришел ко мне в мастерскую, да и рассказал, что с ним случилось. Без подробностей. Так, в общих чертах. Забрел он далеко. Услышал рев медведя. Выскочил на поляну, а там медведь человека дерет. Вот Мстислав и вступился, спас молодого парнишку. А мальчишка был из племени тофоларов. Раньше их карагасами звали. Маленькое племя. Они по тайге небольшими улусами жили. Держались от цивилизации и больших поселений подальше. Парнишка сам то идти не мог. Медведь его сильно порвал. Вот и пришлось Мстиславу тащить его на себе к их шаманке. Вот, та шаманка и подарила отцу твоему, в награду за спасенного парнишку, эту бусину. – Дед замолчал.

Я видела, как тяжело ему давались эти воспоминания. А для меня это было небывалым открытием. Потому что, раньше мне про отца почти ничего и не рассказывали. Я сидела, слушала деда, затаив дыхание. А перед глазами вставали могучие кедры и ели, под пологом которых было темно и сумрачно даже в солнечный день. Молодой парень борется один на один с медведем. Рев разъяренного от ран огромного зверя стоял в моих ушах.

Я вздрогнула, как будто, проснулась, от прикосновения деда Матвея. В глазах тревога и боль. Я выдохнула и с удивлением огляделась, как будто, впервые увидела свой дом. Дед сокрушенно покачал головой. Я схватила со стола кружку с остывшим чаем и принялась большими глотками жадно пить. Отдышавшись немного, обратилась к деду.

– Деда, а что дальше то было?

Он все еще с тревогой в глазах продолжал смотреть на меня.

– А что было? Да, ничего не было. Эту бусину, через много лет, углядела на его груди местная знахарка, Федосия. Стала приставать к отцу твоему. Дай, да, дай. Мол, эта бусина силу имеет лечебную, а ей, мол, она нужнее, потому как, она людей лечит. Ну и выпросила, в конце концов. Отец то твой не очень в такие штуки верил. Бусина, да бусина. А, видать, с этой бусиной он судьбу то свою и отдал. – Дед уронил голову на руки.

Из- под его пальцев на стол упало несколько капель. А я перепугалась насмерть. За всю жизнь ни разу не видела, чтобы мой дед плакал. Я раньше вообще думала, что он плакать не умеет. Мне так хотелось кинуться к нему и обнять его. Угу… И вместе разрыдаться. Только этого нам сейчас и не доставало.

Я тихо положила ему руку на колено. И едва слышно прошептала.

– Деда, ты прости меня, дуру.

Ему хватило этого времени, чтобы взять себя в руки. Подняв на меня глаза, спросил.

– Тебя-то за что прощать?

Я замялась, не сумев сформировать свои мысли, разлетающиеся легкими воробушками.

– За то, что растревожила твою память. За бусину эту проклятущую!

Дед посмотрел на меня серьезно и заговорил совсем другим голосом. Собранным, жестким, каким всегда разговаривал, когда хотел поставить точку в споре. Скорее, даже не точку. Он говорил, как гвозди заколачивал. И его гвоздь был всегда последним в любом разговоре. После этого, никому даже в голову не приходило ему возражать.

– Слушай меня, Варвара. Коли Федосия тебе сама ЭТО отдала, значит так тому и быть. Надень и носи ее. Нам неведомо, что судьба впереди приготовила. Здесь тебе не город, с его безликой суетой. Здесь каждая травинка несет свою память и свою энергию. Не пренебрегай знаками, которые тебе посланы. И запомни. Во всем есть свой смысл и значение. Ничего не бывает просто так. И, если мы пока этого не видим, это не значит, что этого нет. – Он меня похлопал по руке.

Я негнущимися деревяными пальцами взяла кожаный шнурок и одела бусину на шею. Потом села рядом с дедом и проговорила:

– Деда, я на работу устроилась, в леспромхоз. Мастером на лесозаготовку пока взяли. А там видно будет. В понедельник на работу выхожу.

Он крякнул, повернулся ко мне и ворчливо спросил.

– А попроще то никакой работенки не было? Самое бабское дело по лесу с мужиками бегать. В конторе то разве не было какой другой должности?

Я сморщила нос.

– Ты же знаешь, не люблю я в конторе сидеть, бумажки с места на место перекладывать. А потом, мне сейчас в лесу самое место. Подальше от всяких пересудов, да сплетен. А к лесу я привычная, сам меня учил. Так что, все хорошо будет, не волнуйся. – И я обняв его, чмокнула в щеку. – Пойдем, прогуляемся по берегу. Гляди, какой вечер хороший.

Дед посмотрел на меня с сомнением, но, со скамьи поднялся, что-то бурча себе под нос по поводу, что «вот, наградил Бог внучкой». Я только улыбнулась, глядя на старого ворчуна.

Вечер уже плавно перетекал в ночь. Звезды сияли ярко и холодно. Из-за острова, разделяющего основное русло с Русалочьей Заводью, слышался шум реки. От воды тянуло сыростью и прохладой, напоминающей, что осень уже не за горами. Я зябко передернула плечами, про себя пожалев, что не потрудилась накинуть кофту. Дед шел рядом со мной и глядел на реку, как будто пытаясь что-то там разглядеть. Молчание стало угнетать. Чтобы нарушить его, я задала деду вопрос.

– Скажи, а почему эта заводь называется Русалочьей?

Он посмотрел на меня с усмешкой.

– Я же тебе в детстве рассказывал. Забыла, что ль?

– Нет, не забыла. Только, ведь это все сказки. Русалок не бывает.

Дед, все еще задумчиво смотрящий на реку, удивленно вскинул брови.

– А ты откуда знаешь?

Я было раскрыла рот, чтобы ответить. Но, он не дал мне, продолжив говорить.

– Мы живем в этом мире, и думаем, что все про него знаем. И еще, что хуже, мы думаем, что мы сами по себе, а мир сам по себе. А это все не так. Мы часть этого мира, как и он часть нас самих. Думать по- другому – глупо и вредно. А про заводь, все обычно на самом деле. Давным-давно, жили в этих краях парень с девушкой. Любили друг друга. А девушку купец заезжий приметил. Задумал он взять ее в жены. Парня велел своим подручным убить, а девицу похитить. Тогда, девушка прибежала к Реке, упала на колени и стала у нее защиты просить. Поднялась Мать-Река и затопила всю округу. И сгинул купец в этой разгневанной стихии. А девушка стала русалкой. И летними ночами выходила она на берег и искала своего возлюбленного среди парней. Вот и прозвали эту заводь Русалочьей.

Рассказ его отвлек от тяжелых дум, и я была этому несказанно рада. Потому что, не понятно почему, но чувствовала себя в чем-то виноватой. Наконец, он заметил, что я обхватила себя руками, пытаясь согреться.

– Пойдем ка, внуча, домой. Я гляжу, ты вон замерзла совсем. – Он скинул с себя пиджак и, несмотря на мои протесты, накинул его мне на плечи.

Мы вернулись домой. Но, я не пошла сразу в свою комнату. Все равно, сна не было ни в одном глазу. Взяла шаль и вышла на крыльцо. Ночь уже царствовала вовсю, разговаривая и перешептываясь с тополями и со старой яблоней голосами цикад и ночных птиц. Делясь с деревьями своими тайнами. А тополя, чуть слышно шелестели удивленно листвой, внимая Великой Сказочнице. Я сидела, наслаждаясь ночью, слушала реку, и думала об отце, которого почти не помнила. Душу заполняла какая-то щемящая тоска. То ли по ушедшему детству, то ли в предчувствии чего-то неведомого и, потому, пугающего.

Глава 10

На следующее утро я проснулась только с одной мыслью. Надо найти эту самую бабу Фешу-Федосию. И расспросить ее как следует про эту бусину и про слова, что она мне сказала. Не давали они мне покоя.

Через час я уже шагала к магазину с решительностью кавалерийской атаки. Надежда наверняка знает, где живет знахарка. По раннему времени в магазине никого не было. Надька сидела за прилавком и рассматривала с интересом какой-то довольно потрепанный журнал. Завидев меня, она радостно встрепенулась. И стала мне под нос совать глянцевые страницы.