Русская гейша. Во имя мести

Из светло-зеленой записной книжки с изображением горы Фудзи на обложке:

«Я вижу на ветке сидящую стрекозу. Ее четыре крылышка не горизонтальны. Два передних идут под углом в тридцать градусов. Стоило подуть ветру, эти крылышки сразу же подстроились под него. Ветка колышется, но стрекоза не улетает. Спокойно колышется вместе с ней».

Акутагава Рюноскэ

«Все говорят, что жизнь – сцена. Но для большинства людей это не становится навязчивой идеей».

Мисима Юкио

«Бог никогда не закрывает одну дверь, чтобы не открыть другую».

японская народная поговорка

На следующий день я приехала в чайный домик госпожи Цутиды без опозданий. Меня встретила уже знакомая мне Юрико и провела в маленькую комнату. Там находилась еще одна девушка. Но Айямэ, к моему огорчению, не было. Юрико представила нас. К моему стыду, я почему-то не запомнила имя этой девушки, поэтому для удобства назову ее Маи, что означает «танец», так как она оказалась прекрасной танцовщицей. Маи была явно старше Юрико. Мне показалось, что ей около тридцати, но за слоем белил, которое она уже наложила на лицо, было трудно определить возраст. Юрико дала мне темно-синее кимоно с узором из тысячи журавликов. Я самостоятельно облачилась в это одеяние. Потом соорудила прическу и наложила грим. Надев гэта, я прошлась по узкому пространству комнаты, приноравливаясь к обуви. В этот момент появилась госпожа Цутида. Она ласково поздоровалась со мной и одобрила мой внешний вид.

Когда мы торжественно прошествовали в комнату с гостями, мелко перебирая ногами и неся высоко поднятые лаковые подносы с чашечками для сакэ, я внезапно ощутила спокойствие. Мягкое шуршание длинного кимоно, тихое постукивание подошв гэта, терпкий аромат зеленого чая, который пили гости, одинокий ирис в глиняной вазе, стоящей в токономе, мгновенно заставили меня перейти из одного мира в другой и отрешиться от забот. Поток моих мыслей будто остановился.

Я скользнула взглядом по комнате и не узнала ее. Она была будто бы больше. Это госпожа Цутида раздвинула перегородки. Гости оживленно встретили наше появление. Их было четверо. Но Митихиро отсутствовал. Юрико подсела к более пожилому на вид японцу и что-то тихо сказала ему. Он радостно засмеялся, прищурив и без того узкие глаза. Я опустилась на пол возле двух поджарых и довольно молодых мужчин, очень похожих друг на друга.

Маи вышла на середину комнаты. Слуга подал ей два веера. Юрико взяла сямисэн и настроила его. Маи замерла на мгновение в эффектной позе, подняв веера скрещенными руками и закрыв ими нижнюю часть лица. Ее миндалевидные подведенные глаза опустились вниз. Тихо звякнули струны, и Маи начала танец с бесподобного жеста, который я потом пыталась повторить. Она плавно, ровными полукружьями развела руки в разные стороны и взмахнула раскрытыми веерами снизу вверх, словно огромными ресницами. При этом абсолютно синхронно с веерами взлетели вверх ее длинные густо накрашенные черной тушью ресницы. Гости одновременно и восхищенно вздохнули и замерли, созерцая ее полный изящества танец. Его особенностью были секундные остановки в причудливых зрелищных позах, словно Маи позировала на фотосессии. И веера служили завершающим штрихом в этом поистине живом произведении искусства. Я любовалась вместе с гостями. Но потом пришла и моя очередь. После того, как Юрико прочитала несколько пятистиший танка своего сочинения, госпожа Цутида объявила «рашн гейшу Тати-ана».

Гости, уже разгоряченные сакэ, шумно выразили удивление. Я вышла на середину. Выбор номера госпожа Цутида предоставляла девушкам, справедливо полагая, что лучшее – это то, что приходит по наитию. Я встала, опустив руки вдоль тела, приподняла подбородок и протяжно и проникновенно запела:

– «Что стоишь, качаясь, тонкая рябина? Головой склоняясь до самого тына. А через дорогу, За рекой широкой, Так же одиноко Дуб стоит высокий. Как бы мне, рябине, К дубу перебраться.…»

Когда я закончила песню и открыла глаза, то удивилась воцарившейся тишине. Присутствующие сидели неподвижно и внимали, другого слова я не подберу, незнакомым словам чужой песни. У них были такие лица, словно они нечаянно заглянули на другую планету. Я поклонилась и вернулась на место. Наконец, они пришли в себя и поклонами и восхищенными возгласами выразили свое удовольствие.

В гостиницу я вернулась заполночь и сразу улеглась спать, потому что чувствовала сильную усталость.

«Вновь прилети весной! Дом родной не забудь, Ласточка, в дальнем пути!» Исса

Следующие полмесяца прошли спокойно. Дожди поутихли, и я стала много гулять. И большую часть времени проводила с Митихиро, который водил меня по всевозможным увеселительным местам, покупал мелкие и приятные пустячки и был всегда очень мил и предупредителен. Я чувствовала себя с ним комфортно. Но периодически все также встречалась с Антоном, который по-прежнему работал в ресторане и посещал все программы, где выступал Токийский филармонический оркестр.

Я еще несколько раз была приглашена на вечеринки к гостям, которые уже заказывали именно «рашн гейшу Тати-ана». Госпожа Цутида вновь предложила мне работать у нее по контракту, сказав, что моя популярность растет и это хороший признак. Но я отказалась. К концу июля мои занятия подошли к концу.

– Я сделала для тебя все, что могла, – сказала госпожа Цутида, прощаясь. – И даже больше того. И ты по праву можешь считать себя начинающей гейшей. К тому же ты поняла, что гейша не прекращает учебу всю свою жизнь. Тебе лишь нужно научиться обуздывать свою русскую натуру. Но в этом, несомненно, поможет то, что ты на четверть японка.

Я поблагодарила ее за терпение и подарила на память набор деревянных раскрашенных матрешек, который купила в сувенирном магазинчике Гиндзы. Она была растрогана, потом добавила, что я могу звонить ей в любое время.

Из тетради лекций госпожи Цутиды:

« Обитательницы «веселых кварталов» подразделялись на: дзёро («девки»), юдзё («веселые женщины»), кэйсэй («разбивающие стены»?). Для определения типа обитательницы дома часто использовались цвета. Бледно – коричневые занавески были признаком высококлассной таю. Синие предназначались для более низких мисэ – дзёро, блуд с которыми (цуцумотасэ) был дешевым и поспешным. Служанки, кричавшие извне чайных домиков: Одзяра! («Заходи!») были самыми дешевыми. В таких заведениях низкого класса девушки трудились и жили все вместе в одной большой комнате. Когда они развлекали гостей, то разгораживали комнату ширмами.

Существовала также любовь на воде в чайных домиках на лодках (фунэ – ядо), где лодки можно было нанять и взять на них гейш на время поездки по реке. На многих оттисках с гравировальных досок изображены эти вечеринки на реке: собрания плейбоев, торговцев, развлекающих покупателей, куртизанок в своих поразительно красивых одеждах, гейш со своими сямисэнами, фонарей, развешанных на сотнях лодок.

Наши лучшие путеводители по умениям куртизанок – это сохранившиеся гравюры, на которых изображены способы совокупления. Это откровенные картинки: позы, позиции, группы из двух или более девушек с полураздетыми гостями. Странно спокойны взгляды всех действующих лиц этих эротических пьес: без выражения, напоминающие маски.

Последуем за гостем, входящим в дом великой куртизанки из Ёсивара, как это представлено в описании Окада Сёги в манускрипте, датированном примерно 1794 годом: «После поклонов и приветствий, церемониального глотка, посетитель снимает верхнюю одежду, часто с помощью служанок, которые затем удаляются. На голое тело он набрасывает легкую накидку, оставляя ее распахнутой спереди. На куртизанке также надето нечто подобное… Начинается игра рук, прикасания к различным частям, сухим и влажным. Шея девушки – это чудо, возбуждающее желание гостя, доставляющее ему наслаждение». Безусловно, подбритое и окрашенное основание шеи представляло собой эротическую цель первой сексуальной игры двух партнеров.

Хотя на публике, даже на сцене, поцелуи считались неприличными, в приватной обстановке они, а также лизание, укусы, поглаживания и даже сдавливание шеи, ожидались и приветствовались. На картах тщательно фиксировались все эрогенные зоны обоих партнеров, давались примечания о том, как возбуждать их языком, ртом и руками».

Тору после нашего загула появился у меня только один раз и был очень хмур и молчалив в отличие от все такой же смешливой и болтливой Манами. Она простила его, и они вновь везде ходили вместе. И собирались в скором времени пожениться

30-ого июля у Антона был день рождения. Он заранее пригласил меня, сказав, что решил отмечать в номере отеля в Сибуйе, который он снял на сутки. Этот район граничил с Мегуро, и Антон там снимал крохотную квартиру в доле с четырьмя парнями. Я согласилась, хотя провести вечер в разношерстной компании пьяных друзей Антона мне мало улыбалось.

Я приехала к восьми вечера с букетом гладиолусов и бутылкой виски «Ямадзаки». Поднявшись на пятый этаж, постучала в дверь номера, удивляясь тишине. Я-то предполагала, что веселье уже в полном разгаре. Толкнув дверь, вошла и сразу почувствовала сладкий и нежный аромат распустившихся роз. Я сняла обувь и отправилась босиком по прохладным шершавым циновкам, устилающим пол коридора. Войдя в комнату, замерла. Антон сидел возле низкого накрытого на двоих столика и с улыбкой смотрел на меня. Возле него на полу стояла круглая стеклянная ваза с раскрывшимися крупными чайными розами кремово-желтоватого цвета. Их развернутые закругленные лепестки источали сильный и тонкий аромат.

– Привет! – сказала я. – А гости-то где?

– Вот, – ответил Антон, вставая и беря меня за руку, – мой главный и единственный гость.

– Серьезно что ли? – рассмеялась я.

– Серьезней некуда, – сказал он. – Это мой день рождения и я провожу его, как хочу.

Антон был совсем не похож на себя. Его голубые глаза смотрели немного печально.

– Подумаешь, всего двадцать шесть! – попыталась я утешить его, решив, что все дело в возрасте, которого он сегодня достиг.