Русская готика

Хлопнула дверь, показывая остановку. Свят, не теряя достоинства, вышел из трамвая, напоследок посмотрев на бабушку как можно совестливее, чтобы она успела понять, что перед ней не просто трамвайный хам, а человек, глубоко болеющий, в том числе за её, кондукторские, интересы.

Вышел он чёрт знает где, с неудовольствием огляделся, предвкушая утомительную пешую прогулку, и услышал позади себя мальчишеский голос:

– Выпить хочешь, дядя?

Свят оглянулся и увидел тех самых двоих ребят из трамвая.

– Что? – не понял он вопроса.

– Пивка, чего ж ещё, вон ларёк.

Говорил старший, тот, что был в красных штанах. Он же подошёл к Святу, легко похлопал по плечу, направляя вперёд:

– Да ладно, угостим, мы не бедные. Ты за нас вступился, мы пацаны реальные, в долгу не останемся.

Пока Свят соображал, как нужно себя вести, его уже подвели к ларьку и налили в пластиковый стакан пенящейся жидкости из объёмной тары. Старший пил из горла, младший терзал бутерброд.

– Как жизнь, дядя?

Свят даже забыл на мгновение, что перед ним ребёнок – настолько деловитым и рассудительным тот казался.

– Жизнь? Да ничего, – философски заключил он и отхлебнул из стаканчика.

– А работаешь где?

– Нигде… – признался он.

Как ни странно, после первого же глотка этого ядовито-жёлтого пойла со вкусом плесени, ему стало хорошо и свободно, захотелось непринуждённого мужского общения, и, хотя архаровец в красных штанах мало подходил на роль приятного собутыльника, Свят предпочёл довольствоваться имеющимся.

Его признание, казалось, прибавило уважения в глазах шпаны, которая, как понимал Свят, в силу своего естественного противопоставления капитализму, неосознанно ценила любую внесистемность.

– А чем занимаешься тогда?

Свят глотнул ещё пивка.

– Слышал такое слово: революция?

– Слышал. А ты из этих, значит, революционов?

Свят гордо кивнул и подставил стаканчик для новой дозы.

– Я тебе сейчас объясню всю систему. Вот ты, например, простой ребёнок…

– Это кто ребёнок, ты, б… – начал было возмущаться младший, но собрат быстро его успокоил, отпустив подзатыльник. Свят сделал вид, что не заметил пикировки и продолжил:

– …А уже понимаешь мерзкую суть вещей, когда всё товар – и чувства, и слова, и отношения, и ты товар, причём дешёвый, и жизнь твоя – один длинный базарный день. Продаёшь, покупаешь, и не осталось ничего свободного от ярлыка с ценой. Ни еды, ни сна, ни любви, одно потребление. Вот с этим я и борюсь.

Парни уважительно покивали и предложили тост: "чтоб всё ништяк". Свят с удовольствием поддержал – ему тоже хотелось, чтобы всё было хорошо.

Ещё около часа Свят втолковывал ребятам особенности современной революционной борьбы, потом они взяли ещё пива и пошли к нему домой. Мальчишки слушали с неподдельным интересом, а старший товарищ не уставал делится с ними знанием о сути вещей.

Свят радовался, что ему удалось найти столь благодарных слушателей. "Пусть и дети вроде, – думал он между делом, – но их глаза разгораются всё ярче, а там, глядишь, и откажутся от маргинального образа жизни, перестанут пить, курить, сквернословить, обрастут мужеством, да и посвятят себя делу революции, а хотя бы и просто честными людьми будут."

Когда они подошли к дверям квартиры, Свят был уже довольно пьян и младшому приходилось подпирать его сзади, чтобы не допустить падения. На липком от пыли столе они продолжили братскую попойку.

– Мужество, пацаны, мужества не достаёт нам всем, а вы, вы смогёте! – говорил Свят. – А знаете, почему?

Юные выпивохи послушно помотали головами.

– Потому что вы реальные! – сказал он и махнул ещё стакан, после чего уронил голову на стол.

Ему снилась площадь, полная сильных и свободных людей, радостных друг другу и самим себе, молодых душой, а кое-кто и телом, и все они, как праздник, встречают приход нового времени, как родные, обнимаются, целуются, бодро вскрикивают что-то победное и поют, зная, что теперь не будет никакого угнетения, ни жмёт нужда и не давит обязанность, не осталось ни одного лишнего и неприспособленного человека, даже парень в красных штанах хлопает себя в восхищении перед стремительным торжеством правды, а среди этого воодушевлённого люда деловито стоит деревянная сцена, а на ней – два столба, соединённых длинной перекладиной, прогнувшейся от тяжести подвешенных на ней тел.

Когда Свят проснулся, в окно кухни лупило утреннее солнце. Он припомнил вчерашний день и своё стремительное погружение в темноту на глазах у подростков, от этого стало даже дурнее. Свят прошёлся по квартире – вчерашних друзей в ней не было, равно как не было и телевизора, компьютера, пальто, и, как выяснилось чуть позже, его расчёта.

Тетрадь, которую Свят носил с собой, чтобы не упустить момент вдохновения, исчезла вместе с пальто, а потому он продолжил конспект прямо на стене комнаты:

"Злостная обязанность выживать в дорожающем мире вынуждает даже кристальных душою людей поддаваться бессовестным поступкам. Не их вина, что механизм купли-продажи настроен на безостановочное движение вещей из рук в руки, а любой, опускающий их или вовсе их не имеющий, будучи неспособным перехватить очередной товар, вынужден отойти в сторону, без надежды на маломальский уют и кусочек хлеба. Но наша задача в этот раз – держать руки высоко поднятыми над этим движением, с готовностью решительно и сокрушающе опустить их на головные части этого механизма".

7.

Однажды, уже почти зимним утром, в квартиру Свята требовательно постучали. Свят вскочил с кровати, натянул штаны и побежал открывать, предчувствуя общение с человеческим существом, скорее всего случайным. Но гости оказались совсем не случайными, а вполне намеренно добивавшимися свидания с хозяином квартиры – человек в синей форме, человек в серой форме и человек без всякой формы, но с печатью высокой власти на теле, то есть пристав, участковый и старшая по дому. Не став ждать приглашения, все трое прошли внутрь, задвинув смущённого Свята в угол прихожей.

Пристав прошёл на кухню, сел за стол, достал из папки листок и начал писать, участковый сел на диван, отчего тот пронзительно вскрипел, а старшая по дому осталась стоять в дверях, упёрши руки в боки и ненавистно глядя на Свята.

– Свят Андреевич Васильев? – с сомнением спросил пристав.

– Да, – тихо произнёс Свят.

Пристав уточнил адрес и Свят так же тихо его подтвердил.

– Работаете?

Как раз недавно Николай Антонович устроил его себе в сменщики, так как Свят остался без всякого содержания, а потому был вынужден вернуться в мерзкую систему купли-продажи рабоче-сторожичей силы. Получки хватало только на скудное питание, передвигаться по городу и то приходилось чаще пешком. Ненависть к капитализму крепла с каждым днём.