Русская комедия

Хитро улыбался и Роман Ухажеров. И хотя он ничего не сказал, ход его мыслей был ясен. Рогнеда при виде жуткой гидры наконец-то поймет, что ее единственное спасение от всех ужасов мира — на груди Ухажерова. И сама бросится ему в объятия.

Короче, мы завелись.

— Гидру! — вскричали мы. — Подать сюда гидру! Мы повергнем ее во прах!

Хорошо прокричали. Прямо как завсегдатаи ресторана «Москва». Это там за бешеные деньги тебе что хочешь приволокут. Хочешь гидру? Пожалуйста, кушать подано. И филе из туловища змеи, и заливное из девяти драконьих голов. Но в «Утесе» порционные блюда не предусмотрены. Ждут-пождут колдыбанцы, однако объект нового героического деяния не появляется.

А между тем уже наступает момент истины. Опять, значит, тупик? И тут…

— Атас! — услышали мы радостный вопль.

Это кричал, конечно же, юный впередсмотрящий многократный второгодник и наша будущая смена Антоша Добронравов.

— Гидра! — ликовал он. — Слева по борту вижу гидру.

Мы взглянули в указанном направлении и невольно вздрогнули. Со стороны Пемзенской равнины, где нашли себе вторую родину колорадские жуки, а если ближе — со стороны Дома культуры резинового комплекса, который славится высоким охватом населения культурно-массовой работой, к «Утесу» приближалось существо, каковое можно было смело идентифицировать с гидрой, она же дракон.

Существо по фамилии Краснощеков прибыло на берега Волги из Пемзенской области, где отличилось на ниве культурно-массовой деятельности. В Колдыбане оно подвизалось на той же ниве, а именно заведовало соответствующим отделом в Доме культуры орденоносного комплекса технической резины.

Краснощеков воцарился на этой ниве еще в старые советские времена. Причем гораздо быстрее, чем колорадский жук — на картофельных нивах Поволжья. Оно и понятно: на колорадского жука ополчились всем миром. Краснощекова же никто не обрызгивал с самолетов ядами, не давил кованым сапогом и даже пальцем никто не трогал. Более того, начальство носило его на руках. Краснощеков знал, как подъехать к начальству.

— Я прибыл сюда по зову сердца, — заявил он, представляясь директору комплекса Каучукову. — Мой долг — прославить ваше предприятие и вас лично на всю страну.

Колорадско-пемзенский жук твердо обещал, что о колдыбанских резинщиках будет писать центральная пресса, их будет показывать центральное телевидение, а директора Каучукова восхвалят даже настенные календари. Причем для достижения таких обольстительных перспектив потребуется не работать до седьмого пота, а наоборот… отдыхать. Разумеется, речь идет о досуге не безалаберном, но по специальной системе НУД.

— Кто за НУД, тот КОЗЛИ! — провозгласил жук Краснощеков.

«Что это за козлы, да еще занудные?» — удивится читатель.

А ты вспомни, читатель, советские времена. Как тогда Москва день и ночь пеклась о том, чтобы каждый строитель коммунизма стал личностью. Зрелой личностью, сознательной. Разумеется, не по-европейски, не по-американски и даже не в африканском духе. Только по-коммунистически. Да, обожала тогда Москва, растила-холила и даже ласкала-баловала всякую коммунистически зрелую личность. Сокращенно КО-З-ЛИ.

Воспитание КОЗЛИ считалось важнейшей государственной задачей. При этом деле кто только не состоял! В частности, один такой московский социологический научно-исследовательский институт. Сокращенно НИИ КОЗЛИ. А к нему присоседился и наш пемзенский жук. Он обитал при отделе, который разрабатывал, а точнее, доил, как корову-рекордистку, проблему воспитания КОЗЛИ через систему научно управляемого досуга. Сокращенно НУД.

Краснощеков так старательно сотрудничал с этим отделом, что сумел выхлопотать себе звание м. н. с. Правда, в данном случае м. н. с. расшифровывалось особо. Не младший научный сотрудник, а младший нештатный. Но Краснощеков был счастлив. Удостоверение столичного НИИ обеспечивало ему «зеленую улицу» в кабинеты наших тщеславных начальников. И даже сам Поросенков, тогда еще советский номенклатурщик, здоровался с Краснощековым за руку.

Короче, с ловкой подачи Краснощекова ДК комбината техрезины вызвался быть базой внедрения НУДной программы, разработанной столичными головами-головушками специально для тружеников провинциальных городов.

Краснощеков пошел прямо в цеха предприятия. В обеденный перерыв. И не случайно именно так.

Обеденный перерыв относился к числу величайших завоеваний славных колдыбанских тружеников. Несмотря на все препятствия со стороны администрации и верного ей профсоюза, обеденный перерыв на орденоносном флагмане резиновой отрасли проходил не по-московски, а по-колдыбански. То есть точь-в-точь, как в знаменитом волжском колхозе «Путь Ильича».

Мужчины играли в домино, травили анекдоты, смотрели в «красном уголке» какую-нибудь комедию с грифом «Детям до 16 лет запрещается». Женщины вязали, штопали, ходили в магазины, на рынок, в парикмахерскую, читали женские эротические журналы (не дома же этим заниматься!). Такой обеденный перерыв прекрасно восстанавливал силы. И что показательно — длился не час, а столько, сколько нужно для восстановления сил. Иногда день, иногда декаду, а когда — и весь квартал.

— Вы отдыхаете неправильно, — авторитетно заявил Краснощеков. — Единственно правильным времяпрепровождением каждого советского труженика является НУД. Про него пишет центральная пресса, его пропагандирует центральное телевидение, его рекомендуют даже настенные календари.

И вот во всех цехах и отделах во время обеденного перерыва стали функционировать всякие так называемые клубы по интересам. Разумеется, по интересам московских спецов по досугу. «Клубу путешественников», например, предлагалось обойти всю Москву и досыта налюбоваться ее знаменитыми достопримечательностями. Не подумайте только, что для этих целей славных колдыбанских тружеников отправляли в Москву в спецкомандировку. Нет, резинщики любовались красотами столицы по фотографиям. «Клуб любителей живописи», в свою очередь, буквально не вылезал из Третьяковки и других столичных музеев, наслаждаясь созерцанием известных шедевров искусства. Причем их даже можно было трогать руками и подносить прямо под нос. Потому что это были… ну конечно же, репродукции. Зато любители пения получили прямой доступ к классике. Они оглашали теперь заводские корпуса не какими-то безалаберными волжскими напевами и припевками, а классическими хоровыми гимнами и даже ораториями о любимой столице. Ну и так далее.

Все шло очень даже НУДно. Однако досуг во славу столицы почему-то не восстанавливал силы колдыбанских производственников, а наоборот, изматывал. С такой силой, что их невозможно было восстановить даже в остальное рабочее время. Чтобы выжить, резинщики стали сокращать этот научный по-московски досуг. Соответственно, пришлось урезать и обеденный перерыв по-колдыбански. Сначала до двух-трех часов. Потом — до пределов, установленных КЗОТ. И наконец, несколько участков и конвейерный цех, доведенные НУДным культурно-массовым охватом до отчаяния, выступили с почином работать совсем без обеденного перерыва.

Почин с энтузиазмом подхватили все остальные цеха и участки. Какой там обед — лишь бы Краснощекова не видеть!

Так резинотехнический комплекс прогремел на всю область как образец производственной сознательности.

Про него писала центральная пресса, его показывало центральное телевидение. Директор предприятия был награжден почетным дипломом НИИ КОЗЛИ, а Краснощеков специальным приказом по институту получил еще одну буковку на «погоны»: стал уже не просто м. н. с., а куда хлеще: м. н. н. с. — то есть младший, нештатный, но еще якобы и научный сотрудник.