Русская комедия

Если все наши дети станут, как и задумали, аферистами да рэкетирами, то кого же они будут обманывать и обирать? Опять нас, что ли? Тогда, может, и правда, уплыть в сторону самых дальних берегов? Хоть кролем, хоть баттерфляем, хоть топором.

Часть третья

Глава десятая

Итак, мы, истинные колдыбанцы-удальцы, развивая историческое соревнование с героем всех времен и народов — непревзойденным Гераклом, победили злобных змей, жестокого дракона и вероломного титана нового типа — этих неохолопов безвременья, этих опаснейших служителей низких и бескрылых, пустых и никчемных лжеистин.

Пока, правда, эти злейшие враги человечества были повержены только на территории ПОПа № 13 «Утес» (полезная площадь — 98 квадратных метров, а с туалетом во дворе — 100,5 квадратных метров). Однако мы не сомневались, что в ближайшее время указанные чудовища прекратят терзать умы и сердца всех граждан Самарской Луки, потом — Средней Волги, далее — Европы, еще далее — Азии. А там уж, глядишь, люди всей Земли, спасенные от хищных лап безвременья, возликуют и прославят Особую Колдыбанскую Истину.

Признайся, читатель: ты, небось, уже рвешься стать нашим союзником, тебя так и подмывает тоже кого-нибудь победить и выпить ему в одолжение. Но… Догадываемся, ведаем, чуем, что смущает тебя. Уж очень мы постоянно рискуем. Ходим по лезвию бритвы. Стоим на краю пропасти. Буквально сию минуту окажемся в объятиях неминуемой смерти…

Хорошо бы, — думаешь ты, ушлый и дошлый, — усовершенствовать методику и методологию колдыбанских побед. Создать эдакую особую науку побеждать. Чтобы по-суворовски: даю час на размышление и — нападаю. Или по-кутузовски: не жду ни минуты и отступаю. А лучше как Цезарь: пришел, увидел, победил. Но совсем бы хорошо, чтобы никуда и не ходить. И не надрываться. И не нервничать. А то флакон валерьянки, особенно в твердой упаковке, стоит сейчас почти столько же, сколько стакан «Волжской особой».

Правильно мыслишь, читатель. Буквально сию минуту наша историческая битва с безвременьем повернет еще на пятьсот градусов. Будет тебе, читатель, а равно внукам и правнукам удивительная, совершенно особая наука побеждать по-колдыбански…

Впрочем, всё по порядку. Как у Гомера и Гюго. Не хуже, чем в научной диссертации. Хлеще, чем в милицейском протоколе…

Собравшись в «Утесе» после блистательной победы над нео-Атласом, истинные колдыбанцы, естественно, были в приподнятом настроении.

После второго стакана, когда мысль взяла решительный старт для новой широты и глубины, Лука Самарыч решительно обратился к Гераклу:

— Ну, какой там у нас теперь подвиг по плану?

Геракл почесал затылок и вдруг принял загадочный вид:

— А сверх плана можешь? Так сказать, специальный подвиг, по заказу?

— Спецзаказ? — понятливо отозвался наш вожак. — Это по-нашему, по-колдыбански. И мазут, и сажу, и резину — всё даем сверх плана. Для Европы, для Азии, для чукчей американской Аляски.

— Я хочу предложить кое-что похлеще сажи и мазута. Такой подвиг, что чукчи французами станут, — так же загадочно продолжал Геракл. — Но если откровенно, то очень сомневаюсь, справишься ли ты, не надорвешься ли.

— Вчера в наш гастроном завезли уцененный фарш и ливерный паштет. Так что сейчас я в отличной форме, — похвалился герой и похлопал себя по животу. Тот отозвался гулко и мощно, как Молодецкий курган перед оползнем или обвалом. — Какое неслыханное чудовище мне предстоит ноне уложить на сыру землю?

— Уложить. Именно уложить! — опять по-плейбойски захихикал сынок Зевса. — Только не на сыру землю. На белоснежную простыню. Усыпанную лепестками белых роз. И не чудо-вище, а чудо-вещь. Иначе говоря, предмет безумных желаний.

— Эк, как вас развезло! Как наших цеховых поэтов, — удивился Лука Самарыч и взглянул на Ухажерова. — Вы, наш Ромео, догадываетесь, о чем он толкует?

— Назовите, пожалуйста, номер вашего спецподвига, — попросил Геракла Ухажеров, доставая из своего портфеля нужную хрестоматию и справочник.

— Номер тринадцать, — с веселым вызовом объявил Геракл и заранее захихикал.

— Такого номера здесь нет. Всех подвигов двенадцать.

— Я и говорю: сверх плана, — горделиво возразил эллин. — Это такой подвиг, для которого даже у ваших волжских сказителей-мюнхгаузенов слов нет.

— Ну не томите душу! — заговорил его соперник. — Рассказывайте.

— Ох, порасскажу! Будет что послушать вашим внукам и правнукам, — многозначительно пообещал Геракл. — Только усядусь сейчас поудобнее, а то наверняка от своего рассказа сам со стула упаду. — Он вцепился в стул обеими руками:

— С чего же начать? С начала? С конца? Или с середины? Ох, сейчас упаду… Короче, их было сорок. А я один. Ох, и бился я с ними, ох, и сражался!

— Да кто они, кто?

— Только не падайте! Царские дочки. Сорок сестер. Одна другой краше. И с каждой красавицей я исполнил дуэтом очень волнительный романс и совсем разволнительный роман-с.

Так вот оно что! Любовное приключение. В сорока дублях. Да, тут даже древнеэллинский бог — при всей своей темноте — светскими каламбурами залопочет.

Колдыбанцы, однако, не торопились ахать и восторгаться:

— Сорок царевен — это грандиозно. Прямо женская рота. Только без сапог и, надо полагать, без огнестрельных средств самообороны. Но история знает и более впечатляющие прецеденты. Например, в гареме царя Соломона было пятьсот жен.

— Так это жены! — замахал руками Геракл. — Во-первых, ублажать жен — это не героическое деяние, а супружеские обязанности. А во-вторых, стал бы я со своими законными женами чикаться и надрываться до потери пульса! Поцеловал в щечку — и за это пусть скажут спасибо.

— Пожалуй, вы правы, — согласились колдыбанские философы. — С чужой женой — не со своей. Не так-то просто показать себя героем. Тут уж — никакой показухи и халтуры… Однако есть удивительные примеры и по линии внебрачных похождений. Дон Жуан, скажем, специализировался как раз по чужим женам. На его счету — не менее ста побед.

— Ха! — отмахнулся древнегреческий секс-гигант. — Не спорю: чужая жена — это лихо. Прямо вулкан Везувий. Причем не спящий, а действующий. Неизвестно еще, кто больше герой, кто кому спасибо за любовь, за ласку должен говорить. А вот у меня было поле деятельности… Как бы поинтеллигентнее выразиться, а то сеструха Афина меня то и дело пошляком обзывает. Короче, не колхозное поле, а дикий, нетронутый луг.