Русская красавица. Анатомия текста

– Это, ты уж прости, моих рук дело. – Артур послушно возвращается к болтологии, гасит взгляд, отодвигается подальше, чтоб не отвлекаться. Демонстративно не смотрит на меня, только разговаривает. – Это я их такому научил. Ну, тому, что до окончания написания автору-текстовику лучше не давать ничего читать, а то непроизвольно подражать начнет… – Артур рассмеялся. – И о пользе пищащей клавиатуры, кстати, тоже я когда-то задумался. Ничего особенного, просто мысли вслух. А Лиличка передрала. Бездумно, надо заметить. Я хотел, чтоб каждая буква звучала своим тоном, и чтоб, при желании, можно было расшифровать по звукам, что именно человек пишет. Но это плохая идея оказалась, не грамотная. Поговорил с нужными людьми – высмеяли. Оказалось, сейчас такие программы существуют, что, если их на чей-то компьютер установить, то со своей машины можно полностью работу того компьютера отслеживать. Вплоть до полной копии экрана в любой момент времени. Лиличке я это сказать забыл. В итоге – она уловила лишь часть мысли и устроила полную ерунду. Она точно знает, когда сотрудник работает, а когда нет, но понятия при этом не имеет, на кого ведется работа. Может ты не на пользу дела клавишами пищишь, а как раз наоборот – для заклятых врагов или просто конкурентов отчет строчишь.. Нет, ну надо же, как эта бестия в точности все запомнила. Я и не думал, что таким ценным спецом ей кажусь… Стоит только ляпнуть что-то в голову пришедшее, а она уже идею проглотила и себе забрала. Не баба – поглотитель всего… – Артур никак не мог успокоиться. Сонечке надоело слушать рассуждения о Лиличке, и она решила позадавать более конкретные вопросы. – Делать деньги на книге? – переспросил он. – Нет, что ты. На одной книге это практически нереально. Деньги делаются на всем проекте. Черубина – хороший коммерческий проект. Ее смерть – подлила в него средств, когда все начало стихать. Настоящая смерть Марины и ее рассекречивание – твоя книга, сенсационные новости о Черубине, – новая подпитка проекта. Твоя смерть – будет следующим шагом. Я просто экспериментировал. Разрабатывал теории, потом проверял их кусочки на практике. Теперь, я так понимаю, Лиличка взялась продолжить мое направление у Рыбки. Еще бы, дело-то ведь интересное! Взять и из ничего, из совершенно пустого места создать культ, ажиотаж, деньги, признание… Получается у нее хреново, судя по всему. То есть проиграть твоя книга по-любому не смогла бы. Но могла нашуметь куда больше. Неплохая работа ведь. Я до конца дочитал – это о многом говорит… Беда Лилички в том, что она ходит оп намеченным когда-то мною маршрутам и совершенно не импровизирует. Из тебя такой букет работ можно было бы выжать при творческом подходе-то! А они уничтожили все… Это как с Лайкой. Была у меня такая американская знакомая. Вышивала крестиком… И сейчас, думаю, тоже вышивает… Судьба у девочки интересная. Рано вышла замуж, родила, пока сидела с ребенком, нашла себе невинное развлечение – вышивку. И вдруг оказалась небывалого уровня мастером. Ее работы сумасшедшие бабки стоят, их давно уже произведениями искусства считают. И хорошо это, с одной стороны. И ужасно. Потому что превратилась она в паучиху – сидит денно и нощно за работой, пальцами быстро-быстро перебирает и ни на что больше сил не имеет. Спит по четыре часа в сутки, с близкими по два часа общается, остальное время – рабочее. Ее обеспечивают от и до – ну вот как тебя тут. При этом еще и бешеные деньги ей перечисляют. Но ей те деньги уже не в кайф – тратить некогда. А все договор тот проклятый, который в самом начале своей деятельности она с нынешними своими администраторами заключила. Обязалась пять лет работать на полную катушку, если они ей хорошо платить станут и сбыт с раскруткой обеспечивать. Я ей: «Когда пиво попьем?», она – серьезно так, совершенно искренне: «Через три года, пять месяцев и четыре дня.» Во как! И ты тоже хочешь стать такая же?

– Да не хочу, не хочу. Ну что ты опять подкалываешь?

– И не станешь, потому что мы из игры выходим. Мы – уезжаем, и все нам по фигу…

Артур на время успокаивается, а потом снова нападает с упреками:

– Ну, как можно быть такой растяпою? Как думаешь, отчего у Рины речь ровно на одну сторону кассеты влезла? Ровно. Ни меньше, ни больше. И трагичный эпилог, и все должные паузы… А? Не показалось тебе это неестественным? Она заранее речь готовила. Или ей готовили, это уж не знаю. Дали задание автору – на столько-то минут речь с признанием. И вот, пожалуйста. Все четко, гладко, без запиночки. Все же, скорее, Рина сама писала. К чему лишнее звено в операцию втягивать? А Лиличка в жизни человеческий текст написать бы не смогла. Нет, ну почему люди так тупо работают, а им это с рук сходит? Рассказ точно уместился по времени на кассету! О правдоподобности никто даже и не заботился… А если б ты оказалась не такой доверчивой? Ты ведь актриса, вроде, должна за версту хорошо заученные и отрепетированные тексты чувствовать. Отчего не раскусила?

– Кусачки для тебя берегла, – фыркаю, отбиваясь от этих вечных попыток воспитания. Потом понимаю, что с ним так нельзя – тоже в ответ фырчать станет, а объяснять что-либо и не подумает. Меняю тактику: – Пойми, когда настроен на доверие к миру, никаких подвохов не замечаешь… А когда наоборот – живешь, как на вулкане, в постоянном напряжении и обиженности, ведь при желании в чем угодно зачатки обмана обнаружить можно. Я давно уже выбрала для себя первый способ жизни. И не буду его менять даже после всех этих разоблачений и носотыканий…

– По сути, они убили Марину. – Артур продолжает уже сам с собой. – Хотели виртуальной смерти, да переборщили, довели до физической. И я зачинщик этого действа. – ухмылочка на этот раз вышла жалкой и скомканной. – Ах, как старательно я продумывал механизм, который бы полностью стер место Марины в нашем городе… Страховался, опасался, что она «всплывет» в самый разгар акции по оплакиванию Черубины…

– Вероятно, очень прибыльной акции? – и отчего я сделалась такой жестокой? Человек кается, душу мне раскрывает вместе со всеми ее протухшими потрохами. А я, нет, чтоб посочувствовать, утешить, мол «ты не виноват», только масла в огонь подливаю… – Извини, я какой-то сволочной сделалась со всеми этими закидонами окружающего. Тренируюсь на кошках, ну, то есть, на тебе. Репетирую предстоящие перестрелки с врагами. – сама себе опротивев, лезу оправдываться. Прижимаюсь, в лицо заглядываю, ищу прощающего взгляда и ответного порыва… Желательно, совсем не делового характера.

– А вот и не метко! – это он, я так полагаю, и про язвительность мою и про последующее подлизывание. – Прибыли меня абсолютно тогда не интересовали. То есть я брал, конечно, свою долю, и прижал бы каждого, кто б осмелился ее у меня отобрать. Но не из корысти, а от принципа. Мне всегда был важен сам процесс. Это потрясающе здорово, взять обычного, ну, разве что немного выдающегося талантами человека, подкрепить обычным, ну, разве что, немного выдающимся заработками, спонсором и из этого ничего вдруг устроить настоящий ажиотаж, суматоху, нежданные прибыли и всеобщую одержимость. Люблю воплощать в жизнь красивые сложные проекты. Это громадный, ни с чем не сравнимый кайф!

– Прямо таки ни с чем? – изгибаюсь, многозначительно протискиваясь бедрами под его лежащую на постели руку… Не отреагирует – обижусь! И категорически не буду развивать дальнейшую инициативу… Работоголик хренов!

– Ну, разве что с одной вещью… – взгляд Артура затуманивается, то ли действительно от желания, то ли направленный железным логическим доводом: перед ним живая, жаждущая женщина, и не ответить на ее призыв означает в лучшем случае полный разрыв, а в худшем – дикий скандал. – Ну, то есть, не вещью, ну, то есть процессом, а точнее процессом, связанным с вполне конкретной особой, ну, то есть м-м-м-м…

Терпеть не могу всю эту болтологию. От других, конечно, приятно слышать было, а от Артура – доки технологий и всевозможных психологический премудростей – как-то не слушается. Постоянно подозреваю, что он специально это говорит, руководствуясь строгими расчетами и знанием женской психики. Нормальных мужчин нормальные женщины любят поначалу ушами, я же, как ни вызывающе это смотрится, сразу задействую другие органы.

* * *

Пса звали Гав, он был обожаем Людмилой и, конечно же, считался пуделем.

– По крайней мере, процентов на семьдесят, – сообщает Людмила не без иронии. – Ветеринар, к которому Гав водил меня сегодня, громко сокрушался, что у такой хозяйки и вдруг нечистокровная порода… Пришлось объяснить, что выбирают – мужей или друзей для корысти, а любимых и родных дает судьба. Ветеринар проникся…

Гав смиренно возлегает возле балкона, всем своим видом демонстрируя озабоченность. Прививки ему явно не понравились. Да и в кабинете он чувствует себя совершенно лишним.

– Потерпи, – подбадриваем его мы с Людмилой, – Сейчас дядя Миша приедет и увезет тебя домой. Он уже пять минут, как выехал. Правда, он ездит так осторожно, что добираться будет невесть сколько…

Мы с Людмилой сегодня большие бездельницы. План срывается, впору хвататься за головы, а мы – не в состоянии. То есть не настоящий план, разумеется, не а тот, что для отчетности. «Авось пронесет», – думаем, – «Авось Лиличка сегодня в тексты заглядывать не захочет…» Вообще-то мы намеренно пишем страшную нудотину, чтобы Лиличке ее вычитывать впредь не хотелось. Тоже, между прочим, искусство: написать так, чтоб формально придраться было не к чему, чтоб забраковать вещь не хотелось, но и изучать ее дальше тоже желание бы исчезло. Людмила в подобных делах большой ас, потому как училась в аспирантуре в советское время, да еще и работала в институте филологом. Но и у нее бывает апатия.

– Не могу! Надо расклинить мозги. Давай в шахматы?

Встречаю ее предложение радостью, потому как и самой требуется пауза. В своей работе я как раз дошла до описания первого дня работы у Лилички. Записи о настоящем времени веду постоянно, с того момента, как обрела серьезные подозрения о Лиличкиной нечестности, с того дня, как подслушала их с Геннадием разговор о сорванном Мариной эфире. Это хорошо, это существенно экономит время написания. А вот о начале работы, о тех временах, когда ничего еще не фиксировала, писать не так легко. Приходится вспоминать, выкапывать, отрывать вымысел моей испорченной страстью к сюжетам памяти от событий, происходивших в действительности…

В общем, отзываюсь на призыв поиграть с большим энтузиазмом.

Тем более, что играть с Людмилой – сплошное удовольствие. Равно как и работать, и общаться и даже просто сидеть в одном кабинете, в четыре руки выстукивая дробь на клавиатурах. Людмила – хорошая. Я – плохая. Я вру Артуру…. Беспрерывно вру и пытаюсь урвать себе еще хоть денечек нашей сомнительной идиллии.

– Перестань, – утешала меня Людмила совсем недавно, – Твои угрызения смешны. Они уместны только в том случае, если Артур сам говорит тебе всю правду! А я в этом сомневаюсь. Не тот человек, не те привычки….