Русская красавица. Кабаре

– Да, мам, хорошо, мам, – прилежным паинькой улыбается он.

Дама выходит. Девушка с верхней полки, видимо, желая завести беседу, задает самый идиотский в такой ситуации вопрос:

– Это твоя мама, да? – спрашивает, демонстрируя чудеса догадливости.

– Нет, – подросток уже напялил на лицо свою нагловатую ухмылку. – Это мой спонсор… Ну, и матушка по совместительству…

Так и едем. Прикрываю глаза, вспоминаю свой отъезд из Коростеня.

Ты помнишь, Димка, как они на нас смотрели? Ты помнишь? Привокзальную площадь затопило прощальное солнце. Светило так, чтоб надолго запомниться. Чтоб не забыли предстоящей зимой о его лучезарности, чтоб скучали и бредили. В солидарность с ним, я старалась выглядеть как можно беззаботнее.

– Всех благ! – закричала им, ступив на перрон и ощутив себя свободной. – Счастливо оставаться!

Впрочем, оставаться они надолго не собирались. Дедуган с амбалом собирались отправится в Киев уже сегодня, Лиличка с Рыбкой – в ближайшее же время, едва разберутся со сметами и прочими бумажками Передвижного. Клавдия Петровна, невероятно счастливая удачной развязкой драмы, висла на локте своего Слащова, жалась к нему без устали, и, наконец, без стеснения и конспирации. А чего уже конспирироваться? Тур распустили, партийных товарищей изображать больше не требуется.

Все это я узнала еще утром, когда по пути в штабной вагон для подтверждения права на отъезд, наткнулась на курящую в тамбуре Клавдию.

– А мы с Коленькой помирились, – сказала вдруг, наивно хлопнув ресничками и робко склонив голову на бок. Говорила так, будто несла в мир самое что ни на есть громадное счастье. Секунд сорок мне понадобилось, чтобы вспомнить, что Передвижного зовут смешным именем Коленька.

– Поздравляю, – мне как-то не удобно было оставить ее реплику без внимания. – А вы разве сорились?

– Страшно, – ответила. – Страшно поссорились. Он все не мог мне простить, что я про кабаре двойников спонсорам рассказала. Ты не думай, я не предательница. Меня просто эти остолопы не предупредили, что тут не все чисто. Не додумались… Но сейчас, когда все так благополучно завершилось…

– А когда завершилось?

– Да вот только что. Ты не знаешь еще, что ль? Геннадий признал за собой все долги, пообещал отдать. Сеня переживал, что упираться станет. Если б уперся, так нас, может быть, и не отпустили бы. От таких людей всего ожидать можно. Старик этот, ты заметила, как смотрит? Вроде бы как сквозь собеседника. Кивает в ответ, поддакивает иногда, а глаза – издеваются. Все мы, мол, про вас знаем, всю ложь вашу насквозь видим. Кстати, так и сказал сегодня на утреннем совещании: «С вами все изначально было ясно. Подстава, она и в Африке подстава. Мы платили за кого? А вы нам кого подсунули? И даже хорошо, что все артисты разбежались, я б их смотреть все равно не стал. Нужды нет. Финансирование приостанавливаю. Недостачу по счетам в счет долга включаю…» В общем, поезд распустили, тур остановили. А Сеня – молодец. Он всегда очень ответственный был. Нет у него недостачи по счетам. Все, что растрачено – зафиксировано. Потому, ни копеечки долга на нем нет. А Геннадия жалко. У него жена такая стервозная. Сгноит…

Не знаю уж, отчего я показалась Клаве достойной доверия собеседницей, но мне это пришлось как нельзя на руку. Когда, чуть позже, Рыбка попытался меня купить околесицей, мол, вот, все остаются тут под присмотром, а ты можешь ехать, цени мои хлопоты… Я только усмехнулась в ответ. Знаю я, мол, как все остаются…

Из отъезжающих я действительно была первая. Потому что ни в каких финансовых разборках участвовать не захотела, никаких компенсационных выплат, как Валентин, требовать не стала, а попросту собрала вещички и…

– Адьюс!

Лиличка нагнала меня спустя минуту. Раздробила каблуками незадачливо попавшиеся под ноги камушки, подбежала, эйкнула… И любопытство раздирает, и спросить не решается… Глаза горят, крылья носа подрагивают. Поди пойми, то ли ведьма, то ли просто кокаинистка неизлечимая…

– Скажи, – спросила, изогнувшись так, будто на другую сторону души моей взглянуть захотела. – А ты его правда слышишь? Ну, мужика своего покойного? – и тут же оговаривается. – Я не из праздного любопытства. Мне просто интересно, вот если мой супруг помрет, я что, тоже с ним в такой связи буду?

– А вы что, планируете с Геннадием его гибель и боитесь последствий? – от язвительной шуточки я не удержалась, разумеется.

Лиличка мгновенно посерьезнела, обожгла презрительным взглядом, и больше меня не беспокоила. И потопала я, как положено, навстречу своей новой жизни. И откуда силы только взялись? Шла, гордо голову откинув, плечи распрямив, песенку себе под нос бубнила и… радовалась.

А они, Димка, они так смотрели, так пялились. Ты помнишь, или не заметил? С такой завистью глядели, с таким изумлением. Поражались, как это я, после всего происшедшего, после всего, что они со мной сделали, и вдруг – победительницей вышагиваю. Я и сама бы удивилась, скажи мне кто вчера вечером, что на душе так легко станет. А все почему? Потому что получила от тебя подтверждение. Потому что знаю теперь – я не одна. Спасибо тебе, Димочка. Правда, спасибо…

Объективный взгляд:

И совсем не с завистью на нее смотрели – с состраданием. От нее ж за версту сумасшествием веяло. И в походке, намеренно надменной, и в резких движениях, и в посадке головы откинутой на спину так, будто не родная она этому телу – во всем неуклюжий вызов, во всем явственные зачатки одержимости. Одной рукой сумку, через плечо перекинутую, придерживает, другой – размахивает в такт шагам, что есть силы. А пальцы-то дрожат – мелькают, как крылья попавшей в западню бабочки… Прям не Марина – пародия на излишне манерную обиженную манекенщицу. То ли пьяная сильно, то ли больная совсем. Волосы, уже до необходимости укладки доросшие, назад откинуты, торчат белёсым капюшоном, шевелятся, губы, странной улыбкой растянутые, что-то свое шепчут, беспокоятся… И этот человек называл Лиличку ведьмою?

Не верно она поступала, не красиво, не по-человечески. Весь поезд ее провожать вышел. Не из стеба – от искренних добрых чувств. Пол-Украины ведь вместе объехали! Из окон своего вагона махали руками и всем, что под эти руки попадало, лихие технари. Хорошо махали, жизнерадостно, с шуточками, с улюлюканьями напутственными, с присвистываниями. Девочки-танцовщицы демонстрировали собственную безупречность возле вагона. Они, как обычно, были заняты секретными шушуканьями, но тоже на миг отвлеклись, и нашли время, чтоб свое «будь богата и любима!» визжащим, хихикающим хором прокричать. Марина их попросту не заметила. Даже плечом не повела в их сторону. Штабной, с Клавдией наперевес, специально вышли в тамбур, чтоб пожелать экс-артистке счастливо добраться до Москвы. Марина кивнула сдержанно, не одарив ни словом, будто каждый ее звук миллионы стоит. Ну а о том, как она, развернувшись, на пристально щурящегося Рыбку посмотрела, и говорить не хочется. Так, будто он всю жизнь ей сломал…

«В конце пути странная она стала. Замкнутая, всегда раздраженная, почти отталкивающая. Оживала, только когда свои байки про серебряный век рассказывала. Тогда сквозь заострившиеся ныне черты ее лица проступала прежняя Марина. Несла слова азартно, царила, даже блистала…» – запишет в тот день Передвижной в своем дневнике.

Нет-нет, я не придираюсь, я правду вспоминаю. Плохо она с людьми простилась. Не к добру это. Как известно – хочешь счастья в будущем, «закрой» все долги прошлого. А у нее перед этими людьми громадный долг был. Они столько слов, эмоций, времени ей посвятили…

Я ворчала внутри, критиковала, заставляла одуматься, а она все шла – наперерез всем рельсам, по самым пыльным местам, рассчитывая поскорее выбраться из этого отстойника и добраться до нормальной привокзальной площади. Шла и… улыбалась счастливо, совершенно меня не слушая.

Чему улыбаешься? Чему радуешься? Нет, реальное появление Димки, это, безусловно, хорошо. Оно дало Марине шанс вновь обрести внутренний стержень. Поверить в собственную исключительность, в то, что ее фантазии на самом деле многого стоят. Хорошо, но… Страшно-то как! Ведь все основы мира к чертям летят от таких внезапных явлений. Ведь теперь совершенно неизвестно что произойти может… Но Марина моя – бесстрашная. Еще в детстве, когда все появления страшного монстра из черноты подкроватья с ужасом ждут, она ждала – с жадной завороженностью. «Я с ним подружусь! «У Кати щенок, а у меня – домашний страшный монстр будет», – думала. Напророчила. Вот и явилось оно ей. Теперь не отвертишься.