Русская красавица. Кабаре
Шрифт:
Уж не помню, на какой станции это было, но стоять мы там должны были долго – вечер и полночи, если не ошибаюсь. Лизка позже, смеясь и краснея, рассказывала:
– Выглядываю с вагона, гляжу – коханэць!
Ну и понеслось-поехало, отмечали знакомство весело, с большой компанией в привокзальном кабаке. Коханэць уверял, что тоже, только с Лизкой глазами встретился, понял – все планы на вечер срочно нужно отменять. В общем, такая себе у них оказалась страсть с первого взгляда. А потом пьяная Лизка, собрав все силы, бежала по предрассветной платформе за последним вагоном нашего поезда и кричала, что есть мочи. Увы, никто ее не услышал. Хорошо, коханэць оказался человеком деятельным и обеспеченным. Меньше, чем через час, рыдающая Лизка была доставлена на место службы быстроходным
Не удивительно, что после таких ночных переживаний, в положенные шесть утра Лизка не проснулась. Как и всякий проводник, спала она в своем вагоне. Только у остальных было свое купе, а Лизка жила непонятно как: вещи все по шкафам, а самой спать прямо на полукруглых диванах-сиденьях вагона ресторана полагается. И спала себе прекрасно, и не жаловалась. А в то утро не жаловалась особенно, потому что уж больно спать хотелось. Посапывала себе блаженно, бесстыдно обхватив обеими ногами ватное одеяло. Сладостно причмокивала губами, источая перегар на весь ресторан. Добрая Валюша-официантка, памятуя о ночных приключениях Лизки, прогонять ее в шесть утра не решилась. В конце концов, накрывать на столы развалившаяся на сидении тушка совсем не мешала. И вот надо же… Именно в этот день и мне, и Зинаиде взбрело в голову проснуться пораньше. И не просто проснуться, а отправиться в вагон-ресторан для поглощения раннего кофе. Было еще без пятнадцати восемь, Валюша как раз собиралась растолкать Лизавету, как вдруг…
– Что это?! – прима поначалу даже не поверила своим глазам, потом присмотрелась повнимательнее, узнала в опухшем после перепоя лице спящей – физиономию ненавистной проводницы, и понеслась… – Что это, я вас спрашиваю?! – набросилась она на Валюшу.
– Это Лиза, проводница…
– Почему ЭТО спит там, где мы кушаем?! – с выражением беспросветного ужаса спросила она… Ощущение, будто речь шла не о спящем, а о, скажем, испражняющемся человеке…
– Потому что каждый проводник должен спать в своем вагоне, а Лиза – проводник вагона-ресторана, а тут больше негде лечь… – еще не понимая, что приму попросту переклинило, Валюша пыталась как-то объясниться…
Перепалка, разумеется, заняла ровно то время, которое Валюша собиралась посвятить расталкиванию Лизки. Конечно же, оголодавшая шайка тех.персонала ворвалась в ресторан, пока Лизка еще спала. Валюша торопливо похлестала подружку по щекам. Та пьяно потянулась и открыла один глаз. Корректные рабочие сцены сделали вид, что ничего не происходит и с невозмутимыми лицами расселись по своим местам. Лизка подскочила, сердито огляделась, сгребла в охапку постель и засеменила к тамбуру, потряхивая распущенными волосами и едва прикрытыми футболкой ляжками.
– У, наглючая! – Зинаида не собиралась оставлять инцидент без внимания. – Мужчины в зале, а она … И не смутилась даже… Что за разложение моральной обстановки в поезде?!
Валюша стояла, опустив глаза, и совершенно не знала, что предпринять.
– Передайте своей подруге, – зыркнула на неё Зинаида, – Что она здесь больше не работает. Уж я позабочусь, поверьте…
Дожидаться, пока она начнет заботиться, не стали, а попросту перевели Лизку работать в задние вагоны – с глаз чрезмерно моральных артистов долой. Потеряв из виду раздражитель, Зинаида успокоилась, и совершенно забыла о том инциденте. А Лизка вот не забыла. Потому что, всякий раз, собираясь зачем-то пройти в другой конец поезда, она вынуждена была просить подруг разузнать, где Зинаида. И ждать, ждать, бесконечно долго ждать, пока прима скроется в недрах своего купе, закроет дверь и предоставит Лизке возможность спокойно пробежать по вагону.
– Попадешься Зинаиде Марковне на глаза – уволю! – ясно сказал Лизке Передвижной, и бедняжка вынуждена была теперь прятаться. И где?! В собственном поезде, который ей давно уже стал родным домом… В этом составе Лизка работала уже три года, и больше девяти месяцев в году жила в поезде…
И вот, после всей этой истории, отправилась я как-то в штабной вагон – не помню уже, зачем… Кажется, что-то с бумагами надо было согласовать.
Покровительствующая мне Зинаида увязалась следом, чтобы вставить свое веское «фи» Передвижному, в случае его со мной несогласия.Едва открыв дверь тамбура, я оторопела от увиденного.
Не произнося ни звука, упрямо, словно мышь, пытающаяся запихнуть в норку не входящий туда кусок пищи, Передвижной толкал сопротивляющуюся Лизку в свое купе. Та тоже молчала, лишь расширенными глазами вращала бешено, и растопыривала руки-ноги, чтобы не сдаться в плен.
– Что за заминка? – уже громыхала нагоняющая меня Зинаида. Мы с Передвижным обменялись красноречивыми взглядами. Совсем не по-джентельменски Передвижной растопырил ладонь и, резко надавив на лицо жертвы, втолкнул обалдевшую от такого обращения Лизку в купе. После чего, как ни в чем не бывало, задвинул дверь и повернул в замке проводницкий ключ, больше похожий на инструмент какого-нибудь сантехника.
– Что тут у вас происходит? – подоспевшая Зинаида высунулась из-за моего плеча.
– Ничего, – без смущения соврала я, и пропустила приму в штабной вагон.
Разговор был недолгим, окончился вполне положительно и вмешательства примы не потребовал.
– Можете идти, – сообщил Передвижной, изогнув тонкие губы в блеклом подобии улыбки.
Сейчас, столкнувшись с его истинной сущностью, смешно вспоминать, что эта его манера держать себя командиром, казалась мне тогда привлекательной. «Ничего от него не зависит, и на разговор, собственно, не он нас, а мы его вызвали – а все равно командиром держится… Нет, ну точно, в гражданскую войну его надо, он бы тогда себя о-го-го как проявил!» – думала раньше. Увы, нынче, когда подобие войны пришло в наш поезд и потребовало от Передвижного решительных действий, стало ясно, как я заблуждалась. Ведь трусится весь и отчаянно ищет, на кого б спихнуть обязанности разбираться в заваренном! Вся его надуманная мной слащовщина моментально развеялась… А значит, давнишняя манера общаться со всеми, будто с подчиненными, была вовсе не последствием природной манеры брать на себя ответственность за все происходящее, а попросту самоутверждением на людях. А эта черта мною глубоко не уважаема…
Впрочем, не о трусости нынешнего Передвижного сейчас речь.
– Бесфамильная, вас можно попросить остаться на секундочку? – тоном учителя, требующего, чтобы двоечник остался после уроков, произнес Передвижной, когда мы с Зинаидой уже повставали со своих мест.
– Разумеется.
Я осталась, пребывая в некотором замешательстве. Передвижной начал как-то уж слишком издалека.
– Зная вашу склонность переводить все в привычные вам области, считаю своим долгом заявить…
Пока я переваривала эту витиеватую словесную конструкцию, Передвижной достал из бара два стакана и предложил мне сока. Согласилась, удивившись совсем не свойственной ему ранее галантности (обычно он вполне мог выпить сок сам на глазах у диву дающегося от такого поведения гостя).
– Так вот, – Передвижной старательно подбирал слова. – То, что вы видели, – он кивнул в сторону двери своего купе, – это вовсе не то, что вы думаете…
Разговор становился похож на фарс.
– А что я думаю? – поинтересовалась я как можно невинней и стараясь не рассмеяться.
– Вы думаете, что я, пользуясь служебным положением и польстившись на сомнительные… то есть вы, вероятно, думаете, что несомненные… прелести своей подчиненной, заставил ее явиться ко мне в купе, чтобы… – тут Передвижной остановился, подбирая слова.
– Чтобы стесать ей колени, – невольно подсказала я, но потом решила не мучить Передвижного недосказанностями. Ведь он же, по моему мнению, хотел как лучше. Помнил о моем знакомстве с Клавдией, переживал. Опасался, что я превратно пойму увиденное и… Вот только непонятно, зачем объясняться в такой странной форме. Будто намеренно желая меня обидеть. – Успокойтесь, ничего я такого не думаю. – заверила я. – И, знаете, мне, конечно, все равно, но все же было бы приятно, если б и вы про меня не думали всяких гадостей. Все эти ваши «переводить в привычные вам области» и прочие намеки, во-первых, лишены всякой почвы, а во-вторых, попросту невежливы.