Русская Православная Церковь и Л. Н. Толстой. Конфликт глазами современников
Шрифт:
Следует при этом иметь в виду, что В. Г. Чертков, по свидетельству многих лиц, в том числе и В. Ф. Булгакова, как будет видно ниже, критически относившегося к ближайшему сотруднику Л. Н. Толстого, не руководствовался личной корыстью, направляя все вырученные (а часто и свои личные) средства на распространение произведений Л. Н. Толстого [793] . А для Л. Н. Толстого вся эта «мышиная возня» была крайне неприятна, о чем свидетельствует его признание в письме В. Г. Черткову от 13 декабря 1897 г.: «Пока я печатал за деньги, печатание всякого сочинения было радость; с тех пор же, как я перестал брать деньги, печатание всякого сочинения есть род страдания» (ПСС. Т. 88. С. 67).
793
См., например: Булгаков В. Ф. О Толстом. Тула, 1964. С. 185.
Следует обратить внимание на одно очень важное обстоятельство, связанное с этой деятельностью В. Черткова. Благодаря письменным свидетельствам Л. Н. Толстого и своей активной издательской деятельности к началу XX в. В. Г. Чертков становится одним из самых известных во всем мире правозащитников, и эта репутация в свое время (через 20 лет) сослужит ему большую службу.
Осенью 1900 г. Е. И. Черткова приобретает для семьи Черткова в местечке Christchurch (Крайстчерч, 150 км от Лондона) дом (Tuckton House), куда последний перевозит типографию и начинает строительство специально оборудованного по последнему слову техники хранилища рукописей Толстого. Активная пропаганда взглядов Толстого в Англии продолжается. С этой целью в 1901 г. в небольшом городке baurnemouth
794
В своих воспоминаниях А. П. Сергеенко утверждал, что вообще русский язык В. Г. Чертков знал хуже, чем английский, – он часто составлял фразу по-английски и затем переводил ее на русский язык (Сергеенко А. П. Семья / Предисл. и публ. Т. П. Виноградовой // Нева. Л., 1980. № 10. С. 106).
Таким образом, можно констатировать, что В. Г. Чертков, в первую очередь благодаря своим обширным и разносторонним связям в Англии, осуществлял интенсивную пропагандистскую деятельность, создавая в Европе образ Л. Н. Толстого – борца против режима и Церкви.
Еще одно обстоятельство не может не привлечь внимание исследователя: несмотря на ярко выраженную антиправительственную и антицерковную деятельность Л. Н. Толстого, несмотря на синодальную констатацию фактического отпадения последнего от Церкви, В. Г. Чертков реально до самого последнего времени сохранял свои связи при дворе и умел ими своевременно пользоваться. Не случайно в своих воспоминаниях В. Ф. Булгаков отмечал: «Его, властного и сильного человека, как бы тянуло к таким же властным и сильным людям» [795] . Осенью 1901 г. с больным Толстым, находившимся в Крыму, познакомился (26 октября 1901 г.), вступил в переписку и посетил его несколько раз великий князь Н. М. Романов (1859–1918). Н. М. Романов – старший сын великого князя Михаила Николаевича, внук императора Николая I, историк эпохи императора Александра I. Н. М. Романов был связан давней дружбой с В. Г. Чертковым, так как великий князь Михаил Николаевич одно время был председателем комитета по обучению и образованию войск, его заместителем на этой должности состоял отец В. Черткова, Г. И. Чертков.
795
Булгаков В. Ф. «Злой гений» гения. С. 10.
В процессе общения в Гаспре между Л. Н. Толстым и великим князем шла речь об обмене некоторыми книгами. В письме от 5 сентября 1902 г. Н. М. Романов просит доставить ему новое издание Черткова («К рабочему народу»), когда оно появится в Англии, и добавляет: «…я прочту этот труд с самым живым интересом. Самое лучшее попросить Диму Черткова, чтобы он мне адресовал эту книгу прямо в Боржом, так как я получаю все без цензуры» [796] . Поистине поразительное обстоятельство: русский великий князь, представитель царствующего дома Романовых, хочет получить без цензурных проволочек книгу одного из самых последовательных врагов своей семьи и русского государства только на основании их старой дружбы – и не видит в этом ничего странного. А ведь антиправительственная и антицерковная работа В. Г. Черткова в последние годы жизни Л. Н. Толстого вполне приобрела черты своеобразной организации, о чем сообщает в своем дневнике М. С. Сухотин. Вот его характерная запись (26 января 1908 г.): «Получил интересное письмо из Ясной Поляны от Ю. И. Игумновой. В Ясную приехал из Англии Чертков. Несмотря на неудачу проповеди Гусева, Чертков не унывает и желает продолжать пропаганду. Для сего он ставит на место Гусева какого-то молодого человека Плюснина. “По словам Черткова, – пишет Ю. И., – дело организовано так, что как только Плюснин будет арестован, на его место приедет кандидат, а когда арестуют кандидата, то приедет еще кандидат и т. д.”. Организация неплохая, но только не могу я ей симпатизировать. Богатый Чертков платит бедным молодым людям 50 р[ублей] в месяц и посылает их на бой с правительством, рискуя сам во всяком случае менее, чем его наемники. Правительство, конечно, не может поступать иначе, как арестовывать этих чертковских condotieri, так как их проповедь заключается главным образом в том, что не следует податей платить и в солдаты идти» [797] .
796
Переписка Л. Н. Толстого с Н. М. Романовым // Литературное наследство. Т. 37–38: Л. Н. Толстой. II. М., 1939. С. 311.
797
СухотинМ. С. Лев Толстой // Литературное наследство. Т. 69 / АН СССР. Ин-т мировой литературы им. А. М. Горького. М., 1961. Кн. 2. С. 202.
Только старой дружбой по Конногвардейскому полку можно объяснить тот факт, что Д. Ф. Трепов (1855–1906), московский обер-полицмейстер (1896–1905) и генерал-губернатор (1905), хранил для Черткова в специальном ящике бумаги Толстого, а высокое покровительство вдовствующей императрицы Марии Федоровны позволило Чертковой освободить от воинской повинности своего единственного сына [798] . Это совершенно неординарное сообщение В. Ф. Булгакова нуждается в самой тщательной проверке. Никаких доказательств, что речь идет именно о нелегальных сочинениях, он не приводит. При этом известно, что приблизительно в 1893 г. В. Чертков передал на хранение Трепову некоторые личные бумаги Л. Н. Толстого, о чем имеются свидетельства в дневнике С. А. Толстой и в переписке Л. Н. Толстого с В. Г. Чертковым. Д. Ф. Трепов был сыном губернатора Петербурга генерала Ф. Ф. Трепова, который являлся родственником В. А. Пашкова и полагал, что проповедь «евангельского христианства» представляет собой эффективную альтернативу деятельности революционеров. Как уже упоминалось, одно время Д. Ф. Трепов и В. Г. Чертков были членами одного кружка по изучению Священного Писания. Близким другом семьи Чертковых был и гр. И. И. Воронцов-Дашков (1837–1916), министр императорского двора с 1881 по 1897 г., начальник главной охраны императора Александра III.
798
Такова версия В. Ф. Булгакова (см.: Булгаков В. Ф. «Злой гений» гения. С. 10).
При этом следует иметь в виду, что очень скоро именно новый санкт-петербургский генерал-губернатор станет инициатором самых решительных мер в области свободы печати, в том числе предостережений, конфискаций, запретов некоторых печатных органов, а также запретов касаться в публикациях тех или иных вопросов. Инициатором соответствующих циркуляров почти всегда был именно Д. Ф. Трепов – цензоры получали инструкции непосредственно от генерал-губернатора. Секрет дружественных отношений В. Черткова с Треповым открывают составители его биографии: дело в том, что Чертков до конца жизни сохранил дружеское отношение к своему бывшему сослуживцу, так как, «несмотря на коренную разницу в воззрениях, В[ладимир] Г[ригорьевич] считал Трепова человеком исключительной искренности, честности и правдивости» [799] .
799
ОР ГМТ. Ф. 60. Оп. 2. № 18. «Биография В. Г. Черткова. Ответы на вопросы проф. С. А. Венгерова для критико-биографического словаря». Составлено А. П. Сергеенко и А. К. Чертковой. Л. 3.
Однако «дружба» Толстого с великим князем Николаем Михайловичем имела еще более поразительное
продолжение. Пересказывая известную историю письма Л. Н. Толстого императору Николаю II, М. С. Сухотин в своем дневнике сообщает, что «Николай Михайлович передал кн. Барятинской (Нелли), она написала Черткову, а он Л[ьву] Н[иколаевич]у то, что государь отнесся «благосклонно» к его письму и обещал никому его не показывать. Последняя фраза характеризует этого робкого, не имеющего никакой инициативы, самоограничившего себя самодержца, не могущего ничего сделать помимо своих министров. Ему кажется, что обещание не показывать должно гарантировать и его самого, и Л[ьва] Н[иколаевич]а от разных неприятностей» [800] .800
СухотинМ. С. Лев Толстой // Литературное наследство. Т. 69 / АН СССР. Ин-т мировой литературы им. А. М. Горького. М., 1961. Кн. 2. С. 168. Княгиня Нелли Барятинская (Е. М. Барятинская) – двоюродная сестра В. Г. Черткова. В 1899 г. В. Г. Чертков в письме к С. М. Мартыновой обращается с просьбой узнать у великого князя Николая Михайловича, не согласится ли последний время от времени быть передатчиком писем Черткова для кн. Барятинской, причем подчеркивает, что будет передавать только письма, а не книги или брошюры (см.: Тарханская находка (письма из прошлого) / Публ. О. С. Пугачева // Яснополянский сборник. 1998. Тула, 1999. С. 120).
Таким образом, на основании анализа контактов Л. Н. Толстого с великим князем Н. М. Романовым складывается впечатление, что при дворе существовала чуть ли не «протолстовская» и «прочертковская» партия, взгляды которой являлись выражением установки покойного императора Александра III на позднее творчество и деятельность Л. Н. Толстого: не делать из него мученика. Здесь, по всей видимости, важное значение имели и связи матери Черткова, Е. И. Чертковой, в частности ее близкие контакты с вдовствующей императрицей Марией Федоровной и личные симпатии некоторых членов царствующей фамилии к творчеству «великого писателя земли русской». И в этом, как можно предполагать, установки сторонников В. Г. Черткова и Л. Н. Толстого среди членов царствующего дома существенно расходились с церковной позицией и с теми близкими императору лицами, которые понимали смысл и значение для будущего России и Церкви разрушительной работы Л. Н. Толстого и В. Черткова. Только этим обстоятельством можно объяснить нежелание императора Николая показывать кому-либо письмо Л. Н. Толстого и тем самым, как это ни парадоксально звучит, гарантировать его от неприятностей.
Впрочем, А. Фодор высказывает интересную альтернативную версию, смысл которой заключается в следующем: будучи прекрасно осведомленным о близких контактах В. Черткова с Л. Н. Толстым, русское правительство пыталось использовать первого для своеобразной «нейтрализации» писателя, а кроме того, возможно, распространение работ Л. Н. Толстого могло восприниматься как некое препятствие революционной пропаганде, с этой точки зрения оно имело больше пользы, чем вреда. Действительно, трудно понять, почему со стороны полиции не было никаких препятствий обмену корреспонденцией между В. Г. Чертковым и Л. Н. Толстым. Кроме того, А. Фодор обращает внимание на достаточно странные обстоятельства высылки В. Г. Черткова и его единомышленников: Чертков был выслан в страну, которую любил не меньше России (в отличие от В. И. Ленина, например, который через три месяца после В. Г. Черткова был выслан в Сибирь), и пробыл в ней больше времени, чем требовалось, так как вернуться в Россию имел возможность гораздо раньше [801] .
801
См.: Fodor A. A quest for a non-violent Russia: The partnership of Leo Tolstoy and Vladimir Chertkov. Laham, MD: University Press of America, 1989. Р. 45, 76, 8789. На аналогичные обстоятельства по отношению к проповеди В. А. Пашкова обращает внимание и Э. Хейер: родственниками В. А. Пашкова были А. Е. Тимашов, министр внутренних дел (1868–1877), и петербургский градоначальник Ф. Ф. Трепов, этим фактом, а также возможными видами правительства, рассчитывавшего на антиреволюционный эффект религиозной пропаганды, можно объяснить то обстоятельсто, что некоторые собрания пашковцев проходили под охраной полиции, а объявления о них печатались в газетах. Кроме того, на эффект усмирения в отношении студенческих волнений рассчитывали и университетские власти (Хейер Э. Религиозный раскол в среде российских аристократов в 1860–1900 гг. (редстокизм и пашковщина). М., 2002. С. 121, 124–125).
В этом смысле можно согласиться с выводом современного исследователя А. Д. Романенко, сделанным по поводу деятельности В. Черткова уже после большевистской революции 1917 г.: «Тонкий политик и опытный царедворец, при всей своей прямоте и прямолинейности человек очень осторожный <…> Чертков отлично понимал важность контактов именно с первыми лицами в государстве, имевшими право решать, казнить или миловать» [802] .
Вообще тема «В. Г. Чертков и большевики» должна в ближайшее время привлечь самое пристальное внимание исследователей. Возможно, здесь могут помочь материалы архивов Черткова и В. Д. Бонч-Бруевича, хранящиеся в Научно-исследовательском отделе рукописей РГБ. Эта проблема непосредственно не связана с темой данной работы, однако самые поверхностные наблюдения на этот счет (некоторые из них содержатся в биографической статье «Чертков В. Г.», в приложение к данной работе) позволяют заключить, что некоторые будущие руководители большевистского движения, в первую очередь В. Д. Бонч-Бруевич, П. Г. Смидович, А. В. Луначарский, возможно, Ф. Э. Дзержинский, были связаны с В. Г. Чертковым довольно загадочными, но достаточно крепкими узами, позволявшими Черткову уже после большевистской революции 1917 г. решать сложные задачи. Весьма вероятно, например, что Чертков способствовал освобождению из лагеря в 1921 г.
802
Из бумаг В. Г. Черткова и его современников / Вступ., публ. и примеч. А. Д. Романенко // Филологические записки: Вест. литературоведения и языкознания / Воронежский государственный университет. Воронеж, 2003–2004. Вып. 19. 2003. С. 218.
A. Л. Толстой. Возможно, кроме старых дружеских связей с В. Д. Бонч-Бруевичем, здесь имело значение и выступление Черткова с письмом своим английским друзьям в 1919 г. с призывом помочь России, стоявшей перед угрозой западной оккупации [803] .
По решению комиссии НКВД по административным высылкам от 27 декабря 1922 г. В. Г. Чертков был приговорен к высылке в Германию на три года за «антисоветскую деятельность, выразившуюся в резкой критике советской власти и агитации против службы в Красной армии». Однако по решению Особой комиссии ВЦИК по уголовным делам от 18 января 1923 г. высылка в Европу была заменена высылкой в Крым под надзор органов ГПУ, но и это решение было отменено [804] . Однако в конечном счете по совершенно непонятной причине В. Г. Чертков не только не был выслан из Советской России в 1923 г., но и вообще не подвергся никаким преследованиям. Кажется, только желания видеть изданными творения Л. Н. Толстого, главным хранителем которых был в этот момент В. Чертков, недостаточно.
803
См.: Save Russia: a remarkable appeal to England by Tolstoy’s literary executor in a letter to his English friends / Vladimir Grigor’evic Certkov. London: Daniel, 1919. Следует иметь в виду, что с 1918 г. В. Г. Чертков получил от большевистских деятелей ряд «охранительных» документов: ОР ГМТ. Ф. 60. Оп. 2. № 536. 1918 г. Народный комиссариат по просвещению. Отдел Х. Управление делами. Охранная грамота, выданная В. Г. Черткову в том, что его имущество и библиотека, а также помещение, им занятое, реквизиции не подлежат; ОР ГМТ. Ф. 60. Оп. 2. № 25. 1918 г. Совет народных комиссаров, Бонч-Бруевич В. Д. управляющий делами Совнаркома. Удостоверение № 1851, выданное В. Г. Черткову для беспрепятственного приезда из Москвы в Калугу для чтения лекций; ОР ГМТ. Ф. 60. Оп. 2. № 537. 1920 г. Луначарский А. В. Удостоверение № 3360, выданное
B. Г. Черткову в том, что имеющийся на его квартире материал находится под особым покровительством Республики.
804
См.: Высылка вместо расстрела. Депортация интеллигенции в документах ВЧК – ГПУ. 1921–1923. М., 2005. С. 503. Доклад 18 января по вопросу о высылках делал Ф. Э. Дзержинский (см.: Там же. С. 172, 177).