Русская республика (Севернорусские народоправства во времена удельно-вечевого уклада. История Новгорода, Пскова и Вятки).

Пригодится ребятам черепками играть,Поминать Садку, гостя богатаго,Что не я, Садко, богат — богат НовгородВсякими товарами заморскими,И теми черепанами — гнилыми горшки!

Но в другом варианте, записанном Рыбниковым в Олонецкой губернии, победа остается за Великим Новгородом: событие представляется естественнее. После каждого дня скупки товаров привозили их вдвое больше, и вот —

Подоспели товары московские,На ту на великую славу новгородскую.Как тут Садко пораздумался:Не выкупить товара со всего бела света.Още повыкуплю товары московские,Подоспеют товары заморские.Не я, видно, купец богат новгородский:Побогаче меня славный Новгород!Отдавал он настоятелям новгородскимДенежек со тридцать тысячей.

По нашему мнению, оба окончания песни имеют свой важный исторический смысл. Колебание между личной свободой, доходившей до владычества произвола, и между строгим могуществом общины составляет отличительную черту новгородской общественной жизни. В первом варианте берет перевес первое, во втором другое. Немудрено, что поэтический народный гений новгородский дал такие различные исходы подвигам своего героя.

Но вот другая песня о том же Садке, уже совершенно фантастическая, с затейливыми признаками языческого мира. Садко отправляется за море продавать новгородские товары.

Поехал Садко по Волхову, Со Волхова в Ладожско, А с Ладожска в Неву-реку, А со Невы-рекн в сине море!

Далекий и неведомый путь, исполненный опасностей и чудес! Садку везет счастье; он под покровительством могучих существ, управляющих водами; Садко продавал новгородские товары в чужих краях, получал великие барыши; при обычном в песнях способе преувеличений доход его изображается в виде сороковок бочек злата и серебра. Но придет и ему роковой час. Своенравные подводные существа потребуют с него неприятного расчета за помощь, какую оказывали. Ему покровительствовали Ильмень-озеро и Волга-матушка; но есть над ними в пучинах синего моря водяной царь: следовало и ему угодить. Садко плавал счастливо; а на возвратном пути вдруг вздумал пошутить с ним водяной царь. Поднимается непогода; волны бьют в корабль, разрывает ветер паруса; корабль кружится по возмущенной пучине. Садко догадался, говорит дружине своей храброй: "Много мы по морю ездили, а царю морскому дани не плачивали: видно, царь морской от вас дани требует . Велел он спустить другую — не успокаивается море. Знать, морской царь требует иной дани: — живой головы! Садко велит делать жеребья; всякий должен подписать свое имя на жеребье; чей жеребий на дно пойдет, тому идти в синее море. Сперва сделали жеребьи волжен (из тавологи). Садков жеребий хмелево перо; жеребьи всех плывут; Садков идет ко дну. Тогда положили, что жеребьи тех, которым нужно оставаться на свете, пусть потонут, а кого хочет взять к себе морской царь, того жеребий пусть плывет по воде. Сделали жеребьи ветляны: Садков жеребий булатный. Ветля-г.ые пошли ко дну; а Садков булатный плавает по волнам. Садко понял, что водяной владыка требует не другого кого, а именно его, Садка, себе в жертву. "Знаю я теперь за что это, — сказал Садко: — много лет я бегал кораблем по морю, а морскому царю не давал дани: не опускал хлеба с солью на дно морское... За это вот на меня и смерть пришла!" Он пишет духовную: завещает одну часть имения Божиим церквам, другую — нищей братии, третью — молодой жене, четвертую — дружине своей. Это старинный способ распоряжаться имуществом у богатых и влиятельных людей, поддерживавших себя дружиной молодцов, привыкнувших к ним — будь это в военном, будь это в торговом и промышленном быту. Купец богатый, Садко, все еще гусляр; гусли ему богатство дали; гусли ему в жизни были утешение; и теперь, готовясь расстаться с жизнью, он обращается к своим гуслям.

Ай же братцы, дружина храбрая!Давайте мне гусельцы яровчаты.Поиграть по им в остатнее.Больше мне в гусельцы не игрыватн!Али взять мне гусли с собой во сине-море?

Садко любил роскошь, веселость, забавы. Любил он хорошо одеваться, любил игрывать в тавлеи (шахматы). Вот он и умирать собирается с признаками своего веселого житья-бытья. Он надевает на себя дорогую соболиную шубу, приказывает спустить на воду доску, кладет шахматницу с золотыми тавлеями, сам садится на нее, берет в руки гусли... понеслись корабли по волнам, как черные вороны; — Садко один остался посреди морской пустыни... нет ни горы, ни берега... По одному варианту, ветер понес Садка, и принес к какому-то далекому крутому берегу, где в избе жил морской царь; по другому, он лишается чувств (засыпает) от великого страха, и проваливается в морскую глубину. Там

Сквозь воду увидал пекучнсь красное солнышко, Вечерню зорю, зорю утреннюю: Увидал Садко во синем море: Стоит палата белокаменная.

В эту палату входит Садко. Там живет водяной царь: голова у него что куча сенная. "А, Садко, богатый гость! — говорит он ему: — долго ты разгуливал по синю-морю, а мне дани не плачивал. Теперь сам пришле ко мне в подарочках. Говорят, мастер ты играть в гусельки; поиграй-ка мне, Садко, в гусельки яровчаты!

Садко как заиграл — так не утерпел царь морской, — стал плясать. От этой пляски поднялась ужасная буря на море; вода всколебалась, с желтым песком смутилась... разбивались корабли; много погибло купеческих сокровищ; много потонуло невинных душ. А царь морской все пуще и пуще веселится/дает Садку питья веселого; Садко пьет, и приходит в большой восторг; и так тешил он царя, пока сам от упоения не упал и не заснул. Тут является к нему старец седовласый — песня называет его Николой Можайским; ему тогда взмолились несчастные пловцы... Но этот старец, вероятно (судя по общеязыческому колориту), переделался народным вымыслом в Николая Чудотворца из какого-нибудь нашего языческого древнего благодетельного существа. "Полно тебе играть, Садко, — говорит он, — рви свои струны золотыя, бросай гусли звончатыя: царь у тебя сильно расплясался; море всколебалось; реки быстрыя разливаются; бусы и корабли тонут; много народа православнаго погибает. Садко послушался, проснулся, изорвал свои струны. Тогда старец говорит ему: "Смотри же, Садко: царь морской захочет тебя женить, и приведет тебе тридцать (по другому варианту триста) девиц. Ты не бери хорошей, белой, румяной; а возьми девушку поваренную, что лицом похуже всех; да как положит тебя царь морской с новобрачной, не обнимай и не целуй ея; а то быть тебе в синем море, и не быть тебе никогда в Новегороде". Как сказал старец, так и сделалось. Царь прежде всего хотел, чтобы Садко ему опять заиграл; а Садко отговаривался, что у него струны порвались и шпенечки повыломались, а в запасе у него нет ни того, ни другого. Тогда царь спрашивает: не хочешь ли жениться на душечке, на красной девушке? "У меня воля не своя в синем море", — отвечал Садко. Царь ведет к ему девиц,; Садко замечает позади всех девушку чернавушку, девушку поваренную, лицом хуже всех: ту и взял он. Положил его царь на брачное ложе. Садко помнит наставление благодетеля; крепится Садко, рученьки к своему сердцу прижал... но после полуночи, в просонье, невзначай, накинул он левую ногу на ногу жены своей — и вдруг —

Очутися под Новым-городом, А другая нога в Волх-реке.

Между тем, плакала по нем жена в Новгороде; запоздал ее милый друг: не бывать, видно, ему с синего моря! А дружина считает его погибшим, поминает Садка плывя на его судах к Новугороду. А стоит Садко над Волховом, на крутом берегу, встречает дружину свою, и ведет в свои палаты в Новгороде. Обрадовалась жена, за руки берет, целует Садка. Выгружает дружина товары заморские, бессчетную казну денежную, а Сад--ко в память своего избавления строит в Новгороде церковь Николы Можайского. С тех пор уже

Не стал больше ездить Садко на снне-море. ;— Стал поживать в Нове-городе.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ. Церковь

I. Стремление Новгородской церкви к самостоятельности. — Борьба с митрополитами

Христианство в Новгороде боролось с упорной стихией язычества более, чем в Южной Руси. Причиной этого была недостаточность древнего предварительного сближения с новой верой, по отдаленности края; сверх того, быть может, имело влияние и присутствие литовской народности, которая вообще держалась упорнее, чем славяне, старого язычества, когда его начинало вытеснять христианство.

О времени введения христианства в Новгороде у потомков сохранялось предание, что посланные в Новгород Владимиром новообращенные проповедники христианского учения должны были с мечом и огнем посевать его спасительные семена. Миф о том, что низвергнутый в воду божок Перун показывал признаки жизни, образовался и в Киеве, и в Новгороде; но в Новгороде он выразился в чертах более резких, чем в Киеве: в Киеве Перун только выплывал из воды, а последователи его кричали: выды-бай, наш боже!в Новгороде божок, плывя по Волхову, бросил на мост палку и завещал грядущим поколениям междоусобия и гдраки, которые должны были происходить на том самом мосту. "То было как будто проклятие от древней веры народу, который оставил и променял на другую.

Несмотря на официальное принятие христианства, Новгородский край был в Х1-м веке языческим. Летописцы называют новгородцев этого времени людьми вновь крестившимися. ;> В двенадцатом столетии новгородская Церковь должна была бороться с языческими верованиями и привычками. Матери приносили своих больных детей не к попам, а к волхвам — блюстителям языческих верований; религиозное чувство обращалось не к обрядам христианской Церкви, а к языческому Поклонению роду и роженице; семейная жизнь была под покровительством не византийских святых, а домашних прадедовских божков, и женщины, чтоб расположить к себе мужчин, действовали на них талисманами, получавшими силу от освящения посредством языческой молитвы знахаря. Даже и впоследствии, в течение всей истории Новгорода, христианство иногда казалось стихией, противодействующей жизненным силам, почерпнувшим свои первоначальные соки из языческого детства. Еще в темные времена язычества возникли в Новгороде начала той свободы, которая составляла господствующую черту его общественного быта; от язычества сохранился у новгородцев дух свободы, междоусобиц, удальства, предприимчивости личного произвола. И здесь, как и везде в России, Церковь старалась изменить эти своенародные славянские свойства, дать обществу тяготение к власти и поставить идеалом гражданского порядка могущество единодержавия.Естественно, такое направление в Церкви не могло идти непоколебимо, неуклонно и несложно; в свою очередь новгородская Церковь не раз и не в одном случае мирилась с народными началами; духовные, прежде чем стали духовными, были новгородцы; старый дух, переходя от предков к потомкам' с семейными преданиями и понятиями, содействовал своеобразному направлению самых религиозных побуждений.

Новгородская Церковь составляла часть общей русской Церкви; новгородские архиепископы зависели от киевского митрополита, носившего многозначительное название первопрестолышка русского и наместника константинопольского патриаршества, в последнем окончательно сосредоточивались все нити северного православия. Но уже с раннего времени в Новгороде стало обнаруживаться стремление к церковной самостоятельности, параллельно с политической:как в политическом строе Новгород, наравне с другими землями, не отлучаясь совершенно от федеративной связи с русским миром, и пребывая неотъемлемым членом состава общерусской державы, хотел однако удержать ненарушимо свою самосущность, так и новгородская Церковь далека была от того, чтоб отрезаться от общерусской Церкви, но желала, чтоб центральная церковная власть предоставила сколько возможно широкий круг действиям ее местного управления.