Русская жизнь. Будущее (август 2007)

В 1825 году, когда в городе останавливался император Александр I, курский губернатор Кожухов пенял здешнему городничему: «В городе разительный беспорядок. Городская площадь и улицы не спланированы, не очищены, песком не усыпаны, и в том самом месте, где государь изволил следовать, грязь большая на площади не очищена. Краска на крыше общественных лавок почти вся сошла, отчего и крыша вся в пятнах - представляет нестерпимое безобразие, колонны, не соответствующие архитектуре лавок, перепачканы. Беспечность и леность ваша простерлась до того, что вы не озаботились никакими мерами спокойствия в назначенном мною для государя доме, в котором вся лестница была занята зрителями, смотревшими в комнаты, так что почти невозможно было пройти по лестнице. Смотрение в окна заставило государя перейти в другую комнату, где также он не нашел должного спокойствия».

Правда, сам император особого неудовольствия не проявлял, но Александр I был вообще одним из деликатнейших правителей России.

Увы, сегодня в этом отношении ровным счетом ничего не изменилось. Главная площадь вымощена разноцветной плиточкой и в общем неплоха. Вокруг же - побитые тротуары, а местами вообще непролазная грязь.

Зато в городе имеется Белгородско-Старооскольское епархиальное управление. Его советовали посмотреть соседи по купе, портье в гостинице, бармен в кафе. Как только они не восторгались этим зданием: «старинный дом», «дворец», «сказочный теремок». Естественно, что я, особенно не мешкая, отправился на поиски этого здания. И ничего особенного в нем не обнаружил.

Причина же восторгов местных жителей довольно быстро прояснилась. В городе кроме этого особнячка довольно мало аккуратных и отреставрированных дореволюционных зданий. Памятники архитектуры здесь запущены, полуразрушены и на памятники совсем не похожи. Исторические путеводители в Белгороде не издают. Какие-то скромные сведения можно почерпнуть из «Белгородского краеведческого вестника» - скверно изданных трудов немногочисленных здешних краеведов. Но сведения эти очень непрочны - старые здания сносятся темпами невероятными, и если, например, какую-нибудь достопримечательность упомянули в прошлогоднем очерке, то это ничего еще не значит. Вместо нее можно найти печальный котлован, вырытый, а потом заброшенный строителями.

И тем не менее нельзя сказать, что Белгород - город вообще не туристический. Для путешественников специально выстроены два музея - краеведческий и диорама.

Перед входом в Белгородский государственный историко-краеведческий музей выставлены трактор, пушка и каменная баба. Этот комплект, в общем, обычных для музея атрибутов как бы завлекает редкого туриста в залы. Что ж, ход довольно симпатичный, хоть и примитивный. Мало кто из краеведческих музеев о таких вещах вообще задумывается.

Бок о бок разместилась и другая экспозиция - Белгородский государственный историко-художественный музей-диорама «Курская битва. Белгородское направление». Это, в общем, правильно. Осмотрев один музей, довольно трудно миновать второй. Вопрос, с какого начинать. Этот вопрос решает каждый индивидуально.

VII.

В последний раз Белгород удивляет при посадке в поезд. Состав подползает к платформе, но двери закрыты. Точнее, они открываются, но с другой стороны. В вагоны входят люди в форме и начинают там вовсю хозяйничать. Что ж, все так и должно быть: Белгород сегодня - пограничный город.

Пассажир тем временем делает очень неприятное открытие - его вагона нет. Но эта неприятность ненадолго - несколько вагончиков подкатывают, присоединяют к поезду. Это для нас, для россиян, и люди в форме здесь не появляются.

А через несколько минут состав отходит от вокзала, и о том, что он международный, сразу забываешь. Еще бы - ведь и украинцы, и белгородцы говорят на одном языке. На русском, но с отдельными украинизмами и немножечко напевно.

Александра Львовна Толстая Нестандартная дочь

Вспоминает Александра Львовна Толстая

Младшая дочь Льва Толстого прожила долгую, славную, успешную жизнь и скончалась в 1979 году в возрасте 95 лет. Она сделала все, что было в ее силах, для посрамления советской власти. И та отвечала ей сторицей: любимую дочь великого писателя, ту самую, которая перепечатывала его рукописи, была его собеседником и доверенным лицом, которой были оставлены наследственные права на все рукописи, ту единственную, кого он взял с собою, бежав из Ясной Поляны, - ее объявили несуществующей. Из всех фотоснимков и кинохроник, примечаний и мемуаров, экскурсионных рассказов и музейных экспозиций ее вырезали, вымарывали и вытравливали. Она им из-за океана - словом, они ей из СССР - зловещим молчанием. И так в течение 70 лет. Не было никакой Александры Толстой.

А она еще как была - деловитая, собранная, целеустремленная, верная отцовскому имени и идеалам, жизнь положившая на общественное служение. Поддержать утративших надежду -первая. Устроить на работу перебежчиков и невозвращенцев, накормить, помочь с бумагами - первая. Обратиться по радио к советским солдатам с призывом одуматься и не давить танками братьев-венгров - первая, в прямом эфире, с митинга в Мэдисон-сквер-гарден.

В 1939 году, как только на финской стороне стали появляться пленные красноармейцы, Александра Львовна объявила о создании Толстовского фонда.

Добавим к ее собственному рассказу то, о чем она из скромности умалчивает: за годы Первой мировой Толстая как сестра милосердия была награждена тремя Георгиевскими медалями за личное мужество.

Большевики арестовывали ее пять раз. Но не это подкосило ее, она и в заключении оставалась верна себе. В интервью она рассказывает об истинных причинах эмиграции.

Толстовский фонд (существующий и по сей день) помог десяткам тысяч соотечественников. Александра Львовна умела поставить дело: фонд поддерживали состоятельные и именитые люди - композитор Сергей Рахманинов, общественная деятельница графиня Софья Панина, историк Михаил Ростовцев.

Предлагаемое интервью было записано в 1965 году историком Алексеем Малышевым, собиравшим свидетельства о 1917 годе для программ «Радио Свобода». Полностью публикуется впервые.

Иван ТОЛСТОЙ

– Александра Львовна, когда вы начали интересоваться политической жизнью России, когда сами начали как-то в ней участвовать?

–  Пока отец был жив, я интересовалась постольку, поскольку он касался этих материй в своих писаниях. А он, как известно, много писал о положении рабочих, выступал за конституцию для России. И горевал о нищенской жизни крестьян. Но, не одобряя царского режима, отсутствия свобод, он очень боялся революции и отрицательно относился к социализму.

– Почему он боялся революции?

–  Он говорил, что царское правительство держит власть насилием и жестокостью, а новая власть будет в этом смысле еще хуже. Он это предвидел. Затем, он говорил, что нельзя строить что-либо неумелыми, грязными руками. Он считал, что социалистические руки - грязные. Особенно он ненавидел террористов, убийства. Это было ему противно.

– Где вас застала зима 1916-1917 годов, другими словами, те месяцы или недели, которые предшествовали Февральской революции?

–  Я была на фронте, там меня и застала Февральская революция. Я руководила отрядом.

– Что это был за отряд?

–  Мы перевозили раненых и больных с фронта в тыл. У меня были шесть врачей, сестры, команда из солдат.

– Так это был полевой госпиталь?

–  Нет, не полевой госпиталь, это был такой передвижной, летучий отряд.

– Как долго вы были на фронте?

–  Я в самом начале войны ушла на фронт. Работала в санитарном поезде, потом на Кавказском фронте, в Турции, оттуда перешла на Западный фронт и вот тут как раз и узнала о революции. Помню такую сцену. Я была больна, заражение крови, лежала в больнице. Вошел доктор, очень грустный, и говорит: «Вы знаете, что князь Михаил Александрович отказался от престола?» Я на него посмотрела и говорю: «Пропала Россия!» И он мне ответил: «Пропала Россия!» - и вышел из комнаты. А потом началось брожение, неподчинение, в отряде стало очень трудно работать. Особенно когда близилось уже дело к большевистской революции.

– У вас в памяти не остались разговоры с солдатами непосредственно после Февральской революции? Как они ее восприняли?

–  Как же, еще бы! Это было так тяжело. Солдаты ничего не понимали. Ведь каждую минуту выскакивали какие-то ораторы, говорили речи. Сначала коммунисты, потом против коммунистов. И солдаты совершенно не могли разобраться, кто к чему призывает. Помню, однажды в мою палатку ворвался солдат с площадной руганью. А мы просто сидели и пили чай - заведующая хозяйством, заведующая транспортом - и все очень перепугались. Я этого солдата знала, он был контуженный, я к нему подошла, положила руку ему на плечо, говорю: «Знаешь что, я к тебе приду в землянку, мы поговорим». И вот тут случилось невероятное: он, как ребенок, зарыдал у меня на плече. «Скажите, - говорит, - мне, где правда, где правда? Они (то есть большевики) говорят, что вы во всем виноваты, что вы буржуи. А я знаю, что вы ко мне хорошо относитесь, скажите мне, где правда?» Что ответишь на такой вопрос? Просто мучительно было смотреть на этих полуграмотных людей, которые не знали, что с ними завтра будет, и боялись.