Русская жизнь. Эмиграция (июль 2007)
Шрифт:
Потом устроился к узбеку жарить беляши и чебуреки возле Тушинского рынка. Платили ему по полторы сотни рублей в день за 12-14 часов работы. Только через полгода до него дошло, что эта зарплата годится лишь для того, чтобы не помереть с голоду: ни отдать долги, ни помочь семье он не сможет.
Жилец
Живут гастарбайтеры в кое-как приспособленных под жилье подвалах и съемных квартирах. В подвалах обычно отключают свет: формально это нежилые помещения, и непонятно, кто будет платить за электричество (не так давно я хотел подарить своим киргизским знакомым старую магнитолу, но выяснилось: в подвале нет розетки).
Оплатить аренду «однушки» при нынешних запредельных ценах на недвижимость
В день выдачи зарплаты старший по квартире собирает деньги и сдает их участковому, а тот, в свою очередь, - владельцу квартиры, вычитая свои проценты. Такое положение вещей очень удобно блюстителям порядка: они имеют гарантированную выручку и могут в случае надобности контролировать приезжих. К тому же процветает бизнес на продаже полугодовых «легализующих» бумажек (стоит одна около 7 тысяч рублей). Все овцы под боком, не нужно никого специально отлавливать для того, чтобы остричь. Жалобы соседей по лестничной клетке - еще одна статья милицейских доходов: кляузы всегда спускают участковому, а тот со знанием дела разводит перепуганную азиатскую публику еще на какую-нибудь сумму.
Калмамат живет в «трешке». Таких, как он, там еще 34. Некоторые «квартиросъемщики» не работают, все остальные платят за них в складчину. Его друг и земляк Аскер обитает вместе с двадцатью земляками в «двушке», в соседнем доме.
Эти квартиры можно сравнить, пожалуй, только с трюмами, в которых африканцы перманентно пытаются попасть на Канары. 35 человек в квартире - это только те, что «прописаны». К постояльцам заходят гости, братья по диаспоре, случается, что узбекские и киргизские родственники. То есть к вечеру в «трешку-рукавичку» набиваются человек до пятидесяти. Для кроватей места, понятно, нет, пол устлан тряпьем и одеялами. Из мебели - старый платяной шкаф, цветной телевизор «Электрон» и пара видавших виды табуреток.
Мужчины спят вперемежку с женщинами. Там так тесно, что для того, чтобы ночью повернуться с боку на бок, нужно потревожить своих соседей. Газовая печка работает почти круглосуточно: кто-то очередной готовит обед, кто-то вываривает белье (потом все эти тряпки вывешиваются на балкон, свисают с веревок в коридоре). Прихожая заставлена обувью, в которую заправляются твердые, пахучие носки. Многие курят прямо в квартире, многие изрядно выпивают вечером всякой дешевой дряни, и от смрада не спасают даже открытые настежь окна.
Несколько человек в квартире - верующие. Пять раз в день они молятся. Калмамат боится молитв: в противном случае ему придется отказаться от выпивки и забыть о женщинах. Впрочем, он и так о них может забыть - шансы нищего, женатого, маленького киргиза с позолоченными передними зубами, одетого в дворничью робу с надписью «Синтаво» на спине, на сексуальном рынке равны почти что нулю.
Но во что-то мой друг все же верит. Недаром он упрекал своего коллегу в недостойном поведении:
– Ты у нас в Оше был мулла! Зачем теперь пьешь? Зачем жене изменял? Зачем твоя вера?
«Мулла» только скривился в ответ.
«Зачем?» - любимый вопрос Калмамата. Он постоянно, к месту и не к месту, задает его. Мне кажется, что он задает его всему человечеству.
Боря
Человек- подлец ко всему привыкает -и Калмамат, у которого в Оше частный дом и около гектара земли, поначалу был в ужасе от своего московского быта, а потом привык. Привык настолько, что вслед за ним в Москву, в ту самую «трешку», «понаехали» по очереди жена и старшая сестра. Жена прожила с ним в Москве всего девять месяцев, пока не родила ему наследника (вот
у кого нет демографических проблем). Потом с приплодом вернулась обратно в Ош. (Женился Калмамат, к слову, не от большой любви. Просто в день свадьбы женщину, которую он любил и любит до сих пор, украл другой жених - и пришлось жениться на том, что подсунули родственники. По дороге в Москву он заехал к своей бывшей невесте в Бишкек, но ничего путного из этого визита не получилось, узнал только, что у нее уже двое детей.)Сестра помогает Калмамату убираться на улице и в подъездах, но зарплату дворника пока не получает - находится на испытательном сроке «в связи с перегруженностью штатов». По-русски она, как и многие обитатели «рукавички», толком не говорит, подруг у нее нет, на вид угрюма. Ее любимое занятие - сесть на лавочку, обхватить голову руками и о чем-то сосредоточенно думать, переживать.
В четыре утра Калмамат встает, чтобы без очереди попасть в туалет и умыться (эта роскошь обходится ему в час сна). Через полчаса квартира уже будет стоять на ушах. В пять утра Калмамат должен быть на работе. Часов до двух он будет мести, собирать бычки, колоть лед ломиком или причесывать траву косилкой. Потом - «сидеть на подхвате»: обычно к двум часам на работу приезжает дама-начальница с внешностью медсестры из известного романа Кена Кизи и начинает пугать дворников очередной «комиссией». Вид сидящего на лавочке человека в робе ее возмущает: он не может отдыхать, по определению должен работать.
Начальница, как и все русские из «Синтаво», называет Калмамата Борей. У киргизов, узбеков, таджиков с затейливыми инициалами появляются двойные имена (почти как у священнослужителей). Это один из факторов ассимиляции. Пока человек экзотический «помнит имя свое», он непонятен, может быть, даже враждебен.
Впрочем, азиатские дворники очень послушны, легко управляемы, стоически переносят любые капризы начальства и задержки зарплаты. «Боре», как и всем его коллегам, недавно выплатили зарплату за март, пропустив полтора зимних месяца. Объяснили так: «У нас перерегистрация, та контора, что работала с вами раньше, теперь банкрот. Судитесь с ней, если хотите, денег все равно не получите». Правда, никто не может объяснить, почему новая контора, заново принявшая к себе на работу армию дворников, имеет то же самое название.
Сейчас Калмамат получает на руки около четырехсот долларов. За вычетом квартплаты и милицейских поборов остается 7-8 тысяч на все про все. Не так давно он отослал семье двести долларов на покупку коровы. Корова в Оше - целое состояние, на ее здоровье молятся.
Выпавший
«…Я впервые увидел людей, запряженных в небольшие тележки, в которых они везли провизию; я смотрел на обветренные лица и на особенные их глаза, точно подернутые прозрачной и непроницаемой пленкой, характерной для людей, не привыкших мыслить, - такие глаза были у большинства проституток - и думал, что, наверное, то же, вечно непрозрачное, выражение глаз у китайских кули, такие же лица были у римских рабов - и, в сущности, почти такие же условия существования. «…» И они все были приблизительно одинаковы - рабочие-арабы, познаньские крестьяне, приезжающие во Францию по контрактам, - и вот эти рабы на Центральном рынке», - писал Гайто Газданов про парижских гастарбайтеров 30-х. Эту же пленку, «прозрачность и непроницаемость» я вижу в глазах московских мигрантов. Безвыходность и безнадежность в самом деле выглядят одинаково - в любых странах, эпохах и обстоятельствах.
Кажется, у них нет какого-то проекта будущего. Нет ни у Киргизии, ни у ее московских делегатов-дворников. Они никак не планируют свое завтра. Логично было бы предположить, что их цель - заработать определенную сумму денег на саманный домик с двориком, на ту же корову, а потом вернуться на родину (понятно, что жилье в Москве никто из них купить не сможет). Или - осесть в Москве, социализироваться, обучиться как следует русскому языку, вырасти хотя бы до самостоятельного квартиросъемщика, подождать, пока станут на ноги дети, которые натурализуются москвичами и пойдут дальше своих родителей. Но ничего этого нет и в помине.