Русская жизнь. Эмиграция (июль 2007)

Когда мы несколько отдышались после переезда, то вдруг увидели, что положение-то наше очень сложное. Конечно, думать о куске хлеба не приходится - Синявский профессор университета. КГБ нет, прятаться не от кого. Но вот, представьте себе, всего этого недостаточно. Если ты хочешь оставаться писателем, а Синявский, разумеется, хотел, надо же как-то печататься. И вот с этим были большие проблемы, практически неразрешимые.

Если раньше он посылал свои произведения на Запад и там его охотно печатали, то теперь посылать тексты стало некуда. Здесь, во Франции, в русскоязычной прессе его публиковать категорически отказывались. От французских, английских, итальянских издателей поступали предложения, и даже довольно часто, выходило немало публикаций на этих языках. Но, понимаете, если ты русский писатель, то интересует тебя прежде всего русский читатель. А в то время русскоязычные журналы и газеты Парижа были очень похожи по настроениям на советские «Молодую гвардию» и «Наш современник». И где, скажите на милость, в такой ситуации печататься писателю под именем Абрам Терц? Негде ему печататься.

И однажды я ему сказала: «Знаешь, Синявский, мы ведь с тобой живем на свободной земле, где каждый может делать все, что хочет. И если никто другой тебя не печатает, это буду делать я сама». Он в ответ что-то такое забурчал невнятное, но было видно, что идея ему понравилась. И мы начали создавать журнал «Синтаксис». Поначалу предполагалось, что там будет один автор. Но вдруг выяснилось, что есть и другие, которые хотят принять в этом участие. Их тоже по-русски не печатали.

Вообще, ненависть, царившая в эмигрантских кругах, абсолютно необъяснима. Практически делить этим людям было нечего. Все разногласия из каких-то высоких сфер духа. Ну, разве что антисемитизм. Так это дело житейское. Нет, возникали фракции и боевые отряды. Серьезно шутили, что у нас есть парижский обком и вермонтский ЦК.

Цензура в прессе была не хуже советской. Напечатать в «Русской мысли» что-нибудь даже тихо неодобрительное о Солженицыне или людях его круга было невозможно. И еще все время возникали какие-то мрачные слухи. О Синявском говорили, что он попал в лагерь по заданию КГБ. Обо мне рассказывали, что я каждую неделю тайно посещаю Москву и привожу оттуда инструкции по внесению раскола в ряды эмигрантов. Разумеется, главная тема - стукачество. Я должна признаться, что об этом так много не говорили даже на диссидентских сходках в Москве. Тема стукачества меня особенно развлекала. Помнится, однажды знаменитый филолог Ефим Эткинд долго мне рассказывал, что Владимир Максимов наверняка агент советской охранки. И так темпераментно он это говорил, что в конце концов сам, кажется, поверил. Я слушала, слушала и отвечаю: «Ефим Григорьевич, Максимов не агент, Максимов просто сволочь, а это совершенно другая профессия». Вот в таких страстных дискуссиях и проходила наша эмигрантская жизнь.

Вообще, только в эмиграции начинаешь действительно осознавать простую истину. Все беды отечества не от Запада, не от Востока, не от большевиков, они заложены в нас самих, в национальном характере, если хотите. Поэтому я и родила афоризм, который сейчас вошел чуть не во все энциклопедии и даже в книгу под названием «Мысли великих женщин»: «Эмиграция- это капля крови нации, взятая на анализ». Я, конечно, таким признанием очень горжусь, но, честно говоря, этот афоризм - чуть ли не единственное, что я вынесла из эмиграции как таковой. В остальном все как было, так и осталось. Никакой перемены сути. Особенно это ясно сейчас, когда все ушло и представляет исключительно академический интерес.

Записал Юрий Арпишкин

* СВЯЩЕНСТВО * Преподобный Сергий Радонежский

18 июля (5 июля по ст. ст.)

О значении преподобного Сергия Радонежского для русской жизни свидетельствует такой факт: пересказ его жития приводился в насквозь атеистических советских школьных учебниках истории. Не будет преувеличением сказать, что Сергий - один из тех, кто создал Россию и на ком она до сих пор держится.

Преподобный Сергий (в миру Варфоломей) родился 3 мая 1314 года в семье ростовских бояр Кирилла и Марии. Сохранились предания о детстве будущего святого. Все жития описывают его склонность к аскезе (еще ребенком Варфоломей отказывался от пищи по средам и пятницам). Известна история о затруднениях Варфоломея в учебе (не мог освоить чтение) и чудесном преодолении этих затруднений: отрок встретил в поле неизвестного монаха, который дал ему частицу просфоры, и в тот же день Варфоломей поразил родителей уверенным, без запинки, чтением Псалтири.

После смерти родителей Варфоломей вместе с братом Стефаном поселился в глухом лесу в десяти верстах от Радонежа. Там братья своими руками срубили келью и небольшую церковь. Нынешний величественный комплекс Троице-Сергиевой лавры начинался с этих маленьких деревянных строений в лесной чаще.

Сергий долгое время подвизался один (Стефан перебрался в Москву) в лесу, населенном дикими зверями. Они часто приходили к иноку, не причиняя ему вреда. Особенно повадился ходить к Сергию некий медведь, с которым подвижник делил свой скудный хлеб.

Как это часто бывало на Руси, подвиг не остался незамеченным. Постепенно вокруг Сергия сложилось братство из двенадцати иноков. Сергий занимался тяжелым физическим трудом наравне с остальными монахами. Братии еле удалось уговорить его принять священнический сан и игуменство.

Личность преподобного Сергия была настолько масштабна, что его свершения оказались замеченными в Константинополе. Подумать только - весть о затерянном в северной глуши небольшом монастыре и его игумене дошла до Вселенского Патриарха. И это притом, что греки никогда не были склонны переоценивать достижения «варваров». Патриарх Филофей прислал преподобному грамоту, в которой благословил русского подвижника на устройство общежительного монастыря со строгим уставом.

Здесь невозможно даже кратко перечислить чудеса, происходившие по молитве преподобного Сергия. К нему в монастырь стекались толпы жаждущих исцеления и другой помощи. Еще при жизни радонежского игумена народ почитал его наравне с великими святыми древности, однако гигантская популярность ничего не изменила в этом молчаливом аскете. Слава и власть его совершенно не интересовали; так, несмотря на настойчивые уговоры митрополита Алексия, игумен наотрез отказался от архиерейства.

Его не обошла стороной и большая политика, как он ее ни чурался. Перед походом, триумфально завершившимся Куликовской битвой, к преподобному приехал помолиться вместе с ним великий князь Димитрий Иванович. Сергий Радонежский благословил его на битву, пообещал спасение от смерти, предрек победу и дал в помощь князю двух иноков Пересвета и Ослябю. По слову преподобного все и сбылось: величайшая победа русского воинства стала величайшим торжеством православия.

С Сергия Радонежского начинается небывалый расцвет русского монашества. Россия покрылась сетью монастырей, основанных учениками преподобного. Именно тогда к слову «Русь» добавился эпитет «Святая», именно тогда сформировался характерный тип русского святого - аскета, молитвенника, готового поселиться в самой дикой глуши, одновременно устраняющегося от мира и несущего миру свет. Именно тогда преподобного Сергия стали называть Игуменом Земли Русской.

Дмитрий Донской, Куликовская битва, Святая Русь - казалось, Сергея Радонежского должны были приватизировать атомные православные. Так нынче называется околоцерковная общественность, искореняющая мирское зло. Подобно протестантской церкви, они строят гражданское общество как царство Божие на земле, - шумно, жирно, скандально метя окружающую территорию. Но Сергия Радонежского они, слава Богу, не заметили, предпочли ему Игоря Талькова. И это парадоксально только на первый взгляд.

По свидетельству современника, Сергий всегда действовал «тихими и кроткими словами» и примирял князей - ростовского, нижегородского, рязанского - с Димитрием Ивановичем. «Блаженны миротворцы, ибо они будут наречены сынами Божиими». Его и нарекли. Куликовская битва ведь тоже миротворческая, на века освободившая русскую землю: иноки Пересвет и Ослябя, отправленные преподобным в бой, несли тот меч, который мир. Что со всем этим делать, налившись кровью и тряся хоругвями в Сахаровском центре и на гей-параде? C тихими и кроткими словами туда не ходят. Напрасно ваше совершенство: Сергий Радонежский избыточен для атомных - нельзя объять необъятное, его и не обнимают.