Русская жизнь. Лузеры (декабрь 2008)

Я уже перестал ценить жизнь, но так и не научился любить смерть. Единственный способ жить - не думать об этих двух вне всякого сомнения интересных предметах.

С другой стороны, вот американцу трудно представить: как это неудачник? Американцы не бывают неудачниками. Им все дается с рождения. И поровну. Даже если у тебя нет руки, или ты совершенно не можешь ходить - ты все равно в состоянии что-то сделать лучше других. Без ног ты в состоянии превратиться в профессора астрофизики, без голоса можешь быть рок-звездой, без головы - даже президентом. С самого начала тебе не могут не дать, но по пути ты можешь потерять. Американские неудачники - потеряшки, лузеры. И это, пожалуй, точнее нашего неудачника.

Русский неудачник - объект жалостливой брезгливости. Помогать такому не захочется никогда, да и к чему помогать человеку, не способному выйти из дому? Американский лузер - просто невнимателен, шел-шел да и потерял какой-то важный ключ или вообще самого себя. Лузер - существо потерявшееся, а не канючащее. Заблудшее, а не докучливо плаксивое. Не выручить растерянного человека - грех, сумасбродство, дурость. В конечном счете, лузером окажется каждый, кому жизнь за выслугой лет перестанет доставлять удовольствие. По привычке он попытается заглянуть вперед, но увидит там только темень, а все, что было, покажется обременительным знанием. Он сядет у окна, взглянет куда-то, где незаметно для него уже вырос новый город и станет бормотать банальности. Что все прошло, и жизнь не удалась. Но даже те, самые последние и гнусные дни, он не проживет бездарно. В конце концов: все прое. ать - это тоже дар.

Дмитрий Воденников Белая звезда

По мотивам трех незатейливых фильмов

И как от угля, в темноте горящего, мне глаз не отвести никак от этого на первый взгляд невзрачного, от зряшного, на первый взгляд, цветка. Ян Сатуновский

– А пусть Бетти споет нам что-нибудь веселенькое!

– Да! Например, какой-нибудь трогательный военный марш: пу-рум-пу-рум-пурум-пурум.

Бетти: - Но я не знаю - трогательных маршей…

Из фильма «Здравствуйте, я ваша тетя!»

I.

–  Когда я увидел тебя - там, на перроне, - такую яркую, такую белую, ослепительную, и ты сжимала в ладони фишки из казино (у тебя не было денег, и, мне кажется, ты даже не знала, как они выглядят), а проводник грозился составить протокол, и будапештский экспресс остановился (- В степи.
– Нет, мадам, это не степь, это город.
– Город! Какой же это город! Это степь, к тому же я - мадмуазель, впрочем, неважно) в нашем богом забытом городишке, и пахло жареным гусем из домика начальника станции (гуся задавил товарняк, а начальник станции до сих пор жив и здоров), и когда ты приняла мое смиренное сбивчивое предложение (я заплатил штраф и вез тебя на велосипеде через темный брусчатый городок) и провела ночь на моей квартире, где вместо душа - садовая лейка, где в книжном шкафу бродит мышонок, а соседи напротив наблюдают за нами из-за опущенных занавесок, - когда я увидел тебя тогда, Мона, такую невозможную, такую прекрасную, и когда ты покинула меня, ибо ни одна звезда не изменяет свою орбиту («Ни одна?» - «Ни одна!»), я понял, что мне тебя не забыть никогда. И теперь одна звезда на небе носит - твое - имя.

(Женщина, которой адресованы эти слова, - через десять лет - угощается в полдвенадцатого ночи мясным заливным, закусывая последнее слоеным пирожком с рыбой. Так она чувствует себя более счастливой. Впрочем, справедливости ради, она всегда была не дура поесть. Да и выпить. Если бы учитель младших и старших классов сейчас ее увидел, он бы ее и не узнал. Но он не увидит. Он же - астроном.)

II.

–  Второй раз я тебя увидел тоже в белом. Как медсестру («Но мы уже не надеялись найти няню, в агентстве нам посоветовали взять добермана»). Деб-би. Имя твое звучало подобно музыке. Ну что ж поделать, если ты была женой и психом, и пыталась меня убить - всеми возможными способами. («Любишь ли ты, Фестер Адамс, романтическую жизнь? Я, например, просто обожаю ее!
– И я, и я, - лепечу я, глядя на тебя снизу вверх, лысый и странночувственный. Счастливый чертов дурак.
– А ты готов мне ее подарить?
– Да!
– Ты умрешь за меня?
– Да!!
– Обещай!
– отрезаешь ты неожиданно резким голосом - и бамс, включенный в сеть транзистор летит в бассейн, где, между прочим, лежу я. С лампочкой во рту.) Ты любила меня до смерти. Я тоже.

Когда ты рассыпалась в прах (при неудачной попытке уничтожить всю мою семью: ведь ты всегда была слишком небрежна), в кучку золы и ворох золотых чужих кредиток, я женился на другой. Она была тоже лысая, и мы стали отличной парой. Но иногда я тоскую по тебе. Длинными лунными ночами. Тогда я выхожу на кладбище и вою. Деб-би… Само твое имя звучит как глупая музыка. Из того же транзистора.

ГОЛОС ДЕББИ ДЖИЛИНСКИ (из-под земли): Ну да… Я убивала, я калечила, я отнимала одну невинную жизнь за другой… Но разве я виновата? И разве я не заслужила немного любви?… и драгоценностей?

…Впрочем, к Фестеру Адамсу у меня нет вопросов («ты любила меня до смерти, я тоже»). Он может сесть.

А вы - встаньте…

III.

…Мне тут снилось однажды: далекий израильский дом, (всего-то пять дней мы и были с тобою вдвоем), ты мне все говорил: ты же темный, как кошкины сны, потеряешься в городе этом, найдет полицейский, а ты только «мяу» да «ы-ы». Даже улицы, где ты прописан, я уверен, ты не знал и не знаешь. А ну отвечай - ведь не знаешь? И я отвечаю: - Не знаю. …но зато я узнал, сколько было в нас волчьей любви… Пять уж лет как проснулся, а я только «мяу» да «ы-ы».

Был такой советский фильм (снял его Михаил Козаков) - назывался он «Безымянная звезда». Играли там Вертинская и Косталевский. Я этот фильм любил. Любил, вполне замечая все его наивности и недостатки, всю меру его сентиментальной условности. (Кстати, Вертинская была единственной актрисой, которая играя утреннюю любовную сцену, когда ее героиня только проснулась на колченогом диване, не позволяла герою поцеловать себя в губы: скользила по-кошачьи по его шее, по щеке, как будто ластилась, не разжимая губ, сонно улыбалась, а на самом деле - просто не позволяла: это было убедительней любой системы Станиславского - и сама Вертинская, и ее героиня, хрупкая и тающая, отлично знали - объект желания, только проснувшись, не позволяет себя никому целовать в слишком человеческий рот, как неумытая школьница, а под благовидным предлогом выскальзывает в ванную и там чистит зубы - ведь желание идеально. Вертинская это интуитивно чувствовала, а режиссер - нет. Поэтому потом, видимо, все-таки это ее сделать заставил: поцелуй состоялся. Но это ее первое движение уклониться -…).

Я любил этот фильм.

Но потом мне открыли на него глаза.

–  Отвратительно и трусливо, - сказали мне.
– Что он сделал, этот учитель младших и старших классов, чтоб задержать Вертинскую в своей захудалой жизни?

–  Он отказался от нее… Когда приехал в этот город невиданный красоты автомобиль и в нем лощеный господин («Ты волновался из-за меня?» - «Да. Но недолго. Я вспомнил, что у тебя, кроме игральных фишек, не было в этот вечер никаких денег, и стал планомерно объезжать все пригородные вокзалы: я знал, что тебя где-нибудь высадят. И я нашел тебя. Я ВЕДЬ ВСЕГДА ТЕБЯ НАХОЖУ, не так ли?»)… Когда наступил отрезвляющий солнечный день - эта тающая и хрупкая инопланетная женщина оказалась ему не по плечу и не по карману. Ему, скромному неудачнику, учителю младших (и старших) классов. Рядом с ней стоял совсем другой: сильный и уверенный автомобильный господин, и учитель понял, что сейчас потеряет ее… И что их любовь - (тут я вздыхаю) на небе. (Иногда мне нравится выглядеть идиотом.)

–  На каком небе?!

Я (смиренно): - На ночном.

–  Какая удобная позиция! Ничего не сделать и потом плакать всю жизнь. Ну да, плакать и тосковать легче.

–  Как знать, может и не легче. (Задумчиво гляжу на закат.) Но зато там, в вышине - ночью - можно иногда увидеть звезду, которая теперь носит - мое имя.

–  На хер тебе сдалось твое имя в этих чертовых небесах?

Что называется, без комментариев.

Мир - плохой. Нам - ничего не дают.

Однако сядьте…

IV.

–  А ты знаешь, я на самом деле рада, что ты дал мне уехать… С детства я честно верила, что меня ждет чудесная судьба. Я рассматривала ладонь, и мне казалось, что Бог вживил туда какую-то длинную невероятную историю. Написал знак, нарисовал маленькую счастливую звезду. Не автомобильного господина (хотя не у всякой девушки есть такой сильный и уверенный в себе человек, который всегда ее находит, а ведь это не мало, когда тебя всегда ищут)… Не учителя младших (и старших) классов, которого я даже не разглядела в темноте на перроне, да и потом была крайне невнимательна (у меня вообще есть ощущенье, что человек любит не человека, а только свою жажду любви - и редкое в этом деле совпаденье). Не свое белое платье, алкоголь, игру, разрывы, встречи и прочую достоевщину - а что-то совершенно невообразимое. Огромное, как шар…У меня такое было в детстве, когда я болела… Когда начинался жар, я вдруг видела (точнее, осознавала), что прямо на меня, наваливаясь на глаза, катится гигантский мяч. Он был такой бескрайний (как пятиэтажный дом), что я, в сущности, не должна была знать, что эта махина - круглая. Но я знала. Смотреть на него и ждать его, темный, ноздреватый, каменный, было мучительно, но и не смотреть было нельзя. Вот так и с будущей судьбой… Я тоже ждала свой долгожданный гигантский шар, но только другой: разноцветный, цветочный, быстровертящийся. И знала, что он тоже раздавит меня… Не раздавил.