Русские исторические женщины

Такое состояние умов в гвардии не могло не сделаться известным двору, и Шубин был схвачен. Вместо брачного венца, которым он мечтал завершить свой любовь к цесаревне, на смелого гвардейца надели оковы и посадили в «каменный мешок» – особый род тесного одиночного заключения, в котором нельзя ни лечь, ни сесть.

Шубина, мечтавшего быть женихом цесаревны, ждала Камчатка. Мало того – его ждала и невеста: в поругание над дерзким мечтателем, его насильно женили на камчадалке.

Шубин лишился даже своего имени: когда его ссылали, то имя его не было объявлено, ради большей тайны; ему же самому запрещено было под страхом смертной казни называть себя кому бы то ни было.

Первая любовь цесаревны была потеряна для нее навеки.

Но молодая девушка естественно должна была искать привязанности, утешения в новом чувстве – и привязанность эта была перенесена на Разумовского, никому дотоле неведомого придворного певчего.

Алексей Григорьевич Разумовский был одним из тех баловней счастья, которых умело создать, кажется, одно лишь XVIII столетие: Екатерина I, Монсы, Меншиковы, Потемкин, Ломоносов, Разумовский – это какие-то волшебные лица, из неведомых сел и жалких избушек восходившие до престола, до обладания почти целой Россией, если не в правительственных, то в других сферах. Если когда-либо был в Греции век героически, век полубогов, то такой век был и в России: этот век иначе нельзя охарактеризовать, как веком поразительных контрастов.

Разумовский был ровесник цесаревны Елизаветы Петровны. Родился он где-то в глухом уголке черниговской губернии, в селе Лемешах, в десяти верстах от Козельца, и был сын простого малороссийского казака Грицька Розума. Родное сельцо Розума состояло из нескольких казацких хаток и нескольких десятков жителей: тут-то рос будущий граф Разумовский, будущая звезда русских сановников, будущий супруг императрицы Елизаветы Петровны и отец злополучной княжны Августы Таракановой.

У маленького Алексея Розума был хороший голос – отличительная черта малоруссов до настоящего времени, и будущий граф пел на клиросе приходской церкви, как это до сих пор водится в Малороссии, где все, могущее петь, поет или на улице, или в церкви вместе с причетниками.

В то время водилось обыкновение – для укомплектования придворного певческого хора посылать за голосами в Малороссию: так из Малороссы вывезен был уже известный нам певчий Чайка, о смерти которого в Киле извещала, в одном из своих писем, цесаревну Елизавету Петровну любимица ее «Маврутка» Шепелева. Так вывезен был из Малороссии и Алексей Розум, которого случайно нашел в Лемешах полковник Вишневский, посланный из Петербурга для набора певчих: голос Алексее Розума обратил на себя внимание Вишневского, и двадцатилетний казак был взят ко двору. Елизавета Петровна, может быть, когда-то замечавшая и Чайку, умершего в Киле (не даром же о смерти его извещала цесаревну ее ближайшая наперсница), обратила свое внимание и на молодого Розума. Цесаревна постаралась перевести его в свой маленький штат и переименовала его из Розума – в Разумовского.

В штате Елизаветы Петровны он и оставался до самого восшествия ее на престол.

Мы уже знаем, как, при помощи обожавшей цесаревну гвардии и некоторых из ее друзей, совершалось воцарение дочери Петра Великого.

Но обратимся прежде к ее личным делам, не как государыни, а как женщины: для характеристики личности дела эти гораздо важнее и ценнее, чем дела государственные, инициатива которых не всегда принадлежит царственным лицам.

Елизавета Петровна, сделавшись императрицей, не забыла тех, кого она прежде любила.

Дарью Егоровну Шепелеву, вышедшую замуж за Шувалова, она сделала своей первой статс-дамой.

Вспомнила она и о своей первой молодой привязанности – о ссыльном Шубине. Императрица приказала немедленно возвратить его из Камчатки. Но сосланного без имени и с запретом под угрозой смерти произносить его имя – не легко было найти в далекой Камчатке. Приходилось разыскивать безыменного или переименованного арестанта, может быть уже умершего.

Около двух лет искали несчастного – и нашли только в 1742-м году. Посланный для этого офицер искрестил всю Камчатку, заглядывал во все далекие юрты и жилые захолустья, везде спрашивая ссыльного Шубина; но такого нигде не было, по крайней мере, никто не мог назвать такого ссыльного и никто на имя Шубина не отзывался. В одной юрте посланный тоже расспрашивал арестантов, не слыхал ли кто о Шубине, никто и на это не дал ему ответа – о Шубине не слыхали. Разговаривая с арестантами, посланный как-то упомянул имя императрицы Елизаветы Петровны.

– Разве Елизавета царствует? – спросил один из арестантов.

– Да вот уже другой год, как Елизавета Петровна воспрняла родительски престол, – отвечал офицер.

– Но чем вы удостоверите в истине? – спросил арестант. Офицер показал свой подорожную и другие бумаги, из которых видно было несомненно, что царствует Елизавета Петровна.

– В таком случае Шубин, которого вы отыскиваете, перед вами, – сказал арестант.

Это и был Шубин.

После долгой ссылки он прибыл в Петербург. Государыня, «за невинное протерпение» Шубиным долголетних мучений одной из самых изысканных сибирских ссылок, произвела его прямо в генерал-майоры и лейб-гвардий семеновского полка в майоры, да, кроме того, пожаловала ему александровскую ленту. Затем Шубин пожалован был богатыми вотчинами, и в том числе ему дали село Работки, на Волге, в макарьевском уезде нижегородской губернии, где теперь часто пристают пароходы, постоянно снующие по Волге, и где до сих пор можно услышать от местных жителей предание об императрице Елизавете Петровне, о любви ее к Шубину и о благородном характере этого последнего.

Этот первый любимец Елизаветы Петровны недолго, впрочем, оставался при дворе, где его место уже занято было более чем он счастливым соперником – Разумовским. Притом же Камчатка и физически и морально добила Шубина: он весь погрузился в набожность, дошедшую до аскетизма, и в 1744-м году просил увольнения от службы. Императрица согласилась на удовлетворение его просьбы. Прощаясь с человеком, который когда-то был ей очень дорог, она подарила ему драгоценный образ Спасителя и часть ризы Господней. Священные сокровища эти до сих пор хранятся в Работках в местной приходской церкви, как историческая память о дочери Петра Великого.

Но обратимся к отношениям, существовавшим между Елизаветой Петровной и Разумовским.

Выше мы заметили, что обстоятельства личной, индивидуальной жизни исторических деятелей бывают не менее важны, особенно в отношении биографическом, государственной и общественной их деятельности, деятельности, которая не всегда служит выражением личной самодеятельности, тем более царственных особ, а лишь отражает собой общий ход дел, общие потребности страны и времени или же коллективную деятельность правительства и общества.

Отчасти этого мнения мы держимся и в данном случае.

Вступив на престол 25-го ноября 1741-го года, Елизавета Петровна еще более приблизила к себе своего любимца Разумовского, сделала его действительным камергером, затем обер-егермейстером, а при торжестве своей коронации, 25-го апреля 1742-го года, возложила на него андреевскую ленту.

Счастье, так сказать, хлынуло потоком на любимца императрицы: викарий римской империи, курфирст саксонский, возвел Разумовского в графы римской империи, а Елизавета Петровна, не желая уступить в щедрости курфирсту, пожаловала своему фавориту графское достоинство Российской империи.

Это событие совершилось в многознаменательный день для Разумовского и для самой императрицы: в день пожалования Разумовского графом Российской империи, 15-го июня 1744-го года, Елизавета Петровна тайно обвенчалась с своим любимцем в Москве в церкви Воскресения в Барашах, что на Покровской улице.

Венчанье совершено было формально, и графу Разумовскому вручены были документы, свидетельствовавшие о браке его с коронованной особой: документы эти он хранит как святыню, пока уже престарелым стариком не пожертвовал этой великой для него памятью, чтобы имя его царственной супруги осталось неприкосновенным перед людским судом.