Русские исторические женщины

21 июня 1718 года Гамильтон была допрошена в канцелярии тайных розыскных дел и повинилась во всем. Но следователи на этом не остановились: она была пытана в «застенке», и «с виски» (один род пытки) подтвердила свое признание. В присутствии государя, лично прибывшего в застенок, несчастную девушку вновь пытали – дали пять ударов кнутом; она ничего нового не сказала.

Похоронив царевича Алексея Петровича, царь отправляется на море и приказывает продолжать розыск по делу Гамильтон. Ее пытают и узнают то же, что знали и прежде – ничего нового.

Замечательно, что во время всех этих страшных пыточных мук, она ни одним словом не промолвилась, даже под невыносимыми пытками, о виновности того, кого она любила, тогда как Орлов малодушно боясь пыток, лгал на нее, присылая из крепости, где он сидел, собственноручные письма и изветы в розыскную канцелярию, а потом каялся, что писал ложь, будто бы в беспамятстве: «и притом, – пишет он в последнем письме, – прошу себе милостивого помилования, что я в первом письме написал лишнее: когда мне приказали написать и я со страху и в беспамятстве своем написал все лишнее… Клянусь живым Богом, что всего в письме не упомню, и ежели мне в этом не поверят, чтобы у иных спросить – того не было».

27 ноября 1718 года над виновной фрейлиной состоялся смертный приговор:

«Великий государь царь и великий князь Петр Алексеевич всея великия и малые и белые России самодержец, будучи в канцелярии тайных розыскных дел, слушав вышеписанного дела и выписки, указал – по имянному своему великого государя указу – девку Марью Гаментову, что она с Иваном Орловым жила блудно и была оттого беременна трижды и двух ребенков лекарствами из себя вытравила, а третьего удавила и отбросила, за такое ее душегубство… казнить смертью».

С подписанием приговора фрейлину заковали в железо.

Государь вместе со всем двором отправился к олонецким марциальным водам, а осужденная фрейлина томилась в заключении до возвращения царя.

Так прошло четыре месяца. Долгое заточение фрейлины, – говорит современный нам составитель обстоятельного исследования об этой несчастной жертве распущенности нравов прошлого века, – и тяжкие ее страдания возбудили, наконец, жалость у государыни, и она, умоляемая свойственниками и родными злосчастной фрейлины, решилась ходатайствовать о ее прощении. Она тем более надеялась на успех, что видела род нерешительности со стороны царя казнить бывшую ее фрейлину, так как со времени подписания смертного приговора прошло четыре месяца. Много и других приближенных к государю лиц присоединились к просьбе императрицы: она убедила заступиться за нее любимую невестку Петра, царицу Прасковью Федоровну, пользовавшуюся большим уважением государя. Царица не отказалась от попытки умилостивить Петра, и с этой целью, накануне казни, пригласила к себе государя, государыню, графа Апраксина, Брюса и Толстого, подписавшего смертный приговор злополучной фрейлины. Трое названных вельмож уже приготовлены были к просьбе и, со своей стороны, обещали ее поддержать, В общем разговоре, царица Прасковья искусно свела речь на Гамильтон, извиняла ее преступления человеческою слабостью, страстью и стыдом; превозносила добродетель в государе, сравнивала земного владыку с царем небесным, который долготерпелив и многомилостив. Апраксин, Брюс и Толстой, вслед за царицей, стали тоже просить за фрейлину, говоря в смысле слов священного писания о помиловании. Царь был в духе. Выслушав челобитье, он спросил невестку:

– Чей закон есть на таковые здодеяния?

– Вначале божеский, а потом государев, – отвечала царица.

– Что ж именно законы сии повелевают? Не то ли, что «проливай кровь человеческую, да прольется и его?»

Царица должна была согласиться, что за смерть – смерть.

– А когда так, – сказал Петр, – порассуди, невестушка: ежели тяжко мне и закон отца или деда моего нарушить, то коль тягчае закон Божий уничтожить? Я не хочу быть ни Саулом, ни Ахавом, которые, нерассудной милостью закон Божий преступя, погибли телом и душой… И если вы (он обратился к вельможам) имеете смелость, то возьмите на души свои сие дело и решите, как хотите – я спорить не буду.

Все умолкли. Никто не решался ни брать на себя ответа, ни делать то, на что не было охоты у повелителя.

На следующее утро после этого, 14 марта 1719 года, лишь только стало рассветать, на Троицкой площади, близ Петропавловской крепости, собралась толпа народа, давно привыкшего к казням. Солдаты цепью окружали эшафот. Там же, на позорном столбе и на колесах торчали головы, все еще не похороненные: это были головы тех, которые были казнены 8 декабря предшествовавшего года, как соучастники по делу несчастного царевича Алексея Петровича.

Явился и государь на место казни. Из крепости вывели осужденную фрейлину вместе с ее горничной, знавшей о преступлении госпожи. Осужденная до последнего мгновенья ждала помилования. Догадываясь, что сам государь будет при казни, она оделась в белое шелковое платье с черными лентами, в надежде, что красота ее, хотя уже поблекшая от пыток и заточения, произведет впечатление на монарха, напомнит ему те часы, когда и он ее любил и ласкал (если только это было)… Но несчастная ошиблась. Правда, государь был ласков, простился с нею, поцеловал ее, и даже, говорят, дал ей слово, что к ней не прикоснется нечистая рука палача. Однако, прибавил в заключение:

– Без нарушения божественных и государственных законов не могу я спасти тебя от смерти… Итак, прими казнь и верь, что Бог простит тебя в грехах твоих, помолись только Ему с раскаянием и верой.

Она упала на колени и молилась. Государь что-то шепнул на ухо палачу. Присутствовавшие думали, что он изрек всемилостивейшее прощение – но ошиблись: царь отвернулся… Сверкнул топор – и голова скатилась на помост. Царь исполнил обещание: тело красавицы не было осквернено прикосновением рук палача.

Великий Петр поднял мертвую голову и почтил ее поцелуем.

Так как он считал себя сведущим в анатомии, то при этом случае долгом почел показать и объяснить присутствующим различные жилы на голове. Поцеловав ее в другой раз, бросил на землю, перекрестился и уехал с места казни.

Конфисковав в казну некоторые оставшиеся после казненной драгоценные вещи, великий Петр приказал конфисковать и сохранить самое драгоценное, что имела несчастная фрейлина – ее красивую голову.

Голова Гамильтон была положена в спирт и отдана в академию наук, где ее хранили в особой комнате, с 1724 года, вместе с такой же красивой головой камергера Монса, брата знаменитой и самой первой любимицы Петра, Анны Монс, первого красавца всего тогдашнего Петербурга, любимца императрицы Екатерины I, казненного, как говорилось выше, по повелению царя, который подозревал, что Екатерина и Монс любили друг друга. Голова Монса, по приказанию царя, долго стояла в кабинете царицы для ее назидания, а потом сдана в академию, где была уже в спирту и голова Гамильтон. Воля монарха исполнялась с величайшей точностью. За головами был большой уход до смерти Петра и до восшествия на престол Екатерины I. Когда же увидели, что императрица забыла о бывшем любимце своем, отрубленную голову которого, после казни, в течение нескольких дней, видела перед собой в кабинете, то и смотрителя академии забыли об этих головах.

Спустя шестьдесят лет о них вспомнили…

Это было в 1780 годах. Княгиня Екатерина Романовна Дашкова, в качестве президента академии, пересматривала счеты этого заведения и нашла, что чрезвычайно много выходить спирту. Между прочим, она заметила, что спирт отпускается на две головы, хранимые в подвале, в особом сундуке, ключ от которого вверен особому сторожу; но он сам не знал, чьи головы находятся под его охраной.

Долго рылись в архиве. Наконец, нашли владельцев головы это были – двора императрица Екатерины I фрейлина Марья Даниловна Гамильтон и камергер Виллим Иванович Монс. Княгиня Дашкова донесла о находке императрице Екатерине II. Головы принесли во дворец, рассматривали, и все удивлялись сохранившимся следам их прежней красоты. Когда любопытство было удовлетворено, головы, по приказу императрицы, закопали в погребе.

Достойно внимания, что злополучная фрейлина Гамильтон почти до нашего времени жила в преданиях академического музея («кунсткамеры»).

Как о всех почти исторических героях, о Гамильтон составилась народная легенда.

«Летом 1830 года я был в кунсткамере (писал, в 1860 году, в одну из русских газет, г. Эндогуров). Несколько посетителей, должно быть, из купцов, осматривали монстров, в сопровождении чичероне-сторожа, который объяснял им все, по своему уразумению. Услышав аханье и оханье купцов, я подошел к ним и со мной вместе очень почтенный человек с орденом на шее. Сторож, указывая на банку с головой, объяснял: «при государе Петре I была необыкновенная красавица, которую как увидел государь, так и приказал отрубить ей голову и поставить в спирт в кунсткамере, на вечные времена, чтобы все и во все времена могли видеть, какие красавицы родятся на Руси». Почтенный человек с орденом на шее, выслушав рассказ, возвысил голос и стал выговаривать сторожу, что он рассказывает нелепости, и, обращаясь ко всем окружающим его, сказал: «как можно, чтобы такой великий и правосудный государь, каким был Петр I, поступил так с невинной красавицей! Напротив, это голова придворной особы, которая девицей разрешилась от бремени, и, из желания скрыть свой стыд, убила ребенка, что и было открыто; суд же приговорил ее к смертной казни. А так как она была красавица, то государь повелел голову ее хранить в спирту вместе с прочими монстрами»… «Не помню (продолжат далее г. Эндогуров), про кого из преемников Петра I он говорил, что, увидев голову красавицы, он приказал выставить ее в кунсткамере на видное место, чтобы простой народ, имевший доступ в музей во время святой недели, мог видеть голову женщины, решившейся на такое злодеяние, рассказывать историю ее, а вместе с тем, что будто бы участь этой красавицы вложила монарху мысль основать воспитательный дом и прием в оный, секретно, незаконнорожденных детей».