Русские летописи и летописцы X–XIII вв.

К числу стилистических особенностей названных записей можно отнести изменения в некроложных сообщениях. В летописи Боголюбского упокоившиеся князья названы исключительно с эпитетом «благоверные». Теперь же к нему прибавляется еще и «христолюбивый». «В лто (1177). Преставися благоврныи и христолюбивыи князь Михалко». [580] Раньше в летописи, при описании победы или чудесного спасения Андрея Боголюбского, отмечалось, что этим он обязан молитве отца или отца и деда. В летописной статье появляется новая формула: «И поможе Богъ Михалку, и брату его Всеволоду, отца и дда его молитва, и прадда его». [581] Претерпевает изменения и литературный штамп, возвращающий рассказчика к прерванному повествованию. В летописи Боголюбского читаем: «Мы же на предлежащее възвратимся». [582] В статье 1176 г. летописец употребляет выражение: «Но (мы) на переднею възвратимся». [583]

580

ПСРЛ. Т. 1. Стб. 379.

581

Там же. Стб. 376.

582

ПСРЛ. Т. 1. Стб. 355.

583

Там же. Стб. 383.

Информационно записи 1175–1177 гг. современны событиям, в них зафиксированным (об этом говорит присутствие в них точных дат), но содержательно являются результатом труда не только хрониста-свидетеля, но и позднейшего редактора. К творчеству последнего можно отнести сентенции в сюжетах о противоборстве Владимира со старыми городами земли Ростовом и Суздалем. Претензии их жителей на первенство летописец объявляет неправедными, противными Богу и Святой Богородице. Права Владимира он считает бесспорными, поскольку этот великий город поставлен самим Богом, да и князей его Михалка и Всеволода тоже избрал Бог и Святая Богородица. Владимирцы действительно люди новые мезинные, но они ведь прославлены Богом. «Се бо Володимерци прославлени Богомъ по всей земьли, за ихъ правду Богови имъ помагающю». [584] Как защитницу города Владимира и его князей, летописец называет и икону Владимирской Богоматери, которая всегда посылает им чудесное избавление от несчастий.

584

Там же. Стб. 378.

К числу редакторских обработок следует отнести и сюжет с ослеплением во Владимире князей Ростиславичей. Это злодеяние совершено было не без участия Всеволода Юрьевича, избавлявшегося от претендентов на княжеский владимирский стол, но летописец спасает его честь. Владимирцы требовали расправы над Ярополком и Мстиславом Ростиславичами, но «благоверный и богобоязненный» Всеволод «не хотяше того створити». Он только посадил их в поруб, да и то лишь для того, чтобы утишились волнения. Владимирцы этим не удовлетворились, взяли оружие, двинулись на княжий двор и привели свое требование ослепить пленников в исполнение. Всеволод будто бы был опечален таким развитием событий, но не удержал людей из-за их множества.

Сказанное выше дает основания утверждать, что статьи 1175–1177 гг. принадлежат уже к летописи Всеволода Юрьевича, которая велась при главной владимирской церкви до 1212 г., когда был составлен Владимирский великокняжий свод.

Как считал М. Д. Приселков, еще одним этапом редакторской обработки владимирской летописи был 1193 г. Историк не привел специального обоснования, что явилось побудительным мотивом для создания этого промежуточного свода. В Лаврентьевской летописи под этим годом находится сообщение о страшном пожаре Владимира, завершающееся пространным церковным поучением, позаимствованным от пророка Исаии. В Московском летописном своде конца XV в. статья 1193 г. сообщает о заложении великим князем Всеволодом детинца во Владимире, а также об обновлении церкви Св. Богородицы епископом Иоанном после великого пожара. Однако вряд ли это обычное в условиях Владимира событие могло послужить поводом для пересмотра всего предыдущего летописания. Больше оснований было бы связывать составление летописного свода с поставлением Владимиро-Суздальской земле нового епископа Иоанна, но поставлен он был в 1190 г., а во Владимир прибыл, по-видимому, только в 1193 г. Первым его делом, как следует из летописи, было восстановление погоревших церквей, в том числе и Св. Богородицы, а вовсе не пересмотр владимирской летописи. Но, пожалуй, главный аргумент против свода 1193 г. находится в самой летописи. Ни по содержанию, ни по стилистике владимирская запись 1193 г. не указывает на какую бы то ни было ее отличимость от записей предшествующего или последующего годов. Так что свод 1193 г., по-видимому, является исследовательской фикцией, а не объективной реальностью.

Анализ записей на пространстве от 1175 по 1212 г. свидетельствует, что перед нами стилистически цельная погодная летопись, последовательно рассказывающая о церковной жизни Владимира и земли, а также о жизни и деятельности князя Всеволода Юрьевича. По существу, нет статьи, где бы не было речи о «великом», «благоверном» и «христолюбивом» князе. Идеологически летопись Всеволода принципиально не отличается от летописи его брата. Летописцы всячески пытаются представить своего князя как сюзерена не только князей Владимиро-Суздальской земли, что было справедливо, но и всей остальной Руси, что действительности не соответствовало. В записях о поставлении епископов подчеркивается инициативное участие Всеволода, но умолчать того, что это исключительно прерогатива Киева (митрополита и князя) владимирские книжники, разумеется, не могут. Характерной в этом отношении является запись 1185 г.: «Князь Всеволодъ посла к Кыеву к Святославу Всеволодичю и к митрополиту Никифору, прося епископа, хотя поставити Луку смреннаго духомь, кроткого игумена святаго Спаса на Берестов». [585] В 1190 г. Всеволод определил на епископскую кафедру своего духовника Иоанна и послал его «Кыеву, Святославу ко Всеволодичю и к митрополиту Никифору» на поставление. [586]

585

ПСРЛ. Т. 1. Стб. 390.

586

Там же. Стб. 408.

Еще отчетливее тенденциозность владимирских летописцев проявляется в освещении взаимоотношений Всеволода с южнорусскими князьями. Их записи создают иллюзорную картину чуть ли не царственного положения владимирского князя. Он ставит князей на столы, выступает в качестве мирового судьи в спорах своих вассалов, а те, в свою очередь, обращаются к нему за помощью как к сюзерену. Характерным примером сказанному может быть запись 1195 г. В предыдущем году умер великий киевский князь Святослав Всеволодич и в Киеве остался княжить его многолетний соправитель Рюрик Ростиславич. Никакого подтверждения на это с чьей бы то ни было стороны не требовалось, однако владимирский летописец замечает, что случилось это с доброй ласки Всеволода Большое Гнездо. «И посади в Кыев Рюрика Ростиславича». [587] Большими возможностями обладал Всеволод при поставлении князей в Переяславль и Новгород, но и здесь его власть не была безграничной. В обоих центрах при нем правили не только его ставленники. Под 1197 г. в Лаврентьевской летописи читаем: «Той ж зимы, месяца генваря выгнаша Новгородци Ярослава, свояка княжа из Новгорода, а Ярослава Черниговьскаго введоша». [588]

587

ПСРЛ. Т. 1. Стб. 412.

588

Там же. Стб. 414.

Правда, справедливости ради следует отметить, что практически во всех записях о поставлении владимирских князей в Новгород и Переяславль летописец подчеркивает не столько сюзеренные права Всеволода, сколько отчинные. Новгородцы, обращаясь к нему с просьбой дать им князя, мотивируют ее тем, что Новгород его отчина. «Ты господинъ князь великый Всеволод Гюргевич, просим у тобе сына княжить Новгороду, зане тоб отчина, и ддина Новъгород». [589] В Переяславль Всеволод посылает князя по своей воле, но основание для этого то же: «Посла благоврный и христолюбивый князь Всеволодъ Гюргевич… сына своего Ярослава в Переяславль в Русьскыи княжить, на столь прадда и дда своего». [590]

589

Там же. Стб. 415.

590

Там же. Стб. 416.

Можно ли что-либо сказать об авторе погодной летописи Всеволода и ее редакторе? Прямых данных на сей счет, к сожалению, нет, но есть косвенные, позволяющие все же высказать некоторые предположения. Первое, что обращает на себя внимание, это отсутствие единообразия в титулатуре Всеволода. До 1190 г. он именуется «князем» и «великим князем», по 1205 г. — «благоверным и христолюбивым», а с 1205 г. и до самой кончины — «великим князем». Такой разнобой, повидимому, указывает на то, что над составлением погодных записей времен Всеволода трудилось по меньшей мере несколько авторов. Характерной стилистической приметой одного из них, возможно, являются почти стереотипные фразы в церковно-назидательных поучениях. 1185 г.: «Богъ бо казнить рабы своя, напастьми различными, огнем и водою, и ратью, и иными различными казнями». [591] 1187 г.: «Богъ бо казнить рабы своя напастьми различными, водою и огнемь, и болзньми тяжкими». [592]

591

ПСРЛ. Т. 1. Стб. 392–393.

592

Там же. Стб. 405.

Характер и темы ежегодных записей, как справедливо полагал еще М. Д. Приселков, дают нам основания утверждать, что летописание между 1174 и 1212 г. по-прежнему являлось заботой церковников главной Владимирской церкви. Следовательно, авторов летописи Всеволода Большое Гнездо следует искать среди ее клира. В записях 1190–1212 гг. очень часто, пожалуй чаще, чем Всеволод, фигурирует владимирский епископ Иоанн. Летописец с удивительной последовательностью связывает имя Иоанна со всеми добрыми делами, творившимися во Владимиро-Суздальской земле. Он закладывает и возводит новые храмы, отстраивает обветшавшие от «старости и безнарядья», венчает сыновей Всеволода и, наконец, отпевает в 1212 г. самого князя.

Еще одно церковное имя содержится в летописной статье 1206 г., повествующей о пострижении в монастырь княгини Всеволодовны. На проводах ее до монастыря присутствовала не только семья, но также епископ Иоанн и игумен Св. Богородицы Симон, которого летописец рекомендует еще и как духовника Всеволода. Духовником владимирского князя, как известно, был до поставления в епископы также и Иоанн.

Возникает естественный вопрос: не этим ли двум церковникам принадлежит летопись Всеволода Большое Гнездо? Иоанн мог вести ее до 1190 г., а затем она перешла в руки игумена Симона, хотя, судя по обильным упоминаниям имени епископа Иоанна, последний, видимо, постоянно присматривал за работой преемника. Характерно, что именно на 1190 г. приходится изменение в титуловании князя; вместо «великий князь» появляется словосочетание «благоверный и христолюбивый князь». Впрочем, не исключено, что Симону принадлежат записи уже после 1206 г., когда летописец вновь возвращается к титулу «великий князь», а летопись между 1190 и 1206 г. вел кто-то третий. Симон, наверное, являлся и тем редактором-сводчиком, который после смерти Всеволода завершил летопись и пополнил ее южнорусскими известиями, которых особенно много в этой части. Симон был выходцем из Киево-Печерского монастыря и поэтому естествен его интерес ко всему, что происходило в его время в Киеве и во всей Южной Руси. Он поддерживал постоянные связи со своими печерскими коллегами, переписывался с ними и мог получать от них нужную ему информацию. Фраза — «Егда присп конець ему временьнаго и многомятежнаго жития, тихо и безмолвно преставися и приложися къ отцемь и ддом своимь», [593] — читаемая в некрологе Всеволоду, позволяет предполагать, что Симон был знаком и с творчеством игумена Моисея. Только для него в Киевской летописи (свод 1200 г.) характерен такой литературный штамп.

593

ПСРЛ. Т. 1. Стб. 437.

Еще одной особенностью записей летописи Всеволода являются новые выражения, возвращающие летописца к прерванному сюжету. Во второй летописной статье, помещенной в Лаврентьевской летописи под 1206 г., читаем: «Но мы та вся оставльше възвратимся вспять». Статья 1207 г.: «И мы та оставльше, на передняя възвратимся». [594] В первой статье излагаются события, связанные с походом черниговских князей вместе с Рюриком Ростиславичем на Галич и захвате Киева Всеволодом Чермным. Вторая является, по существу, продолжением предыдущей, в ней подробно рассказывается о драматических перипетиях борьбы Всеволода Чермного и Рюрика за Киев. Исходя из южнорусского содержания обоих статей, можно предположить, что приведенные выше выражения принадлежат Симону.

594

Там же. Стб. 433.