Русские народные сказки. Том 1

Шесть братьев — все Агафоны

(Из сборника А. Н. Афанасьева «Народные русские сказки»)

ак у нас на селе заспорил Лука с Петром, сомутилася вода с песком, у невестки с золовками был бой большой: на том на бою кашу-горюху поранили, киселя-горюна во полон полонили, репу с морковью подкопом взяли, капусту под меч приклонили. А я на бой не поспел, на лавочке просидел.

В то время жили мы шесть братьев — все Агафоны, батюшка был Тарас, а матушка — не помню, как звалась; да что до названья? Пусть будет Маланья. Я-то родом был меньшой, да разумом большой.

Вот поехали люди землю пахать, а мы, шесть братьев, руками махать. Люди-то думают: мы пашем да на лошадей руками машем, а мы промеж себя управляемся. А батюшка навязал на кнут зерно гречихи, махнул раз-другой и забросил далеко.

Уродилась у нас гречиха предобрая. Люди вышли в поле жать, а мы в бороздах лежать; до обеда пролежали, после обеда проспали, и наставили много хлеба: скирда от скирды, как от Казани до Москвы. Стали молотить — вышла целая горсть гречихи.

На другой год батюшка спрашивает:

— Сынки мои возлюбленные, где нам нынче гречиху сеять?

Я — брат меньшой, да разумом большой, говорю батюшке:

— Посеем на печке, потому что земля та порожняя, все равно круглый год гуляет!

Посеяли на печке, а изба у нас была большая: на первом венце порог, на другом потолок, окна и двери буравом наверчены. Хоть сидеть в избе нельзя, да глядеть гожа.

Батюшка был тогда больно заботлив, рано утром вставал — чуть заря занимается, и все на улицу глазел. Мороз-то и заберись к нам в окно да на печку — вся гречиха позябла. Вот шесть братьев стали горевать: как гречиху с печи собирать?

А я — родом хоть меньшой, да разумом большой.

— Надобно, — говорю, — гречиху скосить, в омет свозить.

— Где же нам омет метать?

— Как — где? На печном столбе: место порожнее.

Сметали большой омет.

Была у нас в дому кошка лыса: почуй она, что в гречихе крыса, бросилась ловить и прямо-таки о печной столб лбом пришлась; омет упал да в лохань попал. Шесть братьев горевать: как из лохани омет убирать? На ту пору пришла кобыла сера, омет из лохани съела; стала вон из избы бежать, да в дверях и, завязла. Задние ноги в избе, а передние на улице. Зачала она скакать, избу по улице таскать; а мы сидим да глядим: что-то будет! Кобыла вырвалась, я сейчас в гриву ей вцепился, верхом на нее ввалился и поехал в кабак. Разгулялся добрый молодец; попалось мне в глаза у целовальника ружье славное.

— Что, — спрашиваю, — заветное аль продажное?

— Продажное.

Ну, хоть полтину и заплатил, да ружье купил.

Поехал в дубовую рощу за дичью; гляжу: сидит тетерев на дубу. Я прицелился, а кремня-то нет! Коли в город за кремнем ехать, будет десять верст — далеко; пожалуй, птица улетит.

Думаючи этак сам с собою, задел невзначай полушубком за дубовый сук; кобыла моя рванула с испугу да как треснет меня башкой о дерево — так искры из глаз и посыпались!

Одна искра упала на полку, ружье выстрелило и убило тетерева; тетерев вниз упал да на зайца попал; а заяц сгоряча вскочил, да что про меня дичины набил!

Тут я обозом в Саратов отправился; торговал-продавал, на пятьсот рублей дичины сбывал.

На те деньги я женился, взял себе славную хозяюшку. Не надо покупать ни дров, ни лучины; живу себе без кручины.

Стоит река — вся из молока, берега — из киселя

(Из сборника А. Н. Афанасьева «Народные русские сказки»)

родился я ни мал, ни велик — всего-то с игольное ушко. Пошел я в лес, самое дремучее дерево рубить — крапиву. Раз тяпнул — дерево качается, в другой тяпнул — ничего не слышно, в третий тяпнул — выскочил кусок мне, добру молодцу, в лобок. Тут я, добрый молодец, трои сутки пролежал; никто меня не знал, не видал, только знала-видала меня рогатая скотина — таракан да жужелица.

Встал я, добрый молодец, отряхнулся, на все четыре стороны оглянулся, побрел по берегу. По берегу все не нашему. Стоит река — вся из молока, берега — из киселя. Вот я, добрый молодец, киселя наелся, молока нахлебался…

Пошел я по берегу, по берегу все не нашему; стоит церковь — из пирогов складена, оладьями повершена, блином накрыта.

Вступил я на паперть, вижу двери — калачом двери заперты. Тут я, добрый молодец, догадался, калач переломил да съел. Вошел я в церковь, в ней все не по-нашему: паникадило-то репяное, свечи морковные, образа пряничные. Выскочил поп, толоконный лоб, присел — я его и съел.

Пошел я по берегу, по берегу все не нашему: ходит тут бык печеный, в боку нож точеный. Кому надо закусить, изволь резать да кроить.

Государь Сидор Карпович

(Из сборника А. Н. Афанасьева «Народные русские сказки»)

осударь ты наш Сидор Карпович, много ли тебе от роду лет?

— Семьдесят, бабушка, семьдесят, Пахомовна!

— Государь ты наш Сидор Карпович, когда ты умирать будешь?

— В среду, бабушка, в среду, Пахомовна!

— Государь ты наш Сидор Карпович, когда ж тебя хоронить будут?

— В пятницу, бабушка, в пятницу, Пахомовна!

— Государь ты наш Сидор Карпович, чем тебя поминать будут?

— Блинами, бабушка, блинами, Пахомовна!

— Государь ты наш Сидор Карпович, во что после тебя позвонить будет?

— В сковороду, бабушка, в сковороду, Пахомовна!

— Государь ты наш Сидор Карпович, много ли у тебя детушек?

— Семеро, бабушка, семеро, Пахомовна!

— Государь ты наш Сидор Карпович, чем после тебя поить-кормить будет?

— По миру, бабушка, по миру, Пахомовна!

— Государь ты наш Сидор Карпович, по миру ходить — зима студена!

— В лапотках, бабушка, в лапотках, Пахомовна!

— Государь ты наш Сидор Карпович, по миру ходить — собаки съедят!

— С палочкой, бабушка, с палочкой, Пахомовна!

— Государь ты наш Сидор Карпович, по миру ходить — не во что милостыню класть!

— В сумочку, бабушка, в сумочку, Пахомовна!

Как дела в Ростове?

(Из сборника Н. А. Иваницкого)