Русские навсегда

– В квартире было несколько человек. Судя по посуде и другим следам, наверное, человека четыре-пять. Дальше начинаются варианты и гадание на кофейной гуще.

– Ну, знаешь. – Калугин снял пиджак, сел в кресло. Тихо щелкнул включаемый монитор. – Кофейная гуща иногда тоже дает эффект. Я вот сегодня с утра как раз гаданием и занимался.

– На тему? – Иванов оперся о бордюр калугинского «загончика».

– На тему геополитического расклада в стиле «против кого дружить».

– А чего там происходит? – заинтересовался Алексей. – Мне тут не до телевизора было…

– Да и мне, собственно, не до телевизора, просто за завтраком включил.

– Кстати, о завтраке. – Леша потрогал живот. – Надо бы… Так что там? По ящику…

– Да вот, на стратегически коротком расстоянии два авианосца. И Севастополь блокирован.

– Ну, про Севастополь я в курсе. Слышал чего-то. А что за авианосцы? Где?

– Один в Балтике, второй едва ли не в Баренцевом море.

– В Балтике не потонет? – удивился Иванов. – Мелковато…

– Ну, как-то исхитрились. Там, кстати, вполне адекватные глубины имеются.

– Погодите! – опомнился Алексей. – Штатовские авианосцы?!

– А чьи же? Кровавая рука Пентагона. Типа учения. Дядя Сэм хочет тебя! Я уж не знаю, что там в море-океане происходит, выходы гуда закрыты. А еще Китай уж очень уверенно спонсирует Красную революцию на Тайване. И ничего ему не делается от мировой общественности.

– Да, с китаезами какая-то катавасия…

– Не, с ними как раз все в порядке. А вот с Тайванем точно катавасия. Его все союзники слили по полной программе. Вдруг стал никому не нужен. Даже наоборот. Теракты какие-то в Китае. Европа сталь не получает. Все на Тайбэй кивают, мол, нехорошо, ай-ай-ай. Правда, интересно?

– Да уж… Куда уж больше?…

– Так что мир буквально кипит. – Калугин допил кофе и решительно швырнул стаканчик в урну. – А знаешь, что интереснее всего?

– Что?

– То, что мы с тобой, вот так моя пятая точка ощущает, в самой гуще этого чертового котла сидим! В самой что ни на есть точке кипения! Так что… – Владимир Дмитриевич достал из верхнего ящика стола, запиравшегося на ключ, коробочку. Вытряс оттуда две таблетки. – Так что работать мы с тобой должны как проклятые. На вот, сжуй…

– Леди Винтер, а что это вы подсыпали в бокальчик? – подозрительно спросил Иванов. – Поди, что-то незаконное?

– Незаконное, – кивнул Калугин. – Жуй давай. Сон как рукой снимет. Тебе еще день стоять.

Алексей прочистил горло, но таблетку не взял.

– И ночь продержаться?

– Давай, давай. – Калугин подтолкнул белую капсулку поближе к коллеге. – У меня есть на это полномочия. Понял? Полномочия, – Калугин мотнул головой туда, где находился кабинет Битова, – самые широкие. Так что работать, работать и еще раз работать.

– Прощай, здоровье, – вздохнул Иванов, проглотил таблеточку и запил ее кофе. – Так, пойду-ка я нашу лабораторию тряхану. Отпечатки должны были появиться у меня на столе уже давным-давно.

– Давай, давай… – пробормотал под нос Калугин, открывая первую папку. – Что у нас тут?

«Антон Михайлович Лаптев», – значилось на титульном листе. Дата и место рождения, личный код. Отдельно к обложке был прилеплен конвертик с отпечатками пальцев и рисунком сетчатки глаза.

– Основательное досье, – пробормотал Калугин, перелистывая жесткую искусственную бумагу. – Что-то дальше будет…

Биография «от школьной скамьи» ничем особенным не удивляла.

«Родился, учился, – наискосок проглядывал уже известную информацию Калугин. – Снова учился. Едва не женился. Служил. Сотрудничал. Учился. Стоп!»

Владимир Дмитриевич вернулся назад, к службе в армии. Внизу страницы стояла сноска: «Впервые попал в поле зрения комиссара по вербовке на втором году службы».

– А кто у нас комиссар? – спросил Калугин и перелистнул еще несколько страниц. – Странно…

Сведений о вербовщике не было. Вообще, институт комиссаров по вербовке был введен сравнительно давно и зарекомендовал себя с хорошей стороны. В спецслужбы пошел поток молодых, талантливых людей, способных, а главное – желающих принести Родине пользу. Сам Калугин помнил своего вербовщика и каждый раз на двадцать третье февраля посылал ему открытку или письмо. Обычно в деле каждого службиста указывалось имя комиссара. Вербовщик был своеобразным наставником, от питомцев которого можно было ожидать каких-то определенных действий.

– Ладно, пошли дальше.

А дальше от страниц веяло жаром, сухой горячей пустыней. Ливия, Иран, Ирак, Саудовская Аравия. Страшный послужной список. Немногие люди прошли через Крестовый поход, который устроили Штаты арабам.

Военный советник.

Операции в Бенгази, похищение трех сбитых американских летчиков из-под носа у ЦРУ. Триполитанский кризис, организация обороны Эль-Джауфа.

Фотографии, черно-белые распечатки цифровых снимков. Веселый, молодой, злой Лаптев в обнимку с какими-то моджахедами. Кто эти люди? Подписи под картинками ничего не прояснили. На одной из фотографий здоровенная установка «Заря-15», монтаж которой заканчивали уже под огнем натовской авиации под Басрой. Потом, после того как развалины древнего города все-таки удалось взять, «Зарю» пришлось спешно взрывать. Тикрит, уничтожение подставной лаборатории. И потом, на следующий год, жуткая военная кампания в Иране. Бойня под Ширазом. Ранения. Снова боевые действия. Ранение. Уничтожение нефтяных разработок под Эль-Артавией. Кошмарное время, когда слово «джихад» стало для арабов чем-то большим, нежели просто лозунг. Они действительно были готовы уничтожить свою страну, лишь бы не отдать ее в руки врага. И выжженные месторождения стали тому примером.

Со страниц на Калугина смотрело страшное и совсем недавнее время. Переломить хребет заокеанской Империи тогда не удалось. Но американская экономика надорвалась. Тем более что заполучить в свое безраздельное пользование нефтяные разработки Саудовской Аравии не получилось. А ведь даже последний идиот понимал, ради чего была развязана эта бойня.

Калугин закрыл одну папку. Придвинул к себе другую.

После ранения Антон Михайлович женился и занимался очень разнообразными и даже странными вещами. Экспедиции в заброшенные уголки планеты, непонятные встречи, даже сафари… Ниточки к событиям в жизни этого удивительного человека тонули где-то в недрах ГРУ. И если деятельность военного советника проходила под грифом «Совершенно секретно» и была доступна исключительно для внутреннего пользования спецслужб, то послевоенный этап жизни Лаптева был совершенно засекречен.

Однако последний лист досье поставил Калугина в тупик.

«Привлечение к активной деятельности невозможно. Лоялен. Полностью выведен из актива».

– То есть гражданин Лаптев ни по каким делам, ни под каким соусом не может быть втянут в работу ГРУ и в списках потенциально активных агентов не значится? – Калугин удивленно откинулся на спинку кресла. – Что же тогда господин бравый половник делает в этой каше с дисками? Странно как-то…

Он закрыл папку, которая вместо ясности еще больше запутала дело.

В проходе появился Иванов.

– Владимир Дмитриевич, не желаете? – Он протянул кулечек с пончиками.

– Вполне. А что-нибудь более горячее, чем пончики, есть?

– Есть! – Алексей положил на стол еще одну папочку. – Результат по отпечаткам пальцев.

– И? – Калугин сунул в рот пончик, оказавшийся, кстати, теплым и свежим.

– Семен Евгеньевич Бортко. Тридцать восемь лет. Судимый за ограбление. Не женат. Детей нет. Живых родственников нет. Работал водителем в массажном салоне. То есть развозил проституток.