Русские (сборник)

Галстучные заулыбались.

— Знаете что? Вы как домой пойдёте, к берегу-то сверните. Да пакетик растопырьте пошире. Она к вам сама из воды запрыгнет, ваша мечта.

— Шутите всё, — смеётся агитатор. Папку обратно за пазуху запихнул — и в коридор. Дети за дверью врассыпную кинулись, только сквозняк им вслед шуршит.

— Погодите-ка, — агитатор соображает. — А вы не таджики? Вы вообще зарегистрированы тут?

— Зарегистрированы-зарегистрированы, — опять улыбаются галстучные. — Мы не таджики. Мы черти.

— Какие черти?

— Обычные черти. Девять этажей в доме людские, а три — наши. Как кто чёрта позовёт на нижних этажах, к нам новосёл едет. Набились уже, как в бочке. Скоро будем четвёртый этаж надстраивать.

Агитатор сам в тумане, света не видит, а умную беседу отчего-то продолжает.

— Как же дом выдержит?

— Понятно, не выдержит. Мы свой этаж надстроим — первый под землю уйдёт. Так постепенно весь дом туда запихаем. А вы ступайте, ступайте.

Агитатор в лифт — да на улицу. Потом, думает, квартиры обойду. Мутит чего-то, шатает. Заболел, наверное.

И домой.

На воздухе развеялся чуток, решил к речке-то завернуть. Смех смехом, да мало ли.

Только пакет целлофановый из кармана вытащил, река фонтаном пошла, а наружу — сом. Килограмм с десять, не меньше. Сам в пакете улёгся и хвостом чуть бьёт.

Агитатор домой его приволок, жену кричит.

Верней, собрался крикнуть — а нету крика.

Сбавил голос — и того голоса нету.

Шепчет — так и шёпота не стало.

Подписался же.

Пакет перед женою вывернул — оттуда куча вонючей грязи вывалилась.

Грязь-то жена убрала. А вонь осталась.

Живёт теперь агитатор молча и не принюхивается.

Митя-бизнес

В одном посёлке городского типа в смутные годы при Доме культуры ткачей имени Николая Островского открыли детское кафе «Островок».

И вот стали люди замечать, что через два дня на третий ходит в кафе чужой человек. Придёт часу в шестом, сядет за столик у окна, закажет водки сто грамм и пирожок с печёнкой. Потом стопку пирожком прикроет, достанет книгу в чёрном кожаном переплёте, да не открывает, а всё сидит, в окно смотрит.

Целый месяц так продолжалось. Народ в посёлке терпеливый, тихий. Разное видел. Наконец Фёдор-официант не выдержал. Подошёл к чужому и говорит в пол:

— Чего сидишь? Сам, — говорит, — розовый, а книга у тебя чёрная. Шёл бы ты наружу.

Чужой рукою по окну провёл медленно, потом к Фёдору-официанту повернулся и палец ему показывает.

— Стёкло, — говорит, — у вас грязное. Закоптилось. Помыть надо.

— А ты, — отвечает Фёдор, — санэпидстанция, что ли? Чего тебе стекло? Наружу иди, говорю.

— Не кипятись, Фёдор, — чужой ему улыбается. — Лучше присядь, водочки со мной выпей.

И из-за толстой своей книги вторую стопочку выдвигает.

— Глумишься, что ли? — Фёдор спрашивает. — Если я с тобой водки выпью в рабочее время, меня отсюда навсегда выставят. Хозяин у нас суровый.

— Ты ведь, парень, обидеть меня собирался. А не вышло. Я не обидчивый. И откажешься — не обидишь. Да только холуйским местом ради живого человека не рискнуть — это ж как себя не уважать надо? Смотри, потом стыдно будет.

Взял чужой Фёдора на слабо. Сел тот за стол, стопку покрутил между пальцами.

— Как хоть звать тебя? — спрашивает.

— Зовут меня Митя-бизнес, — отвечает чужой. — Митя-бизнес, даритель предвечных радостей.

— Ну, будь здоров, Митя, — Фёдор сказал, махнул стопку, поднялся да и рухнул на пол.

Думали, мёртвый — нет, просто пьяный вусмерть. Вытащили Фёдора на плечах, уложили на скамеечку, а он хохочет да орёт — «под вечерок путь недалёк! под вечерок путь недалёк!» — а после что-то уж совсем неприличное.

Хотели люди чужому морду набить. Но побоялись.

Два дня Фёдор пропадал. Хозяин, понятно, не искал его, нанял нового, Фёдора же обещал по стенке размазать, как увидит.

А на третий день останавливается у кафе бордовая «девятка», выходит из неё Фёдор, с волосами напомаженными, в костюме с искрой, всем говорит «здравствуйте» и улыбается довольно.

— Откуда ты, Фёдор? — спрашивает народ.

— Из Ярославля, — тот отвечает. — Ресторан у меня там. Большие всё люди обедают. Отцы города. Европейская кухня, отдельные кабинеты, цены в скв. Не абы что.

Потом рукою всем помахал, сел в «девятку» и уехал навсегда.

С тех пор повелось — кого чужой за свой стол посадит, водкою угостит, у того жизнь повернётся так, что и не мечтал прежде. Милицейский сержант Егоркин стал начальником областного ГАИ. Огородник Николай Ильич — лётчиком на международных авиалиниях. А безымянная учительница русского языка и литературы победила на конкурсе «Мисс Европа». Тут её, понятно, все по имени узнали — да поздно.

Ну, порадовались за учительницу и обратно забыли. Все забыли, только жених её бывший не забыл. А жених у неё заведовал отделом происшествий в газете «Ленинское знамя». Не последний человек был в посёлке. Журналист.

«Разоблачу, — думает, — прохвоста. Отомщу за разбитую любовь и материал в газете напечатаю. На две полосы».

Стал журналист следить за чужим. Сядет в кафе за колонною, кофе попивает и глядит на предмет всего подозрительного. Две недели следил — ничего путного не выследил.

Решил тогда — пойду, мол, в лобовую атаку. И не такие передо мной раскрывались. Напою и секрет его выпытаю.

Приходит чужой в кафе, книгу достал, а журналист к нему шасть за столик.

— Здравствуйте, — говорит, — уважаемый. Вот вы всех нас, жителей, угощаете, а я решил, отчего бы и вас не угостить. Не откажите в любезности.

— С удовольствием, — отвечает чужой. — Угощусь.

Заказал журналист поллитру, потом вторую и давай чужому подливать. Беседу завязал степенную. Политическую. У самого привычка — едва только ветер в голове забродил. А чужой вроде уж и лыка не вяжет.

Ну, думает журналист, настал момент.

— А вот ещё, — говорит, — я интересуюсь, как это у вас получается нашим людям предвечные радости дарить? Что за секрет такой? Не расскажете ли?

— Расскажу, — отвечает чужой. — Обязательно расскажу.