Русские (сборник)

И голову на стол уронил.

Журналист его посадил обратно, по щекам легонько похлестал. Тот вроде очухался.

— Всё дело, — говорит, — в книге. Если в эту книгу чьё имя записать задом наперёд — всё самое заветное у того человека сбудется. До самой последней смерти. А сейчас, — говорит, — извините, малость проветриться надо мне.

Поднялся чужой и ушёл, шатаясь.

Журналист книгу со стола дёрнул. Всё, думает, моя теперь книга. И счастье моё теперь.

А книга будто привинчена. Не отрывается.

Журналист в азарт вошёл. «Ну, ничего. Сейчас имя своё туда впишу. А чужому пожелаю, чтоб немедленно под машину попасть. Да насмерть. И все дела».

Распахнул книгу наугад. Думал, будут чистые страницы — а там жирными буквами неясные слова напечатаны. Одну только фразу успел взглядом выхватить:

«Он не знал, что делать, и бежал, оставляя позади себя огороды и задворки усадеб».

Журналист обратно книгу захлопнул. Зажмурился, в ладони лицо сунул, будто маленький. Страх его взял отчего-то.

«Может, — думает, — и правда убежать».

Пересилил он страх, открыл глаза — нет книги. Пропала.

На скатерти ж будто северное сияние гуляет. А под ним — Райская Москва живёт. Девушки с косами вокруг головы сидят по бульварам, сложив руки на коленях. В метро люди друг другу стихи читают. Фонтаны красным вином бьют.

До утра глядел журналист на скатерть, не мог оторваться.

Вечером после работы опять в кафе пришёл, сел за столик — да, искрится Райская Москва.

Так с тех пор и ходит. Спился совсем, людям в глаза смотреть не может, а ходит.

Чужой же и вправду из посёлка насовсем исчез.

Золотой петушок

В одном посёлке городского типа жил человек — богатый, да больной.

Верней, не жил, а умирать туда переехал. В посёлке ведь и проживать не очень неудобно, и умирать хорошо. На воздухе, посреди птичек.

Уже и не работал он на своё богатство. Деньги в банке держал и процентом кормился.

Вот совсем ему плохо стало. Ноги отнялись, руки скрючились. «Помру сейчас», — думает.

Тут является ему Николай Чудотворец и говорит: «Завтра с утра иди в деревню. Живут там три брата с матерью. Выпроси мать у братьев, посели к себе и ухаживай. Может, и здоровья прибудет».

Утром проснулся человек — вроде отпустило малость. Ходить можно.

Отправился в деревню.

Пришёл. Видит, у самого леса трёхэтажный дом стоит. Первый этаж мраморный, второй гранитный, третий кирпичный. И крыша остренькая, со шпилем.

А рядом конура — не конура, так, сарайчик дощатый, окно в решёточку.

Входит человек в дом — на первом этаже старший брат с женою сидят, борщ из хрустальных тарелок хлебают.

Поднимается на второй этаж — там средний брат с женою сидят, вино из разноцветных бутылок пьют.

Поднимается на третий этаж — там младший брат, холостой, сидит, курит, изо рта дымом фигуры выпускает — то зайца, то белочку.

Спустился человек вниз, говорит старшему брату:

— Здравствуй, хозяин. А не живёт ли с тобою старушка какая?

— Как же нет? — отвечает старший брат. — Мать живёт. У ней дом свой деревянный рядом.

Выходят на крыльцо — а у сарая на брёвнышке бабушка сидит в лохмотьях и тюрю из тазика ест.

— Отдай мне её, — просит человек. — Я её кормить буду.

— Отдать не отдам, — отвечает старший брат. — Живая душа всё ж таки, не мешок картошки. А за деньги продам, пожалуй.

— А много ли стоит она?

— Сто тысяч дашь — мать твоя. Я на шпиль давно хотел петушка золотого прицепить. Вот, повешу.

Человек дал старшему брату сто тысяч и старушку в город увёз.

Домой привёл, одел в чистое и пёстренькое, накормил рыбною котлеткой, кашей с маслом, определил комнату, кровать с периной.

— Будешь, — спрашивает, — жить тут?

— Буду, конечно, добрый человек! Жить буду, Бога за тебя буду каждый день молить, одежду тебе чинить, дом убирать!

— Одежду чинить и дом убирать — для этого другие люди есть. А ты живи да кушай.

Семь лет жила при нём старушка, семь лет молилась в своей комнатке, по вечерам только выходила голубям булочку покрошить. Совсем человек здоровый стал. Ходит, радуется, разве лишь стареет насколько положено.

Вот, заскучала старушка по деревне — дети там всё-таки. Может, и внуков ей родили. Попросилась — отпусти, мол, на недельку.

А он отпускать боится — вдруг, думает, разжалобится старушка, останется с сыновьями.

Поехали вместе.

Приезжают в деревню. Глядь, дома трёхэтажного нету. На том месте, где дом стоял, — яма, в яме болотная жижа пузырится, а по-над жижей золотой петушок туда-сюда скачет без толку и квакает по-лягушачьи.

Поплакала старушка, поплакала, и поехали они обратно в город — жизнь доживать.

Банкомат

В одном посёлке городского типа молодая вдова из частного сектора вышла замуж за банкомат. Отец с матерью было воспротивились, ругали её, говорили, лучше б уж за чечена вышла, чем за металлический ящик, обещали домой не пустить. Но скоро смирились с новым зятем, устойчивым, непьющим, а главное, спокойным.

Домой забрать банкомат молодой вдове не разрешили, потому приходила вдова к нему каждый день в его универсам, садилась рядом на раскладной стульчик, прислонялась легонько плечом и даже о чём-то с ним разговаривала.

Так прожили они месяца полтора. А как-то раз, ранним утром, звонят молодой вдове из универсама и говорят — украли, мол, мужа вашего, приехали четыре амбала на чёрной «Газели» с помятым крылом, вырвали банкомат с корнем, бросили в машину и умчались неизвестно куда.

Сперва кинулась молодая вдова в универсам, да потом думает — зачем? что там не видела? — лучше уж самой мужа искать. Идёт, торопится, а сама отчего-то всё корень его представляет. Вот бы, мечтает, и правда корни у него были, ах же ж.

Вышла из посёлка — три дороги в три стороны расходятся, у перекрёстка тополь стоит, с ветки на ветку дрозды ныряют, щебечут вовсю.

Заплакала молодая вдова и говорит:

— Ох, вы, дроздочки-голубочки, не видали вы чёрную «Газель» с помятым крылом? Она мужа моего увезла, семью мне разбила!

Пожалели её дрозды и отвечают:

— Видали мы чёрную «Газель». Поехала «Газель» налево, по разбитой дороге, через рыжие поля, в нищую глушь.

Побежала молодая вдова налево. Долго бежала, ноги устали, колени подгибаются, а тут опять перекрёсток. Рядом кошка драная сидит, брюхо себе лижет.