Русские символисты: этюды и разыскания
Шрифт:
Почти одновременно с опубликованием этих стихов Андрей Белый отмечал, что «„новое“ искусство разливается вширь, стучится в двери» и что «образовалась целая порода молодых людей и девиц, которых газетные репортеры уже окрестили позорным, но их мнению, прозвищем „подбрюсков“, „брюссенят“, „брюссиков“…» [1269] . Разумеется, юный Гофман воспринимался тогда как характернейший представитель этой «породы». Жил он в Москве в непосредственном соседстве с Брюсовым, на Цветном бульваре, но впервые обратился к нему письмом, к которому приложил образцы своих стихотворений [1270] . Вслед за этим состоялось и личное знакомство. В дневниковых записях Брюсова, относящихся к осени 1902 г., фиксируются частые визиты к нему Гофмана — одного из «поклонников», а в записи за февраль — март 1903 г. именем Гофмана открывается перечень лиц, характеризуемых как «целая гурьба юношей, жаждущих славы, юных декадентов» [1271] . В позднейшем очерке «Мои воспоминания о Викторе Гофмане» (1917) Брюсов признается, что был наиболее близок с начинающим поэтом именно тогда, в 1902–1904 гг., еще до появления его первой книги стихов: «Я его знакомил со своими друзьями: с К. Д. Бальмонтом, с которым у Гофмана в душе и в стихах было всего больше сродства, с немецким поэтом Георгом Бахманом, с которым его роднила любовь к немецкой поэзии, с кружком „Скорпиона“, т. е. с С. А. Поляковым и др., с несколькими частными знакомыми мне домами <…> Одно время Гофман так много времени проводил со мной, что его, в нашем кружке, прозвали моим „ликтором“: мы часто приходили вдвоем, часто вдвоем гуляли по улицам, случалось — вдвоем проводили и ночи». «Что меня особенно влекло к Гофману?» — вопрошает Брюсов и находит ответ на этот вопрос, указывая на свою самую сильную литературную привязанность той поры: «…в нем было духовное сродство с Бальмонтом, но в эту эпоху и в моей душе была еще жива „бальмонтовская стихия“ <…> Для меня Гофман был „маленьким Бальмонтом“ <…> Была в Гофмане та же, как у К. Д. Бальмонта, непосредственность, стихийность, способность полно отдаваться данному мгновению, забывая о всех прошлых и не думая обо всех будущих, и умение полно использовать мгновенье и исчерпать его до дна» [1272] . Иными словами — в личности и юношеских поэтических опытах Гофмана Брюсов обнаружил все необходимые и достаточные компоненты того, что сам он воспринимал тогда как квинтэссенцию символистского панэстетического мироощущения.
1269
Письмо
1270
В этом недатированном письме Гофман сообщал о себе: «Всего полгода прошло с тех пор, как я стал печатать свои стихотворения. Появлялись они до сих пор в „Русском Слове“, „Семье“, „Искрах“ и недавно одно было помещено в „Русском Листке“ и притом в одном номере с Вашим. Будучи самым горячим поклонником Вашего блестящего таланта (я обстоятельно изучил все выпущенные Вами сборники, начиная с „Juvenilia“ и кончая „Tertia Vigilia“), считая Вас бесспорно первым из современных русских поэтов <…>, я осмеливаюсь обратиться к Вам с довольно смелою просьбою, а именно прочесть несколько моих, прилагаемых при письме стихотворений и дать о них Ваш, в высшей степени для меня драгоценный, отзыв» (РГБ. Ф. 386. Карт. 83. Ед. хр. 42). Обращает на себя внимание в письме Гофмана указание на сборник «Juvenilia»: эта книга, подготовленная к печати в 1896 г. и неоднократно анонсировавшаяся, была издана лишь в 1913 г. в составе 1-го тома Полного собрания сочинений и переводов Валерия Брюсова (см. примечания М. В. Васильева и Р. Л. Щербакова в кн.: Брюсов В. Собр. соч.: В 7 т. М., 1973. T. 1. С. 565–566). В приложении к газете «Русский Листок» (1902. № 337, 8 декабря. С. 750) было помещено стихотворение Гофмана «Из осенних напевов» («Говоришь ты, что сердце тоскою сжимается…»), однако в этом номере газеты стихотворения Брюсова нет.
1271
Брюсов В. Дневники. 1891–1910. <М.>, 1927. С. 121, 122, 130. В мемуарных фрагментах, посвященных Брюсову, М. Волошин также упоминает о встречах в 1904 г. в его доме с «совсем юными гимназистами, еще нигде не печатавшимися, как Виктор Гофман» (Литературное наследство. Т. 98. Валерий Брюсов и его корреспонденты. М., 1994. Кн. 2. С. 392). Б. Садовской, описывая свой первый визит к Брюсову осенью 1903 г., свидетельствует: «В заключение Брюсов с похвалой отозвался о юном поэте Викторе Гофмане. <…> Это был скромный, близорукий юноша в пенсне с землистым лицом и большими, будто испуганными глазами»; в другом мемуарном фрагменте Садовской добавляет о Гофмане: «…он до того был близорук, что при чтении сверх очков надевал еще пенсне» (Садовской Б. Записки (1881–1916) /Публ. С. В. Шумихина//Российский архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII–XX вв. М., 1991. T. 1.С. 150–151, 181).
1272
Брюсов В. Среди стихов. 1894–1924: Манифесты. Статьи. Рецензии. М., 1990. С. 509.
Вхождение Гофмана в круг «скорпионовцев» и «грифовцев» (в «Альманахе книгоиздательства „Гриф“» в 1903 г. также были опубликованы два его стихотворения под рубрикой «Из книги о русалках») сразу же выделило его из числа сверстников, тяготевших к литературе. В очерке «Виктор Гофман. К двадцатипятилетию со дня смерти» его гимназический однокашник Владислав Ходасевич вспоминает: «1902–1903 годы. Я смотрю на Гофмана снизу вверх. Мало того, что он старше меня и его стихи много лучше. Он уже печатается в журналах, знаком с Бальмонтом, бывает у Брюсова. <…> О таких вещах я еще даже и не мечтаю…» [1273] В дружеском стихотворном послании к Гофману Брюсов позволил себе своего рода царственный жест — поставил юного поэта в один ряд с Бальмонтом и собой:
1273
Ходасевич В. Собр. соч.: В 4 т. М., 1997. Т. 4. С. 285. Ср. мемуарный фрагмент в рецензии Ходасевича на книгу Бальмонта «Ясень» (1916): «Я вспоминаю прозрачную весну 1902 года <…> в укромных классах 3-й московской гимназии два мальчика: Гофман Виктор и Ходасевич Владислав читают, и перечитывают, и вновь читают и перечитывают всеми правдами и неправдами раздобытые корректуры скорпионовских „Северных Цветов“. <…> А Гофман, стараясь скрыть явное сознание своего превосходства, говорит мне: „Я познакомился с Валерием Брюсовым“. Ах, счастливец!» (Ходасевич В. Собр. соч. / Под ред. Джона Мальмстада и Роберта Хьюза. Ann Arbor, 1990. T. 2. С. 237).
Другой начинающий «скорпионовец», Максимилиан Шик, излагая в письме к Брюсову (от 1 августа 1903 г.) план задуманной им книги о новейшей русской литературе, в рубрике «Скорпион и Гриф» указал, среди прочих, и 19-летнего Гофмана [1275] . Похоже, что и сам Гофман был тогда преисполнен уверенности в своих литературных потенциях; показательны в этом отношении его признания в письме (от 6 декабря 1904 г.) к А. С. Рославлеву — также поэту из числа «брюссенят», не увенчанному ни прижизненной славой, ни посмертным признанием, — последовавшие после выхода в свет отрецензированных им «Стихов о Прекрасной Даме» Блока [1276] : «Ведь Вы, я да еще, пожалуй, Ал. Блок — новое поколение в поэзии, молодое трио — в противоположность старому — Бальмонту, Брюсову, Белому, которые представляют собою ценности уже достаточно установившиеся» [1277] .
1274
Брюсов приводит весь текст стихотворения в «Моих воспоминаниях о Викторе Гофмане» (см.: Брюсов В. Среди стихов. С. 511). В архиве Брюсова — автограф стихотворения с датировкой: 1903 (РГБ. Ф. 386. Карт. 15. Ед. хр. 1. Л. 7). Там же (Л. 12) — шуточное стихотворение Брюсова «Виктор Гофман Елене 2-ой» с авторским примечанием: «Ибо Еленой 1-ой почитается та, которая путешествовала со старшим альбатросом по странам Кветцаль-Коатля» (подразумеваются Бальмонт, его возлюбленная Е. К. Цветковская и их совместное путешествие в Мексику весной 1905 г.).
1275
См.: Литературное наследство. Т. 92: Александр Блок. Новые материалы и исследования. М., 1982. Кн. 3. С. 204.
1276
Рецензия Гофмана была опубликована в журнале «Искусство» (1905. № 1. С. 39–40); см. о ней в статье З. Г. Минц «О первом томе лирики Блока» (Блок А. А. Полн. собр. соч. и писем: В 20 т. М., 1997. T. 1. С. 410).
1277
Литературное наследство. Т. 92: Александр Блок. Новые материалы и исследования. Кн. 3. С. 219.
Воспринимая 24-летнего Андрея Белого представителем «старого» литературного поколения, Гофман, вероятно, имел в виду прежде всего яркое своеобразие уже вполне проявившейся творческой индивидуальности — косвенно признаваясь в том, что самому ему до подобного воплощения собственной индивидуальности еще весьма далеко. Не случайно Гофмана прозвали «ликтором» — с легкой руки Брюсова, писавшего ему в дружеском полушутливом стихотворении (март 1903 г.):
Прими послание, о Виктор! Слагаю песнь тебе я в честь, Пусть консул я, а ты — мой ликтор, Но сходство между нами есть [1278] .1278
Полностью приведено Брюсовым в «Моих воспоминаниях о Викторе Гофмане» (Брюсов В. Среди стихов. С. 510. См. также: Брюсов В. Собр. соч.: В 7 т. М., 1974. Т. 3. С. 278–279). Ср. письмо Брюсова к А. А. Шестеркиной от 24 июня 1903 г.: «Мне наскучило <…> с важным видом поучать юнцов, вроде ликтора — Виктора Гофмана» (Литературное наследство. Т. 85: Валерий Брюсов. М., 1976. С. 653 / Публ. В. Г. Дмитриева).
Честь быть ликтором — почетным стражником при консулах и других высокопоставленных древнеримских персонах — имела и свою оборотную сторону: сугубую зависимость, подчиненность, ритуализованную второстепенность положения; применительно к литературе такой статус был приемлемым лишь на стадии творческого ученичества. Репутация юноши-«пажа» при «мэтрах» символизма могла устраивать Гофмана, учитывая его вполне серьезные и определенные писательские амбиции, лишь до поры до времени; в обстоятельствах же вхождения в литературную орбиту и обретения там своего места ориентация на «школу», на бальмонтовско-брюсовские поэтические свершения была для него сознательно избранным и наглядно манифестированным курсом. Бальмонтовская «школа» сказывалась и на ритмико-интонационном, и на лексико-стилистическом уровне (особенно откровенно — в форсированном использовании специфически «бальмонтовских» субстантивированных прилагательных: «восхищенная звонкость», «узкость вздрагивавших плеч», «ласковость встреч», «я боюсь тревожностей» [1279] , название раздела «Озаренность» и т. д.), и в непосредственной апелляции к бальмонтовским поэтическим образам; так, на стихотворение «Альбатрос» из книги Бальмонта «Горящие здания» — в свою очередь соотносимое со знаменитым «Альбатросом» Бодлера — Гофман откликается «Криком альбатроса», стихотворением, демонстративно посвященным Бальмонту и столь же демонстративно провозглашающим подобие двух лирических миров:
1279
Гофман В. Собр. соч. Т. 2. С. 27, 55, 68, 94.
Ранние стихотворения Гофмана составили сборник «Книга вступлений. Лирика 1902–1904», изданный под маркой московского журнала «Искусство» в конце декабря 1904 г. [1281] . В этой книге уже обозначились основные черты поэтической палитры Гофмана — музыкальность и певучесть стиха, мечтательный лиризм и характерная нежность образов («нежность» — излюбленное слово автора, кочующее по многим стихотворениям), сосредоточенность на темах любви и красоты, на мимолетных переживаниях и интимных настроениях, эстетизация действительности, порой оборачивающаяся специфически «декадентским» демонизмом (особенно в урбанистических мотивах, отзывающихся сильным влиянием Брюсова). Почти все рецензенты констатировали воздействие Бальмонта, но в то же время отмечали и привлекательные черты новой поэтической индивидуальности — «красивые молодые переживания, подкупающую искренность тона» (Л. М. Василевский) [1282] , «гибкий и свежий талант» («у г. Гофмана в руках волшебная палочка, превращающая явления обыденности в поэтические образы»), «всепобеждающее обаяние молодости» (С. В. фон Штейн) [1283] , «что-то свежее, искреннее, непосредственно действующее на читателя» (H. Н. Вентцель) [1284] , «сплоченную цельность и законченность всего сборника» (Ник. Хессин) [1285] . Хотя в откликах попадались и дежурные «антидекадентские» формулы («бессодержательность», «пучина манерности и оригинальничанья» [1286] ), в целом «Книга вступлений» была встречена сравнительно благосклонно; более того, один из газетных критиков счел возможным отметить, что «от своих собратий по направлению автор выгодно отличается тем, что большей частью понятен; он не кликушествует, не беснуется, даже не очень вычурен» [1287] .
1280
Там же. С. 63–64.
1281
Цензурное разрешение на издание было получено 8 декабря 1904 г.; 12
декабря Гофман извещал Георга Бахмана: «На днях <…> выйдет моя первая книга <…>» (ИРЛИ. Ф. 22. Ед. хр. 81); в письме к А. С. Рославлеву от 30 декабря 1904 г. он обещал выслать только что вышедший сборник «завтра или послезавтра» (РНБ.Ф. 124. Ед. хр. 1311).1282
Мир Божий. 1905. № 6. Отд. II. С. 78–80. Подпись: Л. В.
1283
Живописное Обозрение. 1905. № 10, 6 марта. С. 234. Подпись: С.
1284
Новое Время. 1905. № 10 434, 23 марта. Приложение. С. 11. Подпись: Ю-н.
1285
Искусство. 1905. № 2. С. 63.
1286
Киевские Отклики. 1905. № 73, 14 марта. Подпись: М.
1287
Петербургская Жизнь. 1905. № 809, 3 апреля.
Если для «широкой» критики поэзия Гофмана оказалась вполне приемлемой — прежде всего в силу «умеренности» своей модернистской стилистики, а также благодаря установке автора на отражение «простых», но лирически насыщенных переживаний, — то в символистской среде она была воспринята весьма сдержанно. А. Блок в рецензии на «Книгу вступлений» (Вопросы Жизни. 1905. № 3) с порицанием отозвался и о безоглядной бальмонтовско-брюсовской ориентации автора («Кажется, стих легок, но сколько трафаретного, сколько ненастоящих отголосков чужих мучений!»), и о его установке на «общую легкость стиха», сочетающейся с банальностью приемов и погрешностями против поэтического вкуса [1288] . Последовательно пристрастным в своей критике оказался и Брюсов. Его рецензия на «Книгу вступлений» (Весы. 1905. № 1) появилась уже после личной размолвки с Гофманом и, конечно, своим достаточно резким тоном отразила перемену во взаимоотношениях, но в существе своих аргументов Брюсов руководствовался последовательно литературными критериями. «Консул» расценил на сей раз творчество своего былого «ликтора» всего лишь как «пробу пера»: «…все недостатки поэзии г. Гофмана — прежде всего недостатки ранней юности: узость кругозора, самовлюбленность, наивная уверенность, что все, новое для него, интересно и для других». Признавая за стихами Гофмана определенные достоинства — отмечавшиеся и другими «вспышки лиризма», музыкальность, «не покупаемую никакой ценой певучесть», — Брюсов, однако, выносил жесткий вердикт: «Но художника в Гофмане мало: он не ищет новых форм, он однообразен, он довольствуется для подражания немногими полюбившимися ему образцами. В его стихах много внешних недочетов, смешных и досадных промахов <…> К словам г. Гофман относится с каким-то безразличием, своего стиля у него нет <…> мы вправе требовать от будущих стихов г. Гофмана большей строгости стиля, большей выдержанности настроений, большей согласованности образов и, наконец, более широких кругозоров, открывающихся для мысли, которая ищет» [1289] .
1288
Блок А. Собр. соч.: В 8 т. М.; Л., 1962. Т. 5. С. 552–553.
1289
Брюсов В. Среди стихов. С. 132–133.
Позднее, в «Моих воспоминаниях о Викторе Гофмане», Брюсов упрекал себя за тональность этой рецензии (косвенно признавая «внелитературный» след, на ней отразившийся): «…я судил тогда излишне строго. Указанные мною „недочеты“ действительно были в его стихах, но были в них и достоинства, на которые я обратил недостаточно внимания. Эту свою ошибку я вскоре сознал» [1290] , — однако не исключал и того, что его пристрастная критика могла принести начинающему поэту, стремящемуся реализовать со всей полнотой свое литературное призвание, существенную пользу: «Чуткий художник, Гофман, сознавая свои силы, понимал общую неверность моего суждения, но должен был чувствовать и справедливость моих упреков <…> все же творчество Гофмана с годами освобождалось именно от тех недостатков, которые были отмечены в моей статье» [1291] . В кругах «посвященных», однако, отзыв был воспринят как сведение личных счетов: по словам Ходасевича, Брюсов «разнес то самое, что громко хвалил накануне» [1292] . В мемуарном очерке о Гофмане Ходасевич опубликовал и пародийно-ироническое стихотворение Брюсова «Елене» («О нет, не думай ты, что было мне обидно…»), написанное от лица Гофмана:
1290
Там же. С. 513. Ср. признания Брюсова в незаконченной заметке об отношении к молодым поэтам (1913): «Может быть, мне следовало более внимательно отнестись к Виктору Гофману. Я <…> первый начал печатать его стихи (в „Северных Цветах“), но потом, под влиянием чисто личных отношений, несколько разошелся с ним как с человеком <…>» (Литературное наследство. Т. 85. Валерий Брюсов. С. 207 / Публ. Т. В. Анчуговой).
1291
Брюсов В. Среди стихов. С. 513–514. Косвенную реакцию Гофмана на брюсовский отзыв можно видеть в опубликованном им (не исключено, что и инспирированном) «Письме в редакцию» некоего Аратова (возможно, псевдоним Н. Я. Абрамовича), в котором утверждалось, что рецензия «пристрастно-недобросовестна и голословна», и давались указания на внелитературные причины предпринятой критики: «Книгу Виктора Гофмана, какова бы она ни была, талантлива или бездарна, надо было подвергнуть категорическому осуждению; вопрос этот был предрешен еще до прочтения ее рецензентом» (Искусство. 1905. № 2. С. 69–70).
1292
Ходасевич В. Собр. соч.: В 4 т. Т. 4. С. 287.
В приведенной строфе содержится намек на причину расхождения с Гофманом, о котором Брюсов в воспоминаниях о поэте сообщает довольно глухо: «Кто был в нем виноват, судить не здесь и прежде всего не мне. Во всяком случае, позже я сам признал свою долю вины, первый обратясь к В. Гофману, чтобы возобновить наши отношения. Но это было уже несколько лет спустя, а в годы 1904–1905 мы почти не встречались» [1294] . Более откровенно ситуацию проясняет Ходасевич: «Гофман провинился. Вина была маленькая, ребяческая. Гофман имел неосторожность перед кем-то прихвастнуть, будто пользуется благосклонностью одной особы, за которой ухаживал (или, кажется, даже еще только собирался ухаживать) сам Брюсов. Имел Гофман основания хвастаться или не имел — все равно. Делать это, конечно, не следовало. Но что поднялось! Наказание оказалось во много раз сильнее вины» [1295] . И с полной откровенностью казус изложен в воспоминаниях Нины Петровской: «Рославлев и Гофман, первый из органического своего пристрастия ко лжи вообще, второй, верно, от юности, похвастались где-то и к тому же одновременно „моей взаимностью“. Узнал об этом первым Саша Койранский и на улице ударил перчаткой Гофмана по лицу» [1296] .
1293
Там же. С. 288.
1294
Брюсов В. Среди стихов. С. 512.
1295
Ходасевич В. Собр. соч.: В 4 т. Т. 4. С. 287.
1296
Жизнь и смерть Нины Петровской / Публ. Э. Гарэтто // Минувшее. Исторический альманах. Paris, 1989. Вып. 8. С. 37. Та же ситуация затрагивается в письме С. А. Соколова, руководителя издательства «Гриф» и мужа Н. И. Петровской, к А. А. Шемшурину от 14 марта 1904 г. — в ответ на предпринятую последним попытку заступиться за Гофмана: «…не нахожу все же оснований изменить мою точку зрения на Гофмана. Говорят, я — доверчивый человек и слишком отдаюсь порыву, чтоб отличить верное от неверного. Не знаю, Андрей Акимович, кто слишком доверчивый человек, — тот ли, кто видит низость в действиях взрослого лица, позволяющего себе непристойными виршами позорить доброе имя порядочной женщины из самого низкопробного желания прослыть Дон-Жуаном, или тот, кто, допуская себя поддаться его уверениям и запоздалому, лицемерному раскаянию, видит в его действиях лишь детскую шалость. <…> Нимало не сомневаюсь, что Гофман очень не прочь примириться со мной, т<ак> к<ак> это открыло бы ему много дверей, для него очень ценных, куда ему теперь бесполезно стучаться. Но мне, при всей моей доверчивости, слишком ясны белые нитки его раскаяния. Жаль, что они неясны для Вас. Объясняю это чрезмерной симпатией к Гофману, — чрезмерной даже в ущерб для себя, — ибо Вы лично говорили мне, что, явившись в Ваш дом, с Рославлевым, — Гофман начал с сообщения всяких сплетен и вздорных измышлений обо мне и моем деле, — а теперь, после беседы с Гофманом, в Вашем письме говорите, что Гофман никогда ни при Вас, ни при Ваших друзьях не говорил ни слова худого про меня и жену, а к моей деятельности всегда относился с уважением. <…> В уважении людей, подобных Гофману и Рославлеву, я не нуждаюсь, — напротив, их враждебное отношение почитаю весьма лестным для себя» (РГБ. Ф. 339. Карт. 5. Ед. хр. 19).
Все эти скандальные перипетии относятся к 1904 г. — ко времени зарождения бурного романа Брюсова и Петровской, и неудивительно, что «консул» резко переменился в отношении к своему «ликтору». В то же время Ходасевич, вспоминая о последствиях гофмановского «проступка» и утверждая, что «Брюсов отдал приказ изгнать Гофмана из всех модернистских журналов и издательств» [1297] , заметно утрирует реальное положение дел. Гофман действительно на протяжении двух с лишним лет не печатался в подконтрольных Брюсову изданиях [1298] , но возобновил прерванное сотрудничество, по брюсовской инициативе, в конце 1906 г. (тогда же восстановились и их личные взаимоотношения, вполне приязненные, но без прежней доверительности); вновь ближайшим литературным сподвижником Брюсова Гофман не стал, но выступать в «Весах», главном органе московских символистов, со стихами, заметками, рецензиями стал регулярно (согласно подсчетам современного исследователя, в 1906–1909 гг. он напечатался в «Весах» 24 раза [1299] ). «Изгнанием» из модернистских кругов Ходасевич отчасти объясняет и уход Гофмана в газетную работу — однако главной причиной этой поденщины стала (отмеченная им же) насущная потребность в заработке: «…как раз в это время умер отец Гофмана, дела семьи пошатнулись» [1300] . Гонорары, получаемые от малотиражных модернистских изданий, давали тогда средства для существования лишь литературным звездам первой величины, вознаграждение же от газетных выступлении, частых и регулярных, могло обеспечить сносную жизнь вполне рядовым литераторам.
1297
Ходасевич В. Собр. соч.: В 4 т. Т. 4. С. 287.
1298
15 февраля 1906 г. Гофман выслал вместе с письмом к Брюсову (РГБ. Ф. 386. Карт. 83. Ед. хр. 42) для напечатания в «Весах» стихотворный цикл «Светлые песни», однако тогда эта публикация не состоялась.
1299
Минувшее. Исторический альманах. М.; СПб., 1993. Вып. 13. С. 51 / Примеч. Р. Л. Щербакова.
1300
Ходасевич В. Собр. соч.: В 4 т. Т. 4. С. 287.
В середине 1900-х гг. Гофман печатается в московской периодике чрезвычайно интенсивно — в газетах «Русский Листок», «Москвич», «Век», «Свободный Труд», «Раннее Утро», «Вечерняя Заря», «Руль», в журналах «Дело и Отдых», «Русский Артист» (за собственной подписью, анонимно и под псевдонимами Маска, Чужой, Виллис, X'enios, — et—, Victor, Vi-or, В. В. Г.) [1301] . Его корреспонденции отличаются чрезвычайно широким тематическим диапазоном: обзоры художественных выставок, статьи о современной литературе, рецензии на новые книги — российские и переводные, а также публицистические выступления на актуальные общественно-политические темы («Бюрократизм в конституционном государстве», «Идея царской власти с точки зрении философов», «Всеобщее голосование с точки зрения философии», «Экономические основы марксизма», «О представительном правлении» и т. д.).
1301
В архиве Гофмана сохранились две большие тетради с вклеенными в них вырезками его газетных и журнальных публикаций (РГБ. Ф. 560. Карт. 1. Ед. хр. 7, 8).