Русские Вопросы 1997-2005 (Программа радио Свобода)

Повторим общеизвестное: князь Мышкин - попытка дать христоподобную фигуру, или, как говорил Достоевский, положительно прекрасного человека. В материалах к роману этот персонаж не раз называется Князь Христос. И далеко не все считали, что этот замысел не удался. Были мнения как раз обратные, причем принадлежали они людям всячески крупным. Вот что писал, к примеру, Ницше - не прямо в "Антихристе" своем, а в предварительных к нему набросках:

Я знаю только одного психолога, который жил в мире, где возможно христианство, где Христос может возникать ежемгновенно. Это Достоевский. Он угадал Христа, и инстинктивно он избегал прежде всего того, чтобы представлять себе этот тип со свойственной Ренану вульгарностью. А в Париже думают, что Ренан страдает излишком утонченности! Но можно ли хуже промахнуться, чем делая из Христа, который был идиотом, гения? Чем облыжно выводить из Христа, который представляет собой противоположность героического чувства, - героя?

А вот что написано у Ницше в другом его сочинении, "Деле Вагнера":

Евангелия приводят нам точь-в-точь те самые физиологические типы, которые описывают романы Достоевского.

Исследователи не уверены в том, что Ницше читал "Идиота" - немецкий перевод появился в 1889 году, накануне его катастрофы, но он мог читать, скажем, французский перевод, вышедший за три года до этого. И очень не случайным кажется слово "идиот" в ницшевском тексте. Об этом слове нужно кое-что сказать в дополнение к общеизвестному смыслу; процитирую комментарий к академическому изданию Достоевского:

...более существенна связь заглавия с литературной традицией, восходящей к средневековью, когда идиотом нередко называли человека не слишком образованного или вообще далекого от книжной мудрости, но наделенного идеальными чертами и глубокой духовностью. Идиот был типическим героем тогдашней литературы, которому открывались пути приобщения к высшим тайнам бытия.

По-русски сказать - юродивый. Тип этот, конечно, не был исключительно русским, но общехристианским: достаточно назвать Франциска Ассизского. Ницше говорит о Достоевском, потому что к его времени этот тип был изжит в Европе. Но в России еще существовал - хотя бы в романах Достоевского. (Он надолго сохранился в русской литературе, найдя позднее гениальную и, как мне кажется, наиболее адекватную репрезентацию в творчестве Андрея Платонова.)

Почему не следует считать последней истиной о Достоевском и его романе оценку Ницше, удостоверяющую высшее качество христианского продукта у Достоевского? Потому что понимание самого христианства у Ницше, при всем его блеске, кажется все-таки не полным. Слишком хорошо известно то, что думал Ницше о христианстве: это мораль и религия рабов, изобретение слабых для господства над сильными; христианство - упадок жизни, нисхождение с восходящей линии, декаданс, нигилизм. Многое тут говорить излишне, но процитирую кое-что из 16-го фрагмента "Антихриста":

Народ, который еще верит в самого себя, имеет также и своего собственного Бога (...) Его самоудовлетворенность, его чувство власти отражается для него в существе, которое можно за это благодарить (...) Такое божество должно иметь силу приносить пользу или вред, быть другом или врагом; ему удивляются как в добре, так и в зле. Противоестественная кастрация божества в божество только добра была бы здесь совсем нежелательна. (...) Конечно, если народ погибает, если он чувствует, что окончательно исчезает его вера в будущее (...) если добродетели подчинения являются необходимыми условиями его поддержания, то и его божество должно тоже измениться. Оно делается теперь (...) боязливым, скромным, советует "душевный мир", воздержание от ненависти, осторожность, "любовь к другу и врагу". (...) Некогда божество представляло собою народ, мощь народа, все агрессивное и жаждущее власти в душе народа - теперь оно только лишь благое божество... Поистине, для богов нет иной альтернативы: или они есть воля к власти, и тогда они бывают национальными божествами, - или же они есть бессилие к власти - и тогда они по необходимости делаются добрыми...

Перекличка с Достоевским поразительна в одной части: вспомним, что говорит о Боге и народе Шатов в "Бесах": Бог как атрибут народа. Естественно, что Достоевский не мог увидеть в такой трактовке полноту религии: если это и религия, то в полном смысле языческая. Но - другой вопрос: а входило ли в его глубинное понимание, в интимное чувствование христианства представление о христианстве как религии слабых? Или по-другому: а был ли он удовлетворен своим князем Мышкиным как репрезентацией Христа? Ответ напрашивается однозначный: нет, потому что князь Мышкин не получился. У художников ведь так: у них не может быть удовлетворительного художественного результата вне уверенности в правоте делаемого, в адекватности самого замысла. Не получается тогда, когда не веришь в то, что делаешь.

Материалы к роману показывают, что Достоевский не удержался на линии первоначального замысла. Замышлялось нечто другое. Возьмем такую запись, из первоначальных:

И наконец Идиот. Прослыл Идиотом от матери, ненавидящей его. Кормит семейство, а считается, что ничего не делает. У него падучая и нервные припадки. Влюблен в двоюродную сестру Жениха - тайно. Та ненавидит и презирает его хуже, чем идиота и лакея. ... Она, видя, что он влюблен в нее, шалит с ним от нечего делать, доводит его до бешенства. ... В один из этих разов он насилует Миньону. Зажигает дом... Страсти у Идиота сильные, потребность любви жгучая, гордость непомерная, из гордости хочет совладать с собой и победить себя. В унижениях находит наслаждение. Кто не знает его - смеется над ним, кто знает - начинает бояться.

Анализируя эту запись, исследователи говорят, что в ней заметен замысел не князя Мышкина, а скорее Старогина. Мы знаем, что в конце концов Достоевский к этому замыслу и вернулся. Христос у Достоевского - это Ставрогин. Это демонизированный Христос. В этом представлении о божестве сказался не то что точный художественный инстинкт Достоевского - сказать так было бы сказать наименьшее, но дало результат: погружение в самые глубины бытия, к первоисточникам нуминозного.

Последнее слово выводит нас к Юнгу: это его термин - нуминозное, что значит священное, божественное. Нужно вспомнить даваемую им трактовку Христа. Христос у Юнга - символическая репрезентация архетипа самости. Самость - это целостность, владение полнотой душевных сил: цель всякого индивидуального развития, которой, однако, мало кто достигает. Можно еще вспомнить древнее алхимическое понятие микрокосм: человек как репрезентация бытия во всей его тотальности, то есть совершенный человек. Вот тут и возникает некий онтологический конфликт: ибо полнота сил, целостность не синонимична, не тождественна совершенству. Этот конфликт выражен в символике креста: Иисус это совершенный человек, который распят. Распятие означает интеграцию зла в полноте бытия. Начало зла конституируется в моменте нисхождения Бога, во встрече человека с божественным, нуминозным. У французского философа Жоржа Батая мы встречаемся с еще более драстической формулой: встреча со злом и есть встреча с Богом, Боговоплощение есть конституирование зла. Еще проще (если все это можно назвать простым): Бог - единство добра и зла, зло, следовательно, онтологично, оно входит в состав бытия, а не является, как это пытались доказать христианские богословы, минусом бытия, простым его отсутствием. Эта концепция получила название privatio boni. Юнг в работе "Эон" показал, что она строится на элементарной логической ошибке, называемой "уменьшение основания", когда в основу аргументации кладется тезис, в свою очередь требующий доказательства. Таким недоказанным тезисом в концепции privatio boni было представление о единстве бытия и добра.

В свете сказанного можно увидеть и понять еще один оттенок слова "идиот". Его греческий корень "идио" означает что-то вроде вот этой юнговской самости: исключительную отнесенность к себе, универсальную конкретность. Вспомните слово "идиома": нечто непереводимое на другой язык, существующее само по себе. Сейчас в литературоведении моден термин "персональная идиома": это значит стиль, индивидуальная манера того или иного писателя. Слово "идиот" указывает в том же направлении. Ницше, филолог-классик, конечно, помнил все эти корни, когда говорил о Христе вышеприведенные слова, и получается, что это не столько ругательство, сколько указание на достоинства. Язык умнее тех, кто им пользуется.

Что касается Достоевского, то его роман о Христе - роман с Христом - отнюдь не закончился на князе Мышкине. Впереди были "Бесы", впереди был Ставрогин, в котором Достоевский решился наконец слить Мышкина с Рогожиным.

Солженицын - критик

В "Новом Мире" напечатан новый текст Солженицына из цикла его читательских заметок, который он ведет уже несколько лет. Кто-то уже писал по этому поводу о выгодах обладания нобелевским лауреатством: у вас будут печатать даже вашу приходо-расходную книгу. Язвительность по-человечески понятная, но литературно не совсем оправданная: известно, что Розанов как раз подобные записи и печатал, и создавал тем новую форму. Формально эксперимент Солженицын вполне допустим - печатать записную книжку, черновики, конспективные наброски. Кстати сказать, некоторые из этих его публикаций очень выгодно смотрятся на интернете, в электронной сети (где я их и обнаружил). Там вообще не место развернутым формам; я не уверен, буду ли читать на экране многолистный роман. Но как раз последний солженицынский текст из этой серии производит впечатление уже и сделанного, только имитирующего нечаянную внешность записи для себя. Это уже как бы и статья. В ней просматривается идеология, сделано известное заявление. Текст крайне интересный: еще бы - Солженицын о Бродском. И этот текст удручает.

Солженицын не должен был писать о стихах. Нет у него к ним ни слуха, ни вкуса. Тем более судить о таком сложном явлении, как стихи Бродского, поэта отнюдь не общедоступного, несмотря на всю его знаменитость. Но дело даже и не в Бродском: на новомирских страницах Солженицын демонстрирует свою как бы литературную элементарность. Вернее сказать как раз наоборот: непонимание некоторых элементарных, первоначальных вопросов. Например: ищет за стихами, за текстом - эмоцию и человека. Пребывает в архаическом убеждении, что стихи пишутся для того, чтобы выразить чувства и мысли. Процитирую кое-что: