Русский ад. На пути к преисподней

12

Егорка собрался ехать в Москву с единственной целью – убить Горбачева, если повезет – то и Ельцина. Но сначала Горбачева, в Ачинске его не любили больше всех.

На билет собирали тремя дворами. Своих денег у Егорки не было, да и при чем тут, спрашивается, свои деньги – дело-то государственное, народное…

Олеша насмешничал: с такой-то рожей – и в Москву! Нет, Егорка твердо-твердо знал: хошь спасти завод от назаровских – убирай Горбачева и Ельцина, иначе будет одно предательство. А если к власти придет нормальный человек, он быстро рассует кооператоров по тюрьмам, сделает нормальные цены и жизнь окажется в радость.

– Водка бу как при Брежневе, – доказывал Егорка. – Ты понимаешь?

Олеша не верил.

– Поздно! Нищие мы. Это все Ленин изгадил. А потому правители в России – противо народу. Был бы Ленин честный – залез бы на броневик… так, мол, и так, господа хорошие, сам я, видите, не здешний, из-за границ явилси, порядков ваших не знаю, живу в шалаше…

Олеша иногда читал «Комсомольскую правду».

Красноярье – центр России; земли отсюда поровну что до Бреста, что до Магадана – три с лишним тысячи верст…

Егорка знал: если он, Егор Решетников, не спасет комбинат от назаровских, его никто не спасет, завалится предприятие. И Ачинск погибнет, всем тогда уезжать. А куда уезжать-то?..

Велика Россия, но отступать некуда, кому в России чужие нужны?

Горбачев – врал, Ельцин – стал врать. Что он когда по Москве пешком бродил, народу руки жал, он что, сказал кому-нибудь, какие при ем цены в магазинах будут?

Теперь шпана разная заводы покупает – назаровские, блин! Тюрьма по ним плачет, а Ельцин их в люди выводит! Или, мож, они и с ним делятся – а?

Нет, грохнуть их всех – праздник будет! Город вздохнет. Напарник нужен, а его вот и нет, как раз, вдвоем-то веселее поди, это ж ясно…

Егорка решил серьезно посоветоваться с Олешей и пригласил Борис Борисыча – самого умного в Ачинске мужика.

Беседовать в квартире было как-то глупо, Егорка боялся прослушки, есть такие устройства, в кино показывали. А дело это особое, тонкое, без пол-литры не разберешься, но и пить, конечно, надо с умом. Если в «Огнях Сибири» – никаких денег не хватит, там цены – о! Поэтому Егорка выбрал фабрику-кухню (при комбинате), хотя на фабрике-кухне он обычно не пил, брезговал. Горячее здесь давали аж до девяти, правда, пельмени исчезали где-то к семи вечера и оставалась только тушеная капуста.

Водку народ приносил с собой. Если не хватало, тетя Нина, хозяйка, давала в долг, причем по-божески, но – с учетом инфляции.

Перед тем, как войти на фабрику-кухню и подняться (к родным алконавтам) на второй этаж, Егорка долго кружил по улицам, боялся «хвоста».

– На отелю тебе скинемси, – уверял Борис Борисыч, – Москва деньгу любит, факт, так шо скинемси. Но условие: сначала Горбачев должон мне мое отдать – понял? Деньгу мою.

– Так у него, поди, при себе-то не бу, – засомневался Олеша.

В главных вопросах он всегда был честен.

– Бу не бу – че за чемор?.. – отрезал Борис Борисыч. – Слышь, Алексей, он его стукнет, – Борис Борисыч кивнул на Егорку, – а я ж с кого тогда долг получу? Он мне знашь скока должен?

– Скоко? – заинтересовался Егорка.

– До хера, во скоко!

Первый стакан входил эффектно, как язычок пламени. Чтобы жар в горле не исчезал, нужно быстро принять второй, тогда пожар идет уже по всему телу, а это – утешение!

Борис Борисыч нагнулся к Егорке:

– Горбатый, сука, должен мне тридцать шесть ведер – п-понял? Я нормально считаю, по двадцать пять, не какие-нибудь там… тыры-пыры…

Борис Борисыч медленно, степенно выпил стакан до дна.

– А в ведрах шо ж? – не понял Олеша.

Он пьянел очень быстро и получить настоящий кайф уже не мог – отключался.

– Э-а! – Борис Борисыч попытался было встать, но у него это уже не получилось. – Я как считаю?! Я честно считаю! М-мне чужого… – бля, не в-возьму!

Борис Борисыч сунул руку за ватник и выхватил листочек школьной тетрадки.

– Тут все по справедливости… – смотрите!

Его руки тряслись, в глазах появилась кровь:

– При Леониде Ильиче… бывают, бл, в жизни шутки, сказал петух, слезая с утки… я покупал на зарплату пятьдесят семь водок… – помнишь, «Русская» была… с красной по белому на этикетке… вот! Знача, смотрим: должность мне не прибавили, денег тоже… тады ж па-а-чему, скажи, я ноне с получки могу взять токмо четырнадцать бутылей – а? И все! Точка! Во шо эта сука сделала!

Пятьдесят семь м… м-минус че-ты – тырнадцать… – Борис Борисыч задрожал, – чистый убыток – сорок бутылей с гаком!.. Н-ну не сука, а? Сорок с гаком каждый месяц, – это ж диверсия! Он же… он – терминатор, бл, он враг народа, потому как с-считаем: он в марте явился, восемьдесят пятый, я проверял. Нн-ноне шо? нояб девянос-второй. Знача, кажный год… недостача в семье… п-пятьсот… пятьсот семнадцать пузырей… вот шо эта сука устроила, во как над русским народом, знача, измыватся, да его б… да я…

Борис Борисыч задыхался.

– Скока он при власти был? Шесть лет!.. Выходит… тридцать шесть ведер по двадцать пять литров кажное – море, море ушло… это, бл, не п-преступление?!

Олеша, силившийся хоть что-то понять, вдруг вскрикнул, откинул стул и пошел куда-то (неизвестно куда), задевая столики.

– Налей… – тихо попросил Борис Борисыч. Вокруг гудела, лениво переругивалась столовая, грязные пьяные слова и словечки повисали в воздухе, цепляясь за клубы табачного дыма. Трезвых здесь не было.

– Налей! – повторил Борис Борисыч, – горит же все…

На халяву – и уксус сладкий…

Егорка налил стакан, пододвинул его к Борис Борисычу, но сам пить не стал.

– Зачем Горбачев нас… так… а, Борисыч? Да и Ельцин, бл!

– Жизни нашей не знают. Потому все.

Он поднял стакан и тут же, не раздумывая, кинул водку в рот. Не пролилось ни капли – а еще говорят, русские не умеют пить!

– Перестарались они… – подытожил Борис Борисыч. – Ум за разум… короче, памха б его побрала…

Если уж пить, так по-настоящему, чтоб захлебываться: водку вроде как водкой и закусываешь.

Егорка вроде бы о чем-то пьяно думал, но сам не понимал о чем.

– Горбачев-то… прячется поди… – изрыгнул, наконец, Борис Борисыч.

Разговор не получался.

Есть все-таки в водке огромный недостаток: люди от вина пьянеют медленно, красиво, а водка, сволочь, может подвести: подрубает сразу, ударом, под дых.

А когда он получится, этот удар, – ба-альшой вопрос. Глаза Борис Борисыча налились чем-то похожим на кровь, но больше от обиды: русский человек ужасно не любит, если его, не дай бог, считают дураком.