Русский Афон. Путеводитель в исторических очерках

Афонские духовные власти до поры до времени терпели подобное «диссидентство». Но в мае 1992 года, когда о. Серафим исповедал свое зилотство перед посланцами Патриарха, ильинцам – их к тому времени оставалось всего четверо – дали сутки на сборы… В качестве официального обоснования изгнания, помимо непоминания Патриарха, было выдвинуто обвинение в нелегальном проживании на Святой Горе.

Враз опустевшую обитель заселили греческими монахами из монастыря Пантократор, на землях которого стоит скит. Заодно сменили и игумена Пантократора, годами покровительствовавшего ильинцам. Так закончилась двухвековая история русского общежительного скита пророка Илии.

А началась она в 1757 году, когда старец Паисий (Величковский) испросил заброшенную постройку у Пантократора. Окруженный преданными учениками, он мечтал устроить здесь обитель на евангельских началах, прежде всего в виде общежития, киновии – той формы монашеской жизни, которая была к тому моменту уже забыта Афоном (сейчас все афонские монастыри – киновийные). Авва выстроил скит на пятнадцать монахов, полагая, что братия должна состоять не менее чем из двенадцати человек, по числу учеников Христа, но при этом не может быть очень большой. Именно в Ильинском скиту старец наладил сбор и перевод на русский язык святоотеческих писаний, впоследствии ставших настольной книгой благочестивых людей, знаменитым Добротолюбием.

Небывалое по тем временам благолепие обители притягивало к ней новых насельников, которых вскоре стало уже более шестидесяти. Для тогдашнего Афона, угнетенного турками, это было слишком много, слишком вызывающе, и в 1763 году старец, опасаясь преследований, ушел с братией в Молдавию, где продолжил свое славное подвижничество.

Ильинский скит. 1997

Ильинский скит, однако, сохранил собственное национальное своеобразие, общение с Россией и с годами рос и процветал. Для укрепления связи с родиной были устроены три подворья – в Таганроге, в Одессе и в казачьей станице Новониколаевке. В конце прошлого века иноки (а их уже насчитывалось триста) наладили прекрасное дело – выпуск регулярных «Афоно-Ильинских листков», одной из первых в нашей истории массовой литературы назидательно-просветительского характера.

Выросшая обитель стала страдать от притеснений так называемого господствующего монастыря, на земле которого обосновался старец Паисий. Пантократор, например, имел четыре тысячи десятин земли, а русский скит-богатырь – всего восемь десятин. Каждый год скит обязывался выплачивать за некое кириархическое право монастырцам подать – «с готовностью и благодарностью», как это было записано в омологии…

По заключенной с Пантократором омологии, ильинцы не имели даже права строить – все должно было оставаться как во времена незабвенного старца Паисия. Если, например, какое-то здание приходило в ветхость, то его можно было только подремонтировать, а не расширить. Гнет Пантократора иной раз принимал комические формы. По той же омологии, скит имел на берегу моря небольшую арсану, куда несколько раз в году приходили корабли с сеном, со съестными припасами и с иным скарбом. При арсане ильинцы, однако, не имели своей земли – ни одной сажени. Во время выгрузки требовалось устроить сарай, что монастырь позволял делать, но с одним условием – по окончании оной немедленно ломать постройку. И вот ильинцы при подходе корабля строили сарай, а по его отплытии тотчас ломали – и так по нескольку раз в год. Конфликт скитников с монастырцами дошел до самого Константинополя, и в начале XIX века Патриарх благоразумно (не без давления российских дипломатов) разрешил русской обители расти.

Отец Филимон, привратник Ильинского скита. 1997

Сразу же после патриаршего хрисовула, в 1910 году, здесь был заложен, а в 1914 году освящен величественный кафоликон (собор) во имя св. Илии Пророка. В ярко выраженном русско-византийсксвом стиле, он символизирует связь Русского Православия с Византией, с греческими святыми Отцами – то, к чему стремился преподобный Паисий.

…В 1995 году, спустя три года после первой неудачной попытки, я снова отправился в Ильинский скит.

У ворот меня встретил монах-привратник по имени Филимон. Встретил весьма радушно, воплощая собою само гостеприимство. По афонскому обычаю, он предложил мне с дороги стакан воды, рюмку раки (виноградной водки), сласти и попросил расписаться в книге посетителей. Я заглянул в ту часть, которая относилась к 1992 году, и обнаружил большой хронологический перерыв…

Затем отец Филимон повел меня по обители. Она выглядела образцово: все вычищено, подновлено, подкрашено. Я уже слышал на Афоне, что новый настоятель скита о. Иоаким прежде был капелланом (полковым священником) и умеет навести порядок.

Мы прошли в собор, и я приложился к местной святыне, чудотворному списку Тихвинской иконы Божией Матери. Рядом на аналое лежала икона святого Паисия, оставшаяся от русских ильинцев. На мой вопрос, существует ли греческая служба святому, о. Филимон ответствовал, что таковой нет и что память св. Паисия они не совершают. «Нам кажется, – пояснил монах, – что вся слава старца – там, в России, а здесь, на Афоне, мы знаем его мало». По просьбе своего сопровождающего я перевел некоторые церковно-славянские надписи в храме, непонятные нынешним насельникам.

Скит Новая Фиваида

Паром с паломниками и туристами, обретшими визы на Афон, наконец отплыл от Уранополя. За кормой – суетливый мир, как называют святогорцы ту часть земного шара, что находится за пределами их полуострова.

Пассажиры – все, естественно, мужского пола, с рюкзаками, посохами и благопристойно одетые (никаких шорт, желательно длинные рукава) – жадно вглядываются в берег. Перед ними медленно и торжественно проходит панорама скалистых берегов. Вроде бы обычный греческий пейзаж, но что-то уже изменилось. Государственная граница между Афоном и миром превращается в метафизическую грань.

Паломники ждут первой встречи со Святогорьем, знаков монашеского делания. Проходит час навигации. Успокаиваются самые суетливые. И вот – первая встреча.

Она потрясает. Над берегом высятся заброшенные корпуса. Пустые глазницы окон, обвалившиеся купола. Мертвая обитель, точь-в-точь как некогда в глухой советской провинции. Там все было понятно, но почему здесь, на Афоне?

«Неас Фиваидас», – шепчут друг другу притихшие люди. «Россики скити», – добавляют искушенные посетители Святой Горы.

Да, это он, знаменитый (в прошлом) русский скит Новая Фиваида, где в период расцвета обитало около трехсот монахов – раза в три больше, чем ныне в самом цветущем афонском монастыре.

Никто из плывущих на пароме никогда не посещал Новую Фиваиду – добраться туда почти невозможно, а если это каким-то чудом и произойдет, то на ночлег, за отсутствием хозяев, рассчитывать не приходится.

Скит Новая Фиваида. 2000

Когда-то все обстояло иначе.

Возникновение скита было связано с особенностями святогорского монашества. Все знают, что на Афоне испокон веков существуют великие монастыри, числом двадцать. Менее известно, что большинство афонцев, прежде и теперь, – это вовсе не монастырцы, а пустынники. В монастырях, где все почти по-армейски отлажено, всегда жилось в практическом смысле легче.

Однако инокам, расположенным к уединенному бытию, сложнее. Они и уходили – в леса, в пещеры, на скалы Карули, в ущелье Капсалу, – дабы вконец отложиться от мира, присутствовавшего в больших монастырях, хотя бы из-за массового паломничества.