Русский дневник солдата вермахта. От Вислы до Волги. 1941-1943

Русская артиллерия предпринимала огневые налеты каждые полчаса, и ночь не являлась исключением. В каждом случае число производимых выстрелов было легко подсчитать, обычно в одной серии по 16. Разрывы от снарядов ложились кругом на расстоянии 50 метров от цели. Если становилось ясно, что стрельба ведется по нас, то каждый бросался в свой окоп и прятался в нем, кто стоя, кто сидя. Земля дрожала, песок и осколки прорезали воздух, вверх поднимались клубы дыма. При приближении разрывов стенки окопов начинали осыпаться. Когда огневой налет заканчивался, то прежде чем вылезти из него, мы прислушивались, куда перенес стрельбу противник. Затем осматривали позицию и окрикивали товарищей в ожидании ответа. Раненых быстро оттаскивали, подносчики снарядов отправлялись в тыл, перебегая от укрытия к укрытию, курьеры, словно индейцы, начинали скользить по складкам местности. Одним словом, забот хватало всем и времени на перекуры почти не оставалось.

Сразу после огневого налета противника очень часто поступал приказ на проведение ответного или постановку заградительного огня, если начиналась атака вражеской пехоты. Тогда мы, разделившись на две группы, бросались к нашим орудиям. Три человека составляли непосредственно сам расчет гаубицы, четвертый подносил снаряды, а пятый распаковывал их и приводил в готовность для стрельбы.

Если первой начинала стрелять наша артиллерия, то это вызывало на той стороне большое беспокойство. Противник отвечал пулеметным и автоматным огнем, сея пули словно горох, которые со свистом впивались в песок. Они со свистом пробивали листву наших жалких деревцев, ударялись о щитки орудий, попадали в завалы пустых гильз от снарядов и проделывали досадные дырки в брезентовых полотнищах. Наша позиция была скрыта от прямой видимости, но это не сильно радовало. Огонь из стрелкового оружия беспрерывно велся по всей территории острова. Отсюда и наши потери.

Чтобы улучшить занимаемые позиции, наш 2-й батальон в первый же день с утра предпринял атаку через болото. Но солдаты, не пройдя и 30 метров, попали под ураганный минометный огонь. Пришлось отступить и перенести всю линию обороны назад под защиту высокой дюны. Пространство перед передним краем нами было оборудовано хитроумной системой ограждений, в возведении которых довелось принять участие и мне. Русские, хорошо разбиравшиеся в местности, неоднократно пытались взять эту никем не занятую полосу и не раз предпринимали атаки через болото, но пройти не смогли.

Наши основные артиллерийские части располагались далеко позади нас, у города Черкассы. Им было чем заняться, подавляя постоянно сменяющиеся батареи противника. Русские, скорее всего, разместили всю артиллерию, оставшуюся у них после переправы через реку, в лесочках на противоположном берегу Днепра.

В 10 часов утра русские предприняли контратаку и пробили нашу оборону справа от нас, там, где условия местности были для них более благоприятны. Они приблизились к позициям взвода, и от нас их отделяло всего каких-то 300 метров. Несмотря на то что огневой вал, предшествовавший атаке русских, прокатился и по нашей позиции, мы развернули орудия и начали стрелять прямой наводкой. С такими людьми, как Фербер и Колб, делать это было одно удовольствие. Тут связь с командиром оборвалась, и связисту пришлось идти ее восстанавливать. Но до этого Гетц успел услышать наш доклад и отдать команду: «Огонь!»

Коренастый связист, которому Гетц поручил найти обрыв, был родом из Моравии. Простой крестьянский парень с развитыми техническими наклонностями раньше служил возничим, и теперь ему предстояло убедиться, что тяжелый труд по уходу за лошадьми имеет свои преимущества. Но ему было все нипочем, и буквально через пять минут он восстановил связь. Мы доложили Гетцу, что под нашим огнем русская пехота залегла и сейчас ведет перестрелку с нашими пехотинцами. Гетц сообщил печальную весть о том, что пуля попала Блуму в левый глаз и через пять минут он умер.

Мы расстреляли весь наш боезапас. Я ожидал, что Гетц прикажет мне заменить погибшего Блума, но он, видимо, хотел остаться один на один со своим связистом. Мне было поручено организовать доставку на позицию боеприпасов, продовольствия и стереотрубы.

Переждав артиллерийский налет, я бросился в лес, начинавшийся в 100 метрах от нас, и по гати зашагал через джунгли сплетенных между собой веток. Деревянный настил оборвался возле трясины. Бревна были разбросаны и валялись в черной болотной жиже. Дорогу восстанавливала группа саперов, прокладывая новые бревна. По ней к месту разгрузки на краю леса должны были проехать машины с боеприпасами.

Я благополучно добрался до переправы, перебрался на другой берег и обнаружил обоз с боезапасом в комплексе глубоких подвалов. Город выглядел ужасно. Русские непрерывно обстреливали его, справедливо считая, что таким образом могут серьезно воспрепятствовать снабжению наших войск. Фукс сообщил мне, что полком теперь командует наш бывший ротный майор фон Треско. Я поинтересовался, как обстоят дела с продовольствием.

– Ваш повар сошел с ума, – угрюмо взглянув на меня, ответил Фукс.

Далее он поведал, что прибывший к нам четыре недели назад ефрейтор из Берлина со своей подводой трижды попадал на переправе под обстрел. В последний раз обе лошади шарахнулись и, прыгнув в воду, поплыли к берегу. Все котлы были пробиты осколками, а его самого пришлось отправить в лазарет, поскольку он непрерывно орал:

– Меня хотят убить! Меня хотят убить!

Там и выяснилось, что он тронулся.

– А что с боеприпасами? – спросил я.

– За два дня мы потеряли 40 лошадей. Среди них и ваша лучшая упряжка. Лошадей нет. Если мы еще два дня останемся в городе, то нам придется запрягать коров.

– А деревенские лошади есть? – спросил я, мне ведь надо было как-то доставить боеприпасы во взвод.

– Конечно. Но только сегодня ночью, – ответил он. – Я выделю вам три повозки, а Рюкенштайнер поведет колонну. Он хорошо разбирается в лошадях.

Вилли Рюкенштайнер, в прошлом маляр, полгода назад стал унтер-офицером и командовал отделением боевого питания, будучи одновременно скотником. Это был худощавый мужчина в очках в золотой оправе, который никогда не притрагивался к банкам с красками, хотя в армии его искусство было очень востребованным.

– Я не какой-нибудь там маляр, а художник, – говорил он. – Могу сделать декорацию, перенести на стену изображения людей и ландшафты, но красить повозки? Никогда!

Рюкенштайнер изъяснялся тирадами, пил, пока не падал со стула, и был пламенным патриотом Австрии, которого ничто не могло так оскорбить, как разговоры о том, что Гитлер был австрийцем. В 10 часов утра он любил съесть гуляш и играл в роте своеобразную клоунскую роль «отпетого австрийца». Он и сейчас носил начищенные до блеска легкие сапоги с серебряными шпорами. В искусстве верховой езды ему не было равных.

Фукс приказал ему построить колонну и ехать со мной.

– Ну что ж, – сказал он, – через Днепр так Днепр. Посмотрим, что из этого выйдет. Но лучше бы я отправился в кафе с Меланьей.

Рюкенштайнер подогнал три упряжки, в одну из которых были запряжены молодые лошади рыжей масти с такими же рыжими хвостами.

– Я возьму с собой своего скакуна.

– Ваш конь останется здесь. По ночам не менее опасно, – тоном, не терпящим возражений, отреагировал Фукс.

Рюкенштайнер прогнал возничего первой упряжки и сам взялся за вожжи. Я сел рядом с ним, чтобы показывать дорогу. Ночь была темной и дождливой. Легкой рысью мы направились к Днепру.

– Днипро, как говорят здесь по-украински, – большая река, – разговорился он. – Какой красивый город Черкассы. Представь себе, у казаков здесь была резиденция гетмана [55] . Тпру!..

Рюкенштайнер натянул вожжи. Мы начали осторожно спускаться к реке на переправу. Саперы закрепили повозки, и паром тронулся. Вдоль жестяных бортов парома клокотала вода. Двигался он медленно, чтобы не производить лишнего шума.

– Не шуметь, – предупредили нас. – Иваны стреляют по малейшему шороху.

55

Очевидно, имеется в виду Чичирин в 63 км от Черкасс ниже по течению Днепра. С 1648 по 1678 г. он был резиденцией Богдана Хмельницкого (до его смерти в 1657 г.) и других гетманов, в 1678 г. резиденция гетманов была перенесена в Батурин. (Примеч. ред.)