Русский крест: Литература и читатель в начале нового века
Шрифт:
Литература для телевидения или телевидение для литературы?
Чувства разнообразные и противоречивые вызывает увеличение пространства присутствия адаптированной русской прозы на ТВ. Началось с «Собачьего сердца» – и важно было для зрителя еще и то, что литературная основа только что вышла из-под запрета. И для постановщика – тоже: отсюда особый азарт, страсть, с которой работала группа, радость, которая передавалась публике. За «Собачьим сердцем» тогда еще не стояли никакие рейтинги, а в телеконтексте не существовало никакого отечественного «мыла». Впечатление оставалось чистым и свободным от всех привходящих элементов, а сам телефильм не был явлением массовой культуры, хотя и располагался на его территории, – вот такой парадокс.
Совершенно
Теперь все изменилось.
Тексты стали большими. И сам изменившийся – по сравнению с маленькой повестью – формат диктует совершенно иной подход, избирательный. Сценарист, а за ним и постановщик просто вынуждены, несмотря на увеличившееся количество серий (да хоть 24!), отбирать (из объемного весьма романа «Идиот», например) определенные сцены, вязать их в свой телесюжет – версию, безжалостно сокращать, а то и переписывать монологи и диалоги. Конечно, у советского кинематографа был свой опыт работы с классикой – и у западного ТВ тоже; опыт сколь значительный и серьезный, столь и затратный. И в телеверсии «Идиота» «выстрелило» все, в том числе и этот преображенный опыт, и команда актеров, и тщательная работа постановщиков, и операторская также. Но все ж таки – адаптация есть адаптация, и многое было утеряно; но особенные потери качества пришлись на то, что я называю потребительским контекстом. Нельзя же заставить ТВ-зрителя оставить в покое чад и домочадцев, перестать в рекламные (и не только) паузы делать свои дела. И получается – как у Достоевского говорит Лиза Хохлакова в «Братьях Карамазовых»: «„Ему“ пальчики обрезать будут, а „я“ буду ананасовый компот есть».
Еще сильнее этот контекст давил на восприятие телеверсии «Мастера и Маргариты», а уж с «Кругом первым» было хоть волком вой. Сама «шарашка», правда, была представлена как гигиенически совершенный санаторий совсем закрытого типа; но и мучения героев в застенках Лубянки тоже выпадали на время просмотра: после работы и ужина, чая или пива, у кого как привычнее… Или – ананасового компота.
Нет, я совсем не против ужина, я просто понимаю, что градус остроты понижается контекстом восприятия. И если даже реклама как таковая исключается, то исключить телеконтекст никак нельзя – как и телезрителя нельзя изолировать от комфортных бытовых привычек и необходимостей. Конечно, книгу читают тоже не в безвоздушном пространстве, а порой и в совсем не подходящем месте – но книга оживает внутри человека, а не вне его, как в телесериале. Будучи овнешненной посредством ТВ, книга отчуждается. Чтение принадлежит посреднику – и он уже распоряжается восприятием зрителя.
И посредник делает с ней то, что хочет, – и то, что может.
Получается, что два этих момента – «проход» книги через посредника и телепотребителя (зрителя) – фактически дважды подвергают оригинал мощному изменению/искажению. (Это – технология, а не оценка.)
Все вышесказанное было длинным заходом к разговору о многосерийном «Докторе Живаго», прибытие которого к зрителю я ожидала с понятным страхом. Тем более что земля полнилась слухами о том, что Юрий Арабов изменил не только диалоги-монологи, связь сцен и систему персонажей, но и сюжет.
Окончательная оценка (да и анализ) еще, естественно, впереди, как впереди и финал; но уже на данной стадии видно, что пропедалирована вся мелодраматическая («латиноамериканская») линия Лары как чуть ли не Лолиты (Комаровский тоже сильно преувеличен, как будто у Янковского это роль, на которой он может выигрышно высветиться). Мелодрама выпячена в ущерб драме – не говорю уж о совсем потерянной мысли (главным Пастернак полагал для себя «высказаться полностью» о своем христианстве). Отметки пастернаковского текста, вырванные из книги, плавают в густом бытовом
диалоге, принадлежащем перу сценариста. Тщательно изготовленные (это – плюс) интерьеры и костюмы не восполняют воздуха Серебряного века (это – безусловный минус). Слишком много плоти – при отсутствии даже намека на тайну («Роман тайн „Доктор Живаго“» – ведь не случайно именно такое название выбрал для своей монографии о романе Игорь П. Смирнов). Хотя и дураку понятно, что для перевода на язык ТВ (то есть масскульта) тайна как таковая скорее полезна, чем вредна: а здесь, в телеверсии, нет тайн и, соответственно, нет случайностей, тех самых непонятных пастернаковских пересечений, достоевско-диккенсовских «вдруг», все понятно, почему и как персонажи сходятся и расходятся. Слишком понятно. А стихи бедного Живаго, помещенные Пастернаком в самый финал романа, как доступ в самую сердцевину и разгадка романа? Их – по ходу действия – громко и скверно читают вслух. И – восхищаются ими, впрочем, как и стихами Маяковского.Что будет дальше, не знаю, но пока ТВ адаптирует, использует литературу в своих целях, оно не приближает к первоисточнику, а удаляет от него.
Впрочем, есть и счастливое исключение – повторенный по «Культуре» блестящий телевариант «Театрального романа» с Максимом Сухановым, Н. Колякановой и Оксаной Мысиной. Найден адекватный булгаковскому тексту кино/теле/язык. Но это – исключение, подтверждающее…
Но что же? Я против, что ли?
Да нет, я – за! За расширение пространства классики на ТВ, иначе – «места, не занятые нами…»
Бей и спасай – или спаси и сохрани?
«…Весьма точное терминологическое обозначение: дегенеративное искусство».
«Художники-вырожденцы».
«Ученые проследили зависимость и степень распространения некоторых болезней от этнической принадлежности субъекта.
Общеизвестно преобладание евреев в разных сферах искусства <…> заслуживают внимания результаты исследований по фармакогеномике и межпопуляционному изучению генетических болезней у евреев, полученные американскими учеными <…> Зададимся вопросом – не связаны ли проявления дегенеративного искусства и характерный для него культ монструозности также и с вышеупомянутой „предрасположенностью“ иудейского этноса?»
Вы подумали, это из Геббельса? Нет, это из журнала «Молодая гвардия», автор вышеприведенных цитат – М. Любомудров.
Спохватилась декоративная (спасибо дизайнерам) Общественная палата насчет толерантности. Раньше надо было думать: активная пропаганда этнической ненависти ведется моими, извините за выражение, коллегами не первое десятилетие. И этому никто из официальных чиновников не препятствует – тираж 2 500 экз., как написано в выходных данных. Противно цитировать, не хочется пачкать руки этой продукцией – но она открыто продается в книжной лавке издательства «Молодая гвардия». И распространяется по подписке. Официально допущенная пропаганда расовой ненависти ведется журналом с начала разрешенной «гласности».
Оппоненты, конечно, были. И анализировали, и описывали. И предъявляли результаты анализа обществу и государству: полюбуйтесь на доморощенное выращивание в толстожурнальных «литературных» пробирках протофашистской бациллы.
Но в один прекрасный момент надоела эта «гражданская война», это «баррикадное мышление». Есть на свете вещи поэстетичнее и поувлекательнее: модернизм и постмодернизм, зарубежные симпозиумы и столичные тусовки, литературные премии и подковерные интриги.
Оставили их – им. То есть в покое.
И решили туда не заглядывать. Зажили своей бурной и увлекательной – для самих себя – жизнью. Обменивали и приобретали, щеголяли и выпускали, а если оскорбляли, то своих, дабы не мешали подойти поближе к фуршетному столу.
Однако, оказывается, это не только живо, но и ангажировало новых адептов, претворяющих идею в жизнь (см. шокирующие результаты социологических опросов).
Еще цитаты?
«Чужебесие».
«Массированная еврейская атака на мировую многонациональную культуру, глобальная агрессия иудо-талмудической доктрины против „гойского“ населения планеты. Суть процесса в том, чтобы тотально семитизировать (иудаизировать) важнейшие сферы человеческого бытия».