Русский преферанс
Шрифт:
«По рассказам, в его кабинете между разными картинами первых мастеров Европы висела в золотой рамке пятёрка бубён; повешена она была хозяином в знак признательности за то, что она рутировала ему в штос, который он когда-то метал на какой-то ярмарке и выиграл миллион» (Пыляев. Старое житьё).
«— Ходи, ходи, бубны — козыри!..» (Леонов. Барсуки).
«Положил я, как теперь помню, направо двойку бубён, налево короля пик и вымётываю середину, раз, два, три, пять, девять, вижу — заметалась карта, и про себя твержу: «Заметалась — в пользу банкомёта — известное игроцкое суеверие» (Куприн. C улицы).
«У меня на бубнах: туз, король, дама, коронка сам-восемь, туз пик и одна, понимаете ли, одна маленькая червонка» (Чехов. Иванов).
«У меня с прикупом образовалось восемь бубён…
«Брат Лев дал мне знать о тебе, о Баратынском, о холере… Наконец, и от тебя получил известие. Ты говоришь: худая вышла нам очередь. Вот! Да разве не видишь ты, что мечут нам чистый баламут; а мы ещё понтируем! Ни одной карты налево, а мы всё-таки лезем. — Поделом, если останемся голы как бубны» (Пушкин. Письмо Вяземскому от 5 ноября 1830 г. из Болдина).
В последнем примере Пушкин уподобляет проигравшегося дотла игрока всё-таки музыкальному инструменту, а не карточной масти, так как это бубен (барабан) совершенно лыс и гол — с его кожи вытравлены все волоски. Тот же смысл сравнения находим и у В. И. Даля: «Он проигрался, как бубен…»
В самом начале статьи мы коснулись родства двух этих слов — названия масти и музыкального инструмента. Чтобы окончательно внести ясность, добавим, что на старинных немецких картах, которые начали проникать в Россию через страны Восточной Европы в XVII в., бубновая масть обозначалась изображением звонков — бубенчиков. В России XVII–XVIII вв. эта масть называлась звонки, боти. По Фасмеру, название карточной масти бубны является калькой с немецкого Schellen — звонки, через чешск.: bubny. Очень редко в русском языке в XVIII в. употреблялось название этой масти, заимствованное из французского — каро (квадратный, четырёхугольный). О том, что именно немецкие карты, т. е. карты с немецкими мастями, появились в России независимо от французских карт и очень давно, свидетельствуют некоторые архаичные названия мастей, считающиеся просторечными: вины (виноградные листья на немецких картах соответствуют пиковой масти) и жлуди (трефовая масть на этих картах изображена в виде желудей).
У П. А. Вяземского есть прекрасное стихотворение про карты, в котором к нашей теме относится только первая строфа: [18]
В моей колоде по мастям Рассортированы все люди: Сдаю я жёлуди и жлуди, По вислоухим игрокам. Есть бубны — славны за горами; Вскрываю вины для друзей; Живоусопшими творцами Я вдоволь лакомлю червей… (1827)18
Полностью это стихотворение приведено в главе «Преферанс в русской культуре».
Как видно из приведённых литературных примеров, некоторая норма в склонениях названий мастей прослеживается. Но можно привести не менее длинный ряд, в котором употреблена другая форма:
«Изредка произносит вполголоса: «…заходи, крести, вини, буби» (Куприн. Мелюзга).
Возможно, конечно, автор намеренно снижает лексику своих героев, стилизуя их речь под простонародную и т. д. Мы вернёмся к этому вопросу, когда рассмотрим ряд примеров употребления падежных форм слова черви (червы) и образованных от него прилагательных.
«Черви особенно часто приходили к Якову Ивановичу, а у Евпраксии Васильевны руки постоянно полны бывали пик, хотя она их очень не любила» (Л. Андреев. Большой шлем).
«Прекрасною твоей рукою Туза червонного вскрываешь» (Державин. На счастие).
«…Тогда из рук его Давид [19] на стол вступает, Которого злой хлап червонный поражает…» (Майков. Игрок в ломбер).
19
То есть король пик, который на старинных французских картах изображался в виде библейского царя Давида.
«Хозяйка хмурится в подобие погоде, Стальными спицами проворно шевеля, Иль на червонного гадает короля» (Пушкин. Стрекотунья белобока).
«Кенигсек, поднявшись, чтобы взглянуть из-за спины Анны Ивановны в её карты, произносил сладко: «Мы опять червы» (А. Н. Толстой. Пётр I).
«Яков Иванович строго раскладывал карты и, вынимая червонную двойку, думал, что Николай Дмитриевич легкомысленный и неисправимый человек» (Л. Андреев. Большой шлем).
«Шарлотта: — Ну? Какая карта сверху? Пищик: — Туз червовый» (Чехов. Вишнёвый сад).
«Штааль попросил карту и поставил сразу всё, что имел. По намеченному им плану игры надо было ставить на одну карту никак не более трети остающихся денег. Но он и не вспомнил о своём плане. «Будет девятка червей. Хочу, чтоб выпала девятка червей!» — сказал мысленно Штааль. Он в эту минуту был совершенно уверен, что девятка червей [20] ему и достанется. Банкомёт равнодушно метал карты длинной белой рукой, в запылённой снизу, белоснежной наверху, кружевной манжете. Штааль открыл девятку бубён» (Алданов. Заговор).
20
К вопросу об авторской стилизации речи персонажей. Герой Алданова говорит «червей», а не «черв». Причём к простонародью Штааля не отнесёшь. Но в следующей фразе, комментируя желание своего героя, автор сам употребляет ту же форму — «червей».
«В трактирах прислуживали поголовно ярославцы… Шестёрки… их прозвание. — Почему «шестёрки»? — Потому, что служат тузам, королям, дамам… И всякий валет, даже червонный [21] им приказывает, — объяснил мне старый половой Федотыч» (Гиляровский. Москва и москвичи).
У В. Брюсова есть стихотворение «Дама треф»:
Но зато вы — царица ночи, Ваша масть — чернее, чем тьма, И ваши подведённые очи Любовь рисовала сама. Вы вздыхать умеете сладко, Приникая к подушке вдвоём, И готовы являться украдкой, Едва попрошу я о том. Чего нам ещё ждать от дамы? Не довольно ль быть милой на миг? Ах, часто суровы, упорны, упрямы Дамы черв, [22] бубён и пик! Не вздыхать же долгие годы У ног неприступных дев! И я из целой колоды Люблю только даму треф.21
Червонный валет — символ мошенника.
22
Брюсов, пожалуй, один из немногих, применяет нормативную форму родительного падежа, но посмотрите: не режет ли она ухо?
«Червонный валет смотрит на своего собеседника как на «фофана». И вдруг мысль! Продать этому «фофану» присутственные казённые места» (Салтыков-Щедрин. Дети Москвы).
«— И я, — подхватил Кудимов, загибая угол червонной семёрки (он понтировал в долг). — Пять рублей мазу» (Некрасов. Необыкновенный завтрак).
«Можно очень самому обремизиться и остаться, как говорят специалисты, без трёх, а то и без пяти в червях» [23] (Стасюлевич. Письма Лескову).
23
По правилам того времени, игра в червах была самой дорогой, в пиках — самой дешёвой. Поэтому-то на шести пиках нужно было обязательно вистовать.
«Случалось, что карты капризничали, и Яков Иванович не знал, куда деваться от пик, а Евпраксия Васильевна радовалась червям, назначала большие игры и ремизилась» (Л. Андреев. Большой шлем).
«Не забудьте, что в колоде один только туз червей, а не два» (Невежин. Сестра Нина).
«…Когда он потерялся в соображениях, как выгоднее пустить в ход червонного туза или пиковую даму, или когда он, оставив меня в фофанах, ликовал» (Вовчок. Записки причетника).