Русский щит. Роман-хроника

Днем и ночью, сменяя друг друга, налегали на тяжелые весла владимирские дружинники. Ярослав торопился предстать перед ханом раньше, чем его соперники.

Остался за кормой Нижний Новгород, последняя русская крепость на южном рубеже. Дальше была чужая земля. Медленно проплывали мимо пустынные волжские берега. Люди здесь не селились из-за опасности ордынских набегов. Изредка на песчаные отмели выезжали кучки всадников в татарских войлочных колпаках, грозили каравану копьями. Ярослав Ярославич приказывал кормчему держаться подальше 6 т берега. От разбойных людей, которых много бродило по степи, не защитит даже ханский знак — пайцза…

Серебряную дощечку-пайцзу Ярославу вручил перед отъездом великий баскак Амраган. У темников пайцзы были золотые, с тигриной головой. У тысячников пайцзы тоже золотые, но уже без изображенья царственного зверя. А просто серебряные малые пайцзы, подобные той, какую дал Ярославу баскак, имели сотники ордынского войска. Но и на этой пайцзе были выбиты грозные слова ханского приказа: «Силою вечного неба. Покровительством великого могущества. Если кто не будет относиться с благоговеньем к указу Менгу-Тимура, тот подвергнется ущербу и умрет. Пусть посол получит все необходимое: безопасность, пищу, коней и провожатых!»

Были еще пайцзы бронзовые, чугунные и даже деревянные, но они для самых малых ханских людей или для купцов.

Против устья Суры, что впадает в Волгу на границе Булгарской земли, навстречу великокняжескому каравану выехали на лодках татарские караульные. Дружинники Ярослава осушили весла. Суда остановились, лениво покачиваясь на речной волне. К насаду Ярослава подплыло несколько татарских лодок.

Легко перемахнув через борт, на палубу вскочил молодой мурза в полосатом шелковом халате, с саблей у пояса. За ним густо полезли, оттесняя к корме дружинников, воины в войлочных колпаках, с саблями и короткими копьями в руках.

Звон оружия, топот, угрожающие гортанные выкрики оглушили великого князя. Дрожащей рукой Ярослав достал из-за пазухи серебряную пайцзу и высоко поднял над головой.

Сразу стало тихо. Татарские воины остановились, сорвали с голов войлочные колпаки. Мурза, низко кланяясь, приблизился к Ярославу, осторожно взял пайцзу, прочитал надпись. Потом, разочарованно вздохнув, вернул серебряную дощечку великому князю:

— Велик хан Менгу-Тимур! Да будет легка дорога спешащим припасть к источнику мудрости…

Дальше плыли с татарскими провожатыми.

На великокняжеском насаде провожатым остался старый татарин, десятник из караула. Звали его Кутук. Несмотря на жару, десятник кутался в шубу с рыжим лисьим воротником. На шубе были пришиты лоскутки разноцветной ткани, медные и серебряные пуговицы, узорные бронзовые пластинки.

Саблю в поцарапанных кожаных ножнах, круглый щит и колчан десятник положил на корме, за ларем с корабельной снастью. Рядом пристроил два кожаных мешка и одеяло, сшитое из бараньих шкур. Здесь Кутук и спал, вылезая из своего угла к обеду да вечером — поужинать с дружинниками.

Ел десятник все, что предлагали — похлебку, разные каши, солонину, хлеб, вяленую рыбу, — и так обильно, что люди удивлялись. «Куда только влезает в него, нехристя, столько добра? С виду мал и тощ, а вот поди же ты…»

Насытившись и обтерев губы засаленным рукавом, десятник бродил по палубе, гордо тыкал себя пальцем в грудь:

— Кутук — хороший люди! Кутук сильный!

Показывал пайцзу, висевшую на шнурке на шее, повторял:

— Кутук сильный!

Пайцза у десятника была бронзовая, с короткой полустершейся надписью. Наверно, поэтому он держался в стороне от великокняжеского шатра, который находился под незримой защитой серебряной пайцзы. Но если на палубе появлялся тысячник Андрей Воротиславич или кто-нибудь из посольских бояр, Кутук ходил следом, надоедливо дергал за рукав:

— Дай подарки! Дай!

Попрошайничество десятника никого не удивляло: знали, что подарки в Орде требовали все.

Великие дары вымогали у князей и их послов сами ханы, их жены и родственники, мурзы, темники, тысячники, сотники. Сколько ни раздавали им казны, все оказывалось мало. В прошлые приезды из Орды бояре жаловались великому князю, что от малых даров мурзы отказывались и попрекали: «Вы приходите от великого человека, а даете так мало?» Даже рабы — ничтожество, прах земной! — и те просили подарки с великой надоедливостью, обещая при случае замолвить доброе слово своему господину. С чего же было сердиться на бедного десятника Кутука? Ведь Кутук был рад малому, кто что даст: старой рубахе, ножичку, медному колечку, иголке, пуговице от кафтана, бляшке с конской сбруи.

Пуговицы и бляшки Кутук тотчас пришивал на шубу костяной иглой и, выпятив грудь, гордо расхаживал по палубе.

Было в этом татарском десятнике что-то жалкое и одновременно страшное. Десятки и сотни тысяч таких вот кутуков составляли ордынскую силу: слепую, жестокую, нерассуждающую, готовую по первому слову ханов и мурз собираться в бесчисленные тумены, мчаться куда угодно, убивать, жечь, грабить, втаптывать в землю копытами коней целые народы, угонять в степи печальные вереницы пленников. Любой из дружинников Ярослава мог искромсать в поединке невзрачного, низкорослого Кутука. Но сотня таких, как он, сокрушила бы и богатыря…

Так велся счет в те черные для Руси годы: на одного русского воина — десятки ордынских всадников, на русскую тысячу — сокрушающие все своей многолюдностью конные тумены. Потому-то и ездили русские князья в Орду, потому-то и отвозили богатые подарки, оторванные не от избытка, а от бедности, от нищего народа, согнувшегося под ордынскими данями и боярскими поборами. Отгородиться от татар мечом еще не пришло время…

Леса, обступавшие волжские берега, давно сменились зелеными равнинами. Затем потянулись желто-серые, выжженные горячим июльским солнцем солончаки. Кутук принялся чистить мокрым песком бляшки и пуговицы на шубе, многозначительно приговаривая:

— Сарай скоро! Красива кафтан — хорошо! Нет красива кафтан — нет хорошо!

Посольство переоделось в нарядные кафтаны.

Ярослав Ярославич приказал поднять на корме великокняжеский стяг. Разноцветные флажки-прапорцы затрепетали на ветру и над другими ладьями.

2

Издали Сарай был похож на множество желтых глиняных кубиков, рассыпанных по равнине. Приземистые одноэтажные дома то вытягивались в длинные улицы, то в беспорядке теснились друг к другу. Над плоскими крышами поднимались вверх тонкие минареты мечетей: со времени хана Берке в Орде установилась мусульманская вера.

В центре города стоял большой дворец, украшенный разноцветными изразцами. Большое золотое полнолуние, венчавшее дворцовую крышу, ослепительно блестело на солнце. Рядом с ханским дворцом были дома его родственников и мурз, тоже украшенные изразцами. Здесь Менгу-Тимур и его приближенные жили в зимние месяцы.

Улицы Сарая выводили прямо в степь — крепостных стен вокруг города не было. Столицу Золотой Орды защищали от врагов не укрепления, а воинственные орды, кочевавшие по бескрайним просторам степей. Подобраться к Сараю незамеченным было невозможно.