Русский сыщик И. Д. Путилин т. 2

— Аминь! — послышался из-за двери высокий, приятного тенорового тембра молодой, звучный голос.

Дверь распахнулась.

На пороге стоял высокий, стройный юноша, одетый в черный подрясник.

Он был необычайно красив. Роскошные густые волосы светло-золотистого цвета шатром поднимались над белым, словно из мрамора выточенным лбом. Большие синие глаза, в которых горел пламень какого-то религиозного экстаза-фанатизма.

Это, если хотите, был блестящий тип первомученика-христианина, одного из тех, которые сотнями погибали на арене кровожадного языческого цирка Рима в лютых когтях хищных зверей или же на «иллюминационных» крестах роскошных садов безумного Нерона.

— К нашему отцу настоятелю... — показывая на нас, обратился к юноше монах.

— Пожалуйте! — с низким поклоном пригласил нас юноша, по-видимому келейник.

— Как позволите о вас доложить его высокопреподобию?

— Скажите, голубчик, что по письму отца Валентина, — уклончиво ответил Путилин.

Мы разделись и вошли в большую комнату — келью, своим роскошным убранством напоминающую скорее богатую гостиную, чем жилище отца сподвижников.

Тут были отличная фисгармония, мягкая мебель, крытая темно-синим бархатом, зеркала, цветы, ковер, картины-портреты в дорогих золотых рамах, правда, духовного содержания и духовных лиц — иерархов церкви.

В воздухе пахло каким-то ароматическим курением.

Красавец келейник скрылся за портьерой из синего бархата и вскоре вышел оттуда обратно.

— Идут-с!.. — проговорил он, бросая на Путилина неуловимо быстрый взгляд своих святительско-подвижнических синих глаз.

Явление призрака. Огненный крест. Число зверя

— Добро пожаловать, ваше превосходительство Иван Дмитриевич! — послышался мягкий старческий голос.

К нам подходил, сильно прихрамывая на правую ногу, с высокой палкой с золотым набалдашником в руках невысокий, довольно тучный старик архимандрит симпатичной наружности.

Путилин встал и подошел под его благословение.

— Благословите, ваше высокопреподобие, — проговорил он. — А это — доктор, мой ближний друг.

Я подошел тоже под благословение архимандрита.

— Вы уж, ради Бога, простите меня, что я дерзнул обеспокоить вас, но, как изволите видеть, не в силах сам был приехать к вам: нога от ревматизма застарелого совсем опухла.

— Вот и отлично, что я захватил с собой доктора, отец Валентин: он осмотрит вашу ногу и подаст вам помощь. А пока... в чем дело? Что у вас тут стряслось в монастыре?

— Такое дело... я даже не рискую и сказать, что за дело...

— А именно? Виноват, мы — совершенно одни?

— Там только в первой комнатке келейник мой, послушник Серафим...

— Гм... как подходит это имя к его наружности! — улыбнулся Путилин. — Однако, ваше высокопреподобие, нельзя ли его под каким-либо благовидным предлогом удалить на время? Откровенно говоря, я люблю вести разговоры такого рода без свидетелей...

Через секунду серафимоподобный келейник Серафим был отослан к отцу казначею с каким-то сложным запросом.

— Итак, отец Валентин? — обратился мой друг к настоятелю монастыря.

— Изволите видеть... У нас в монастыре появилось привидение. — Голос отца настоятеля задрожал, словно он видел и сейчас перед своими глазами это привидение. — Дней десять тому назад утром, после службы церковной, явились ко мне некоторые из братии. Они были бледны, взволнованы донельзя и прерывающимися от страха голосами поведали, что все они в разное время ночи, выходя из своих келий в коридор, видели следующее: по коридору тихо, беззвучно словно плыла фигура человека в сером плаще. Признаюсь, сначала я отнесся к этому недоверчиво. «Полно, отцы, может, вам это почудилось?» — сказал я им.

«Нет, отец настоятель, клянемся вам, что мы видели таинственную серую фигуру. Не может же нам всем привидеться одно и то же».

Чтобы успокоить монашескую братию, я отслужил в коридоре молебен с водосвятием, окропив святой водой коридор, стены.

Вдруг на следующую ночь, когда я стал забываться сном после невыносимых болей в ноге, в коридоре раздался и глухо прокатился под сводами невероятно дикий, страшный крик. Крик был настолько ужасен, что я, поверите ли, даже похолодел весь и не мог сотворить крестного знамения. Опомнившись, я через секунду, набросив на себя рясу, поспешил в коридор. Серафимушка, келейник мой, тоже бледный со страху, спешил облачиться в подрясник.

Когда мы вышли в коридор, тонущий во мраке и тускло озаренный крохотным светом лампады, висящей перед иконой в конце коридора, мы увидели прислоненную к стене фигуру почтенного старца, монаха Досифея.

— Смотрите... смотрите... на стене!.. — бормотал он замирающим от ужаса голосом.

Я глянул и сам задрожал, еле удержавшись на ногах. На стене огненными буквами, переливаясь трепетно-синим светом, горело такое вот изображение:

+

А. 6. Jan. 6. Час. 6

666

Аще через злато погибель

Разбуженная криком, из всех келий стала высыпать в коридор наша братия. «Господи Иисусе! Свят, свят, свят! Что приключилось?» — раздались их испуганные голоса. И многие из монахов видели сие страшное знамение и устрашились до потери сознания...

— Скажите, отец Валентин, — вдруг прервал настоятеля Путилин, до сих пор не проронивший ни слова, — долго продолжалось это огненное видение.

— А право, не могу вам точно определить. Сами изволите понимать, в каком душевном трепете мы пребывали.

— Так. Теперь позвольте мне задать вам ряд вопросов. Появление призрака в сером плаще, равно как и огненного знамения повторялось с той ночи?

— Да, неоднократно.

— В различных местах или же только в коридоре?

— Серого призрака видели только в коридоре, а страшное знамение — и в церкви. Когда, сопровождаемая мною, братия на днях вошла в церковь на утреннее моление, мы ясно увидели на стене сей огненный крест и сии загадочные буквы и слова.

— Скажите теперь, у вас в обители не находится посторонних людей?

— Никого.

— Может ли, например, кто-нибудь ночью проникнуть в монастырь.

— Нет. Сторожа у нас служат по многу лет, честности и верности они примерной. К нам попасть ночью так же трудно, как и в крепость. Никого не пропустят.

— Ну, а если... Впрочем, нет, ничего... Скажите, у вас лично не является никаких предположений?

— Никаких, достоуважаемый Иван Дмитриевич. В том-то и горе, что ума не приложу. Одно скажу: сердце мое ноет, словно беду какую предчувствует. Монастырь весь в страхе. Оторопь всех взяла. Молиться покойно не можем. Думал я, думал и порешил к вам за помощью обратиться. Вы — человек замечательный, ума проникновенного... Помогите!